Барри Лонгиер - Мир-Цирк
– Да, Куулис, – прошептал старик, – вот мое богатство.
ПОЕДИНОК КЛОУНОВ
Лорд Алленби вопросительно поглядел на ученика рассказчика, но тот только пожал плечами. Алленби снова посмотрел на мастера-рассказчика. Бустит сидел скрестив ноги, поставив локти на колени, положив подбородок на руки, с мрачным выражением на лице, и не сводил глаз с огня.
– Ну же, Бустит. Мы так давно знаем друг друга. – Рассказчик не шелохнулся.
Ученик почесал в затылке:
– Бесполезно, лорд Алленби. Он всю неделю такой.
Алленби пожал плечами:
– Я пришел к огню, увидел старого друга и собирался с удовольствием провести время за воспоминаниями. Когда я впервые прибыл на Момус в качестве посла Девятого Квадранта, именно Бустит выслушал мою новость и сыграл ее в Тарзаке.
Ученик кивнул:
– Он даже не хочет говорить со мной.
Алленби пригляделся к ученику:
– Ты ведь из Горных Егерей, не так ли?
– Да. Через год я выйду в отставку и поселюсь на Момусе. Сейчас в отпуске и хочу поучиться будущей профессии.
– И как тебя зовут?
– Прошу прощения. Старший сержант Гэддис. Я служу на двадцать шестой орбитальной военной базе.
Алленби кивнул:
– Рад познакомиться, сержант. Занятия интермедией пришлись вам по вкусу?
Ученик поглядел на Бустита, покачал головой и снова повернулся к Алленби.
– Понятия не имею, лорд Алленби. Я провел с ним неделю, но еще не слышал никаких новостей.
Алленби посмотрел на Бустита:
– Послушай, дружище, тебя, часом, не поразило заклятье сухости, а? – Бустит нахмурился еще больше. – Ведь только что появилась новость галактического значения: на Момус прибывает комиссия Объединенных Квадрантов. А вот еще: Десятый Квадрант наращивает вооружения в ответ на присутствие Девятого на этой планете. И через несколько дней здесь будет посол Десятого Квадранта, чтобы представить свои верительные грамоты. Даже мое положение Государственника Момуса подвергается сомнению. Комиссия установит...
Бустит поднял руки:
– Успокойся, Алленби, у меня есть новость!
Старший сержант зааплодировал:
– Поздравляю. Это больше, чем я услышал от него за целую неделю.
Бустит сердито зыркнул на ученика, потом повернулся к Алленби.
– Как я сказал, у меня есть новость. Но я решил не излагать ее.
Алленби улыбнулся и кивнул:
– Так плохо, да? Я понимаю...
– Это лучшая новость за всю мою жизнь. Великая новость! И ты не понимаешь!
– Дорогой друг, – Алленби примирительно поднял руки, – мы столько пережили и повидали за последние шесть лет. Думаешь, мне не хватит понимания или я не оценю великой новости?
– Именно так я и думаю.
– Но почему? У рассказчика великая новость и он отказывается представить ее? Думаешь, я бы не заплатил?
Бустит встал, отошел к камням, куда не проникал свет от огня, потом вернулся и сел. Он посмотрел на Алленби, выгнув бровь.
– Ты действительно хочешь услышать мою новость?
– Конечно. А еще хочу, чтобы ты объяснил свое странное поведение.
Бустит поджал губы, потом кивнул:
– Ладно. Сначала я расскажу, почему упирался. – Он повернулся к старшему сержанту. – Я изложил эту новость другим, вроде этого парня, и со мной дурно обошлись.
Алленби нахмурился:
– Ты имеешь в виду – солдатам?
– Это были ученики, как и этот, но, да, солдаты.
Алленби повернулся к Гэддису:
– Правила посещения планеты строго соблюдаются, не так ли?
– Да, лорд Алленби. Мы все ознакомлены с обычаями, традициями и профессиями. В мои служебные обязанности входит обучение всему этому.
Алленби потер подбородок и снова повернулся к рассказчику:
– Расскажи, что произошло, Бустит.
Бустит бросил на ученика подозрительный взгляд, потом поднял руки.
– Ладно. Это случилось несколько дней назад у первого огня от Тарзака. Я лроговаривал свою новость вслух и очень хотел рассказать ее на дороге. Как я уже говорил, это великая новость.
– Да, говорил.
Бустит пожал плечами:
– Вечером я подошел к огню и услышал смех, доносящийся из-за камней. Про себя я подумал, что мне повезло: хорошие зрители в первый же вечер. Но, обойдя камни, увидел, что это солдаты.
– Ты сказал, что это были ученики. Откуда ты знаешь, что они солдаты?
– Они плохо носили мантии и смешно сидели. – Бустит кивнул на ученика: тот стоял на коленях, крепко сжав их. Гэддис пожал плечами:
– Нужно время, чтобы привыкнуть ходить без штанов.
Алленби кивнул:
– Я помню. Продолжай, Бустит.
– Ну, я хотел уйти, но они так суетились, уговаривая меня остаться, что я передумал. Это означало, конечно, что придется выдержать все их любительские представления, но, подумал я, дело есть дело. И остался. Там был ученик жреца, ученики, представляющие рассказчиков, акробатов, метателей ножей, и даже один из твоих родных фокусников, Алленби.
Мы поторговались и поели, и потом первым встал ученик жреца. Его работа была почти приемлемой: он продекламировал эпическую поэму о цирковом корабле «Город Барабу», принесшем на Момус наших предков. Хоть и неохотно, я расстался с двумя мовиллами за представление этого типа, думая собрать в двадцать раз больше, поразив этих учеников моей новостью.
Потом выступил метатель ножей (доску он носил с собой), но это было так себе, потому что перед доской никто не стоял. Тем не менее я расстался еще с двумя мовиллами. Достаточно сказать, что акробаты и фокусник были подобного же уровня. Я с трудом удерживал глаза открытыми.
– Потом, чтоб глотка его учителя окаменела, начал ученик рассказчика. Он говорил и говорил о каком-то мальчишке в странном месте, называемом Питтсбург, и я не мог найти ни начала, ни конца этой истории. Конец я распознал только потому, что он перестал болтать, и еще один мовилл покинул мой кошелек. Но потом... – рассказчик уставился в пространство, и в глазах его вспыхнул странный огонек, – потом наступила моя очередь. Я обвел взглядом напряженные лица и начал: «Я, Бустит из рассказчиков Фарранцетти, сижу нынче вечером у огня, дабы рассказать вам о великом поединке между Камерой, мастером клоунов Тарзака, и Спахтом, новым мастером клоунов из Куумика. Это эпическая новость о могучем герое, отражающем наскоки голодного шакала. Я, Бустит, был свидетелем этого события...»
Четыре дня назад я сидел за столом Великого Камеры, обменивая свои новости на угощение, когда уличный занавес распахнулся. В дверях стоял Спахт, облаченный в желтые штаны в черный горошек и зеленый в белые полосы жилет на голое тело. На шее он носил воротничок и галстук-бабочку. На намазанном белилами лице выделялись красный нос и намалеванная улыбка до ушей; венчали все всклоченный рыжий парик и котелок. Он поклонился Камере и сказал:
– Настало время, Камера. Будь на улице через пять минут.
Камера засмеялся.
– Дурак, я не собираюсь утруждаться вызовом от каждого ученика, которому случилось пройти мимо моей двери.
– Ученика?! Я Спахт, мастер клоунов Куумика!
Камера лениво махнул рукой на дверь:
– В таком случае вон, гнусный Спахт! Вон, я сказал!
Спахт поклонился:
– Вижу, я ошибся дверью и нашел только великую химеру.
Камера прищурился:
– Оставь меня. Я выйду, когда ты просил. – Спахт снова поклонился и вышел. В тиши комнаты я увидел, как великий клоун вздохнул и достал из-под стола грим. На лице его запечатлелась печаль.
– Разумеется, Великий Камера, – спросил я, – этот выскочка не беспокоит тебя?
Камера приладил зеркало и начал накладывать грим.
– И вот так всегда, Бустит, с величайшими клоунами Момуса. Всегда где-то в углу прячется еще один молодой словоблуд, жаждущий сделать себе имя. Это нелегкая жизнь.
Камера закончил гримироваться и надел белоснежный костюм с большими помпонами спереди. На лысую голову он нацепил белый остроконечный колпак, на ноги – белые башмаки. Я видел, как он хмур под гримом.
– Поведение Спахта отличается от обычных поползновений бросить вызов Великому Камере, да?
Великий клоун кивнул:
– Ты видел, как он одет. Этот кричаще яркий костюм и галстук-бабочка... этот тип заводит его, и тот крутится! У Спахта нет ни чувства традиции, ни чести. Сегодня на улице можно ожидать чего угодно.
Два клоуна встали лицом к лицу посередине пыльной улицы. Сначала они осторожно кружили друг против друга, потом Спахт заговорил:
– Был у меня дядюшка-портной, и случилось ему как-то крепко разозлить одного фокусника: сшил рубашку, а та не подошла.
– Довел его до разлива желчи, да?
– Ага. И он превратил дядю в дерево.
Все видели, как Камера пожал плечами, но у него не было выбора. Оставалось только идти по проложенной Спахтом дорожке.
– Это беспокоило твоего дядю?
– Он не говорил: он был деревянным.
– А сучки были?
– Но я отомстил за дядю: задал фокуснику трепку и бросил невежу к дядиным деревянным ногам.
– Некоторые мечут бисер перед свиньями, а ты – грубиянов перед соснами.