Леонид Смирнов - Эра Броуна

Казалось бы Петера теперь должно напрочь выбить из колеи (в картине мира образовалась зияющая брешь), но он имел еще одно – не самое плохое – качество: мгновенно мириться даже с самыми неприятными фактами и уметь подстраиваться под них, а вовсе не наоборот. Значит, переселение душ возможно, – почти спокойно констатировал он. – Примем к сведению… И что из этого следует?..

Дав требуемые (и совершенно бесполезные показания), Петер фон Рег под каким-то надуманным предлогом отпросился у исполняющего обязанности директора СИАЯ-6 Рудольфа Зиновьева. (У того сейчас дел было выше головы.) А Петеру позарез нужно было узнать, что происходит в доме доктора Проста.

Картина, которую обнаружил там ксенопсихолог, была удручающей. Иаков безучастно сидел в кресле, совершенно не замечая суетящихся вокруг него Ингрид и Ли. Он был в полной прострации. Постарел Прост за эти сутки лет на пятнадцать – никак не меньше. Китаец выглядел тоже не шибко здорово – его все еще грызло чувство вины.

Фон Рег все-таки попытался расшевелить друга. Ингрид не стала его отговаривать – молча уселась рядом, держа у себя на коленях мужнину руку. Петер задавал Иакову какие-то вопросы, гладил его по плечу, массировал шею и лопатки, растирал вялые пальцы – безрезультатно. В какой-то момент фон Рег поймал себя на том, что почти кричит. Женщина с испугом смотрела на него.

– Простите… – Стушевался. Боялся теперь глянуть ей в глаза.

Перед ксенопсихологом все та же неподвижная фигура в кресле. Впрочем, были и перемены: Прост стал едва заметно раскачиваться взад-вперед. Вот только что это значит?.. И по-прежнему никакого выражения на лице – каменная, вернее, восковая маска.

Может быть, дело вовсе не в том, что выделывал с Иаковым его повар, – вдруг подумалось Петеру, – а в том, что делала его душа во время отлучки? Вдобавок, еще надо выяснить, где побывала Ингрид. Она ведь вернулась лишь после моего удара. Или?.. Неужто все – игра, и это она сама миловалась с китайцем? Ч-черт!..

– Послушай, док, – снова, но уже более спокойно, проникновенно обратился к Иакову Петер. – Если ты как-нибудь не среагируешь на мои слова, не подашь знак, что понимаешь меня, я вынужден буду отвезти тебя в психиатрическую клинику. Мы же не можем спокойно наблюдать, как ты тут… – Он не договорил. Прост вдруг моргнул.

Это могла быть и чистая случайность, но фон Рег тем не менее воспрянул духом и вцепился в доктора:

– Если понимаешь меня, моргни дважды!

Иаков никак не реагировал – будто специально бесил его.

– Не мучайте его, Петер, – попросила Ингрид тихим голосом. Глаза ее были красные – должно быть, от слез.

– Я пытаюсь разбудить его – разве не видно?.. Скажите, Ингрид, а с вами вчера ничего странного не происходило? У вас не было каких-нибудь видений, вам не казалось, что вы – другой человек?

Женщина мгновенно переменилась в лице. Она всегда была красива этакой холодной, несколько равнодушной – северной красотой, но сейчас все поглотила гримаса испуга. Ингрид в этот момент явно не ожидала такого вопроса, хотя наверняка заранее готовилась к нему.

– Но что?.. Почему вы?.. – Фрау Прост казалась совершенно выбитой из Колеи. Петер подозревал, что это тоже была игра, и она мучительно пытается найти выход – славировать, откровенно не соврав и одновременно не сказав и всей правды.

– Так значит, все-таки что-то было? – прокурорским тоном осведомился фон Рег. Он продолжал давить на Ингрид, словно почуяв в ней врага. Ее очевидная беспомощность тем не менее ослабила возникший в нем заряд гнева. Петеру тут же стало жаль ее, и прежнее – казалось бы, напрочь искорененное днем вчерашним – чувство вновь проснулось в душе.

Фрау Прост тут же почувствовала это, схватила его за руку, вернее, вцепилась в нее похолодевшими пальцами. Рука ее была тонкой, но хватка очень цепкой. Наманикюренные острые ноготки, словно маленькие перламутровые раковинки, вонзились ему в кожу.

– Пожалейте меня, Петер… Я так… Так несчастна… Банальность на банальности, – была его предпоследняя трезвая мысль.

– Мне столько пришлось пережить вчера… – Ее губы коснулись его щеки. – Я попала в лагерь к каким-то зверям… – Голос ее прервался. – Они… Они меня…

Значит, переселение душ может быть групповым, имея, быть может, даже взрывной характер, – последняя трезвая мысль.

Фон Рег почувствовал, что больше не в силах противостоять своему естеству. Он обнял Ингрид, и эти объятия очень скоро уже нельзя было назвать дружеским утешением.

– Это была не ты… Это была другая… Ты только смотрела страшный фильм о какой-то другой женщине… Так что забудь все… – Шепча, он сжимал ее все крепче и крепче. Ингрид не пыталась вырваться – напротив, сама подставила губы и обвила ему шею руками.

И вот тут Иаков ожил и зашевелился в кресле. Лицо его вновь обрело осмысленное выражение. Но ни фон Рег, ни фрау Прост ничего не замечали до тех пор, пока доктор не издал два непонятных горловых звука, будто прокашливался, давясь мокротой:

– Кхем… Акх…

Ингрид моментально среагировала – из нее бы могла выйти хорошая теннисистка… Оттолкнув Петера, она бросилась на шею мужу.

– Господи! Наконец-то! Ты выздоровел! – В ее прерывающемся голосе звучал неподдельный восторг. – Мы все-таки вытащили тебя! – Бросила мгновенный взгляд на фон Рега и поняла, что он еще не готов ей подыгрывать. Пришлось пребольно наступить ему каблуком на мизинец правой ноги. – Я знала! Знала, что надо делать! Только так можно расшевелить тебя, ревнивый мой бычок!..

– Не трепись! Не люблю! – незлобиво буркнул Прост своим обычным голосом и еще раз прокашлялся. – Я рад видеть тебя, Петер, в полном здравии… после всего этого безумия. Правда, в первый момент… – Он не договорил, бросив на жену многозначительный взгляд.

– С возвращением, дружище! – наконец заставил себя включиться в игру фон Рег. Он понял, что если и сейчас останется сидеть, разинув рот, его отношения с Иаковом будут уничтожены раз и навсегда. – Даже в лечебных целях обнимать такую женщину – одно удовольствие. Боюсь, я слишком хорошо вжился в роль.

– Почему ты не спросишь, где я был вчера? – Доктор, кряхтя, поднялся со стула и прямиком двинулся к бару. Ингрид попыталась поддержать его, но он отстранил руку жены.

– Ну и где же ты был, дружище? – с показной бодростью осведомился Петер.

– В лесу, мой дорогой. Представь себе, я был шерпом!.. – Доктор захохотал, впрочем, очень быстро его смех перешел в натужный кашель. Ну а кашель он привык лечить французским коньяком.

Наполовину опустошив бутылку, Иаков протянул Петеру полный бокал коньяка. Сам же он на сей раз пил из горлышка.

– Ну-ка подлечись, а то совсем с лица сбледнул… – И когда фон Рег взял, продолжил: – Я нес вязанку дров. Меня застрелил какой-то подонок в хаки. Кажется, он говорил по-арабски…

Заявление Комитета по обеспечению безопасности ООН: «Согласно агентурным данным, к похищению объединенной научной комиссии ЮНЕСКО и ЮНЕП в Непале причастны боевики ТАР. Из-за широкомасштабных военных операций, проводимых в Восточной Африке, связь их ре-зидентуры с Центром оказалась нарушена, что и послужило сигналом к началу активных действий. Боевые группы ТАР организовали ряд диверсий на военных объектах международных сил ООН на Индостане, в Брюсселе, Тегусигальпе и Монровии, в Северном Курдистане и Шри-Ланке. Наиболее серьезный урон личному составу и боевой технике миротворческих сил нанесен в районе демаркационной линии, разделяющей ОИШ и имамат Халистан».

Сува не сразу усек, чего от него хочет пес. Во время прогулки тому раз пять пришлось написать на песке слово «лес», пока до клошара дошло, что заветная мечта Гуни – побывать за городом. И вот на следующий день, купив кое-какую провизию, зашив свои в очередной раз лопнувшие ботинки и притащив откуда-то старый, но еще вполне целый намордник, Сува повел кобеля на трамвайную остановку.

А потом была электричка – целое море впечатлений: изуродованные скамьи, какие-то туристы с бородами, рюкзаками и гитарой, дачники с сумками на колесах, связками досок, лопатами, тяпками и саженцами, вагонные запахи, покачивание и дрожание пола, машинное рокотание моторной секции и, конечно же, мелькающие за окнами пейзажи. В своем нынешнем состоянии Гуня прекрасно отличал реальный объект от его изображения, а быстро движущиеся картинки теперь не ускользали от него, не превращались в абстрактные цветовые пятна.

– Ка-акая хо-орошая собачка… – норовила погладить его сердобольная старуха. Догоняй не стал уворачиваться – пускай… – Это какая порода? – спросила у Сувы. Тот хотел было раздуться от гордости, потом передумал и ответил с вызовом:

– Хрен-бернар. А вы как думали?

– А я не разбираюсь, – добродушно ответила бабка. – Овчарку еще отличу или там… бульдога. Ну, болонку – само собой. А тут – особая стать…