Эрик Рассел - Ближайший родственник
– Значит, я иду первым в списке, да? А если я не вернусь? Что, если машину придется уничтожить, а вы не сможете ничего узнать?
Инженер пожал плечами.
– Это забота не моя, а Военного Совета. Я только подчиняюсь директивам сверху, что тоже не сахар.
– Хм! Может быть, они установили какой-то срок, в который я должен уложиться? А если я не вернусь вовремя, меня будут считать пропавшим без вести.
– Они об этом ничего не сказали?
– Нет.
– Тогда и тебе нечего волноваться. Жизнь и так слишком коротка. А во время войны для многих становится еще короче. – Монтичелли хмуро посмотрел на небо. – Каждый раз, когда корабль взлетает, я никогда не знаю, увижу ли его снова.
– Правильно, настроение перед стартом нужно поднимать, – сказал Лиминг. – Да вы просто весельчак!
– Извини, парень, я совсем забыл, что на этот раз летишь ты, – усмехнулся инженер и кивнул в сторону расположенного неподалеку здания: – Там у нас стоит дубликат носовой кабины, специально для тренировок. С неделю тебе придется изучать новые приборы и правила пользования субпространственной связью. Можешь начинать, когда захочешь.
– Главное, что меня волнует, – это автопилот, – заявил Лиминг. – Он должен быть абсолютно надежным. Нельзя неделями лететь без сна, а если корабль несется без руля и без ветрил, тут уже не вздремнешь. По-настоящему хороший автопилот – все равно, что добрая фея.
– Послушай, сынок, если бы автопилот мог не только держать курс, но еще и думать, и сам передавать сведения, мы послали бы корабль без тебя. Но ты не волнуйся, – Монтичелли снисходительно похлопал собеседника по плечу, – тут установлена лучшая модель. Он позаботится о корабле – даже если ты устроишь себе медовый месяц и космос совсем вылетит у тебя из головы!
– Я вижу тут единственное сходство, – бросил Лиминг. – В обоих случаях мне пришлось бы поднапрячься.
Он пошел к зданию и следующую неделю почти не вылезал из тренировочной кабины.
Взлет состоялся через час после заката. Черный бархат ясного неба был усеян звездами. Трудно было представить, что где-то далеко, на невероятном расстоянии отсюда, плывут в космической тьме неисчислимые обитаемые миры, между которыми осторожно пробираются корабли Сообщества – в то время, как флоты Земли, Сириуса, Ригеля и других союзников несут патрульную службу по всему необъятному фронту.
Длинные цепочки дуговых фонарей слегка подрагивали под легким ветерком, пролетающим над огромным полем космопорта. За барьерами, ограждавшими стартовую площадку, стояла группа людей: отсюда, с высоты, Лиминг не мог их как следует разглядеть. Наверное, они собрались понаблюдать за взлетом. Он скорчил гримасу и представил, как корабль падает и вся эта свора, будто наскипидаренная, мчится к убежищу. Ему не пришло в голову, что в случае аварии он навряд ли сумел бы насладиться этим зрелищем.
Из маленького динамика, расположенного на стене кабины, раздался голос:
– Пилоту приготовиться.
Он нажал на кнопку. Что-то щелкнуло, корабль взревел и содрогнулся. Огромное круглое облако пыли и пара прокатилось по бетону и скрыло из вида барьеры. Надсадный рев и вибрация продолжались; Лиминг сидел спокойно, внимательно наблюдая за приборной панелью. Стрелки двадцати указателей поползли вправо, дернулись и замерли. Все двадцать кормовых дюз были готовы к работе.
– Пилот, все в порядке?
– Да.
– Можете стартовать. – Пауза. – Ни пуха, ни пера!
– К черту!
Перед тем, как мягко подать на себя рукоятку тяги, он еще с полминуты продувал дюзы. Дрожь усилилась, рев постепенно перешел в вой, иллюминаторы кабины затуманились, и небо потускнело.
Целую секунду, показавшуюся ему вечностью, корабль покачивался, стоя на хвосте. Затем медленно пополз вверх: фут, ярд, десять ярдов. Вой перешел в визг. Внезапно скорость подъема резко возросла, словно корабль получил хороший пинок в зад. Он рванулся ввысь. Сто футов, тысяча, десять тысяч. Корабль пронзил облака и устремился в ночное небо. Иллюминаторы очистились. Вокруг сияли мириады звезд, огромным шаром висела луна.
Динамик слабо проскрипел:
– Отличная работа, пилот.
– Я всегда работаю отлично, – отозвался Лиминг. – До встречи в сумасшедшем доме.
Ответа не последовало. Внизу понимали, что он ощущает чувство безграничной свободы и безнаказанности, так называемый «взлетный хмель». Ему было подвержено большинство пилотов – когда родная планета оставалась за кормой корабля, а впереди виднелись только звезды. Симптомы заключались в язвительных замечаниях и ругани, которые дождем сыпались с небес на землю.
– Пойди постригись! – орал в микрофон Лиминг. Он так и покатывался от смеха в своем кресле, пока корабль набирал скорость. – И вылижи этот свинарник! Тебя учили, как отдавать честь? Мысли Пачкают Мозги!
На Земле по-прежнему молчали.
Но внизу, в космопорте, в башне управления полетами, дежурный офицер повернулся к Монтичелли и сказал:
– Знаешь, мне кажется, что Эйнштейн не довел дело до конца.
– Что ты имеешь в виду?
– У меня есть гипотеза – по мере приближения к скорости света умственные способности у человека стремятся к нулю.
– Возможно, в этом что-то есть, – признал Монтичелли.
– Свинина с бобами, свинина с бобами, господи, опять свинина с бобами, – быстро затихая, верещал динамик в башне управления. – Снимай штаны, потому что я хочу проверить твое зрение. Теперь вдохни. Крутт, от которого все мрут, а…
Дежурный офицер отключил связь.
ГЛАВА 2
Эскорт присоединился к нему в Сирианском секторе; встреча произошла неожиданно – в то время, когда он опал крепким сном. Сигнал вызова включил сирену, пронзительный вой которой заставил его вылететь из койки. Несколько секунд он недоуменно озирался вокруг: пол вибрировал под его ногами, в голове отдавалось мерное тиканье автопилота.
– Зерн кайд уит? – проскрипел динамик: – Зерн кайд уит?
Это был кодированный запрос о принадлежности его судна.
Усевшись в пилотское кресло, Лиминг повернул ручку передатчика, который выбросил в пространство короткую серию цифр. Затем он протер глаза и поглядел на экран переднего обзора. Невооруженным глазом он мог видеть только мириады звезд, мерцавших в темноте.
Лиминг включил инфракрасные датчики: теперь по экрану параллельно его курсу полз ряд светящихся точек. Вторая группа кораблей, выстроившихся клином, маячила далеко впереди. Конечно, он увидел не сами суда, а тепловое излучение, которое испускали их раскаленные добела дюзы и шлейфы выхлопных газов.
– Кифа! – раздалось из динамика: это означало «все в порядке».
Лиминг заполз обратно в койку, натянул на лицо одеяло и положился на автопилот. Минут через десять он начал дремать; ему пригрезилось, будто он спит в открытом космосе, где уже никто не сможет его достать. Вдруг, отставив код, динамик рявкнул на нормальном языке.
– Сбавь ход, пока мы тебя не потеряли!
Он подпрыгнул, как ужаленный, сел и тупо уставился на передатчик. Кто-то только что говорил с ним – голосом, которым отдают команды на плацу. Или ему послышалось? Лиминг подождал немного, но ничего не произошло, и он опять прилег. Динамик тут же нетерпеливо заорал:
– Ты что, оглох? Убавь скорость, пока мы тебя не потеряли!
Раздраженный Лиминг вылез из-под одеяла, сел за пульт управления и неторопливо приступил к работе. Передний тормозной двигатель выпустил две струи пара, тут же пролетевших вдоль бортов корабля. Кормовые дюзы уменьшили тягу. Он наблюдал за приборами, пока не решил, что стрелки ушли влево достаточно далеко для того, чтобы всех осчастливить. Тогда он вернулся в постель и снова закутался в одеяло. Ему казалось, что он раскачивается в небесном гамаке и наслаждается волшебным покоем, но из передатчика снова донесся рев:
– Еще! Еще убавь!
Он сбросил одеяло, доплелся до пульта и убавил-таки скорость еще раз. Затем, наклонившись к передатчику, произнес страстную речь. Местами она состояла из междометий, а также включала обширный экскурс в основные функции человеческого организма. Насколько он знал, среди его изумленных слушателей должны были находиться два контр-адмирала и с дюжину коммодоров. Если так, то он неплохо их просветил.
В ответ Лиминг не услышал ни резких окриков, ни возмущенных начальственных голосов. За подобные упражнения в ораторском искусстве на большом боевом корабле ему влепили бы сорок нарядов и отправили под трибунал. Но в космическом флоте существовало негласное мнение, что разведчики, месяцами лишенные общества себе подобных, на девяносто процентов становятся готовыми клиентами для психиатра. При исполнении служебных обязанностей они могли говорить все, что им заблагорассудится. Как правило, они так и поступали. Великолепно, когда тебя официально считают рехнувшимся.
На протяжении трех недель конвой сопровождал Лиминга в таком мрачном молчании, которым обычно окружают в семье слабоумного родственника. Все это время он бесился от нетерпения, потому что их максимальная скорость была куда меньше, чем у его корабля, и необходимость приноравливаться к ним вызывала у Лиминга ощущение автогонщика, следующего за похоронной процессией.
