Саймон Кларк - Ночь триффидов

– Сколько еще времени, по вашим подсчетам, займет переход?

– До Нью-Йорка? Полагаю, два-три дня.

– Рады вернуться домой раньше, чем рассчитывали?

– Приказ есть приказ. Но будет очень приятно снова пройтись по твердой земле. Похоже, вы здорово поднаторели в этом деле, не так ли?

– Получил хорошую практику, ожидая летной погоды в комнате отдыха экипажа. Гэбриэл Дидс играл в настольный теннис не только очень умело, но весьма, если так можно выразиться, убедительно. Он обладал такой силищей, что от его сумасшедших смэшей справа мячики частенько разбивались вдребезги. Стены спортивного зала были оклеены постерами с изображением полуголых кинозвезд. На меня со всех сторон смотрели смазливые личики с ярко-красными пухлыми губками в обрамлении роскошных платинового цвета волос.

– Ну и дела, Мэйсен! Где вы обучились этому крученому удару слева?

– В крикете.

– Крикете?

– Правда, с мячом я обращался лучше, чем с битой.

– Позвольте! Но ведь крикет – это же сверчок. Очень горластый маленький жучок.

– Неужели вам никогда не приходилось слышать об игре под названием “крикет”? Гэбриэл покачал головой и направил мячик на мою сторону стола со скоростью миллион миль в час. Пластмассовый шарик ударился о мою ракетку и отлетел к потолку. Отыскивая мяч на полу, я, не теряя времени, разъяснял партнеру основные принципы крикета – игры, которую мой школьный учитель мистер Пинз– Уилкс величал не иначе как богоданной. Мои рудиментарные объяснения, видимо, не очень его удовлетворили, поскольку выражение недоумения на физиономии гиганта не только сохранилось, но даже слегка усилилось. Немного поразмыслив, он потребовал дальнейших уточнений.

– Итак, сколько же времени у обеих команд занимает процесс подачи, учитывая количество игроков? Часа два?

– Ну что вы, соревнование по крикету продолжается несколько дольше. Когда я рассказал ему, насколько дольше, он взглянул на меня с таким подозрением, словно услышал в моих словах подвох.

– Два дня?! – переспросил он и для пущей убедительности повторил: – Неужели целых два дня? – Пытаясь ликвидировать вмятину на целлулоидном шарике и покачивая головой, он приговаривал: – До чего же выносливы эти англичане! И как же вы ухитряетесь выдержать столько времени без еды и сна?

– Команды берут перерывы на ленч и на чай.

– Чай?! – Теперь он почти не сомневался, что я над ним издеваюсь. Чтобы снять все подозрения, мне пришлось объяснить, что в Англии слово “чай” означает не только напиток, но и прием пищи в период между ленчем и обедом. В этот момент я еще раз осознал, что культурные и даже лингвистические расхождения между американцами и англичанами, какими бы поверхностными они на первый взгляд ни казались, могут стать причиной серьезной головной боли при установлении контактов. Однако, несмотря на все наше несходство, с Гэбриэлом я уживался прекрасно. Его постоянное дружелюбие и душевная теплота помогали мне сохранять хорошее настроение. Мы с ним играли в настольный теннис, пили кофе (настоящий кофе, а не ту желудевую бурду, которая в наших краях почему-то именовалась “кофе по-французски”) и болтали, перебрасываясь словами и фразами, словно шариками для пинг-понга, имевшими явную тенденцию разлетаться после ударов гиганта. Гэбриэл и сообщил мне некоторые подробности деятельности исследовательской группы на борту парохода “Малый Бигль”.

– Команда относится к нам подозрительно и величает олухами, – сказал он.

– Олухами?

– Вначале это было просто “ологи”. Но, поднявшись на борт, мы, пожалуй, излишне задирали носы. Все эти книги, приборы, лаборатории. Отличный удар, Дэвид! Однако наша заносчивость скоро прошла. Пароход еще толком не успел выйти из гавани, как мы все свесились через фальшборт и принялись звать Хью.

– Звать Хью? – улыбнулся я. – Ах да, понимаю. Mal de mer.*

* Морская болезнь (фр.)

– Именно… Черт побери! Похоже, сетка приподнялась, чтобы поймать мой мяч. …Затем mal de mer уступила место болезни, которую вполне можно назвать mal de pays. Mal de pays? Употребление малознакомого французского термина, переводимого как “тоска по дому”, кое-что говорило и о Гэбриэле. Судя по эрудиции, он получил первоклассное образование.

– Наверное, команда стала называть вас ологами из-за ваших профессий, – сказал я.

– Вы попали в самую точку, Дэвид. В самую точку. Я биолог, специализирующийся в ботанике.

– А Дек?

– Геолог. Если мы оказываемся вблизи нефтяных месторождений или залежей руд, то хотим узнать о них как можно больше. Керрис – зоолог. Она пытается выяснить, как чувствует себя фауна под игом этих милых триффидов.

– Плохо, как я догадываюсь.

– Крысы чувствуют себя превосходно.

– Хотите сказать, они подбирают крошки со стола триффидов?

– Опять мимо! Проклятие, эта сетка снова выросла у меня на глазах! Вы, приятель, обязательно должны научить меня этому крученому удару слева. – Гэбриэл выудил шарик из-под сетки и перекинул мне для подачи. – Ким Со занимается антропологией. Изучает, как поживает тот бедный Джон, которому удалось выжить.

– А Рори?

– Этот парень из другой компании. Он дипломат. Нечто вроде странствующего посла, устанавливающего контакты (а в идеале – и дружественные союзы) с колониями, которые нам попадаются на пути.

– По-моему, это очень непростая работа.

– Именно… Очко в мою пользу, старина! – Он произвел очередную подачу, и шарик просвистел мимо моего уха. – Матч-болл, похоже, приближается. – Он немного помолчал, чтобы вспомнить нить беседы, а вспомнив, продолжил: – Вам, видимо, тоже приходилось встречаться с подобным явлением… Люди боятся, что средства существования, которые они добывают тяжким трудом, отберут бандиты. Поэтому многие колонии замыкаются в себе и всеми силами пытаются скрыть сам факт своего существования.

– Их вполне можно понять.

– Но настало время ломать барьеры. Мы не можем позволить себе продолжать жить в своих огороженных фермах или крошечных изолированных мирках. Необходимо устанавливать контакты, чтобы в конечном итоге объединиться во всемирную федерацию.

– Второе издание ООН?

– А почему бы и нет? Некоторые из ребят, спрятавшихся в европейских анклавах, чтобы не выдать себя, даже не осмеливаются пользоваться радиопередатчиками. Но готов держать пари на что угодно: они не отходят от приемников, выясняя, как идут дела у соседей. – Мы ничего не знали о Нью– Йорке – из этого следует, что вы тоже храните молчание в эфире.

– Все! Игра! – Шарик, с силой врезавшись в мою ракетку, распался на две аккуратные полусферы, а Гэбриэл без паузы продолжил: – Мы используем маломощные передатчики с радиусом действия не более тридцати миль. На нас, как и на вас, нападали пираты. Наше положение было крайне скверным до тех пор, пока новая власть не сумела наладить оборону. Теперь, если на нас нападут, мы можем ответить так, что мало не покажется. Кофе хотите? Я был не в силах отказаться от восхитительного напитка. Мы пристроились на краю теннисного стола и принялись потягивать темную жидкость из бумажных стаканчиков, болтая о разных разностях. Мы строили гипотезы о причинах окутавшей нашу планету тьмы. Говорили о своих семьях и годах детства, что давало нам возможность лучше понять друг друга. Я рассказал Гэбриэлу о всех приключениях, связанных с испытаниями построенных мною моделей самолетов. Особенно ему понравился рассказ об испытательном полете реактивной модели. История была действительно забавной, поскольку старый звонарь, услыхав шум реактивного двигателя, вдруг вспомнил о гитлеровских ФАУ и ударил во все колокола. Гэбриэл смеялся громко и долго, шлепая себя по бедрам с такой силой, что на них наверняка осталась пара-тройка синяков. Кончив хохотать, он провел пальцем по краю стола и застенчиво произнес:

– Как легко забывается детство… Я разводил кроликов. Они размножались с такой быстротой, что я не замечал, когда пара-другая исчезала. Отец время от времени отлавливал их для кастрюли. – Вспоминая это, Гэбриэл улыбался. – Что касается моих грехов, то… На первое место я поставил бы любовь к кино. Каждую субботу я оказывался первым в очереди к кассам “Левиса”. “Левис”, если вы не знаете, громадный подземный кинотеатр на Бродвее. Я обожал легкие комедии. Бастер Китон, Лоурел и Харви, Аркин Россет. Чаплина, надо признаться, я недолюбливал. Чересчур сентиментально. Перебор смальца, как говорится. Ковбойские фильмы я тоже обожал. Чем больше стрельбы, тем лучше. Но через некоторое время я перестал смотреть на то, как люди убивают людей.

– Почему?

– Отец застрелил маму. Бах! Прямо в сердце. Эти слова меня буквально потрясли.

– Простите, Гэбриэл, я не хотел…

– Ничего страшного, Дэвид. Это произошло давным-давно. Говорят, что он неадекватно среагировал на хим-ин. Я чувствовал себя не вправе спрашивать его, что значит этот “хим-ин”. Но, видимо, прочитав в моем взгляде недоумение, он спокойно пояснил: