Кэролайн Черри - Угасающее солнце: Шонджир
– Выпей, – произнес знакомый голос. Он почувствовал, что его приподняли – рука Дункана: он вспомнил. Край пластмассовой чашки коснулся его губ. Ньюн несколько раз глотнул холодную воду. Она скользнула в его желудок и осталась там неприятным комком.
Дункан убрал чашку, позволил ему улечься на взбитые подушки, мешавшие вновь соскользнуть в знакомый покой, и от поднятия головы Ньюн на мгновение почувствовал тошноту. Теперь Ньюн уже был уверен, что его хотят разбудить в этом ужасном месте и отвертеться не удастся. В горячем, тяжелом воздухе чувствовался неприятный запах пищи.
Он мог двигать руками и ногами. Это открытие его удивило. Он попробовал сделать это, по-прежнему прислушиваясь к своим ощущениям, и в его сознании прошлое и настоящее в конце концов слились.
Он вспомнил огонь и мрак, и регула, который – казалось Ньюну – убил его.
Сейчас он лежал на постели, подобно женщине Кат, с открытым лицом, вконец обессиливший; его обнаженное тело было распростерто под белым покрывалом.
Все вокруг было незнакомым. Ему не хотелось просыпаться здесь.
Но в мозгу Ньюна ворочалось смутное чувство: он что-то должен сделать, он еще не до конца исполнил свой долг.
Кто-то говорил ему об этом. Он не мог вспомнить.
Он приподнялся, пытаясь сесть, и на мгновение ему это удалось, но руки задрожали, и он упал. Дункан подхватил его и бережно опустил на матрас.
Теперь можно было соскользнуть назад, во Мрак, где не было никаких воспоминаний. Но Дункан не позволял ему. Холодная ткань вытерла лицо Ньюна, резко приведя юношу в чувство.
– Давай, – приговаривал Дункан, снова поднимая его голову и вливая воду между непослушных губ. Затем последовал круто посоленный мясной бульон, и желудок Ньюна угрожающе взбунтовался.
– Воды, – проглотив, попросил он, и, получив ее, отпил глоток. Больше он не мог ничего пить.
Потом он куда-то провалился, а придя в себя, обнаружил, что по-прежнему сидит, опираясь спиной на подушки. Слышалось успокаивающее урчание, немного сковывавшее разум; рука ощутила тепло, движение. Он повернул голову и в замешательстве увидел, что рядом с ним устроился большой дус. Зверь пошевелился, толкнув кровать, затем успокоился, наполняя сознание Ньюна своим довольством.
В этот момент вернулся Дункан – в одежде землян: Ньюн впервые заметил это. Дункан вернулся к своим, что ж, это правильно. И он, Ньюн, тоже находится у землян. Впервые Ньюн начал воспринимать действительность не как бред, большей частью заполненный образами землян, которые наводняли его пробуждения: что же в этом удивительного – ведь он на самом деле находился у землян.
Землян, которые были его врагами.
Встревоженный дус оглянулся на Дункана, затем снова улегся, издав лишь слабое ворчание. Зверь спокойно переносил землянина, и это озадачило… нет, даже испугало Ньюна: оказалось, что можно соблазнить даже неподкупных дусов. Ему больше не на кого было рассчитывать.
Мрак заполнил его сознание – Ньюн не хотел этих воспоминаний: рушащиеся башни; бледное лицо госпожи во тьме, глаза закрыты.
Дус снова поднял голову, застонал и ткнулся носом в его руку.
– Мелеин, – спросил Ньюн, заставив себя сосредоточиться на Дункане, на белых стенах и реальности – этот вопрос не давал кел'ену покоя. Он вспомнил, что доверял этому землянину; и когда Дункан спокойно ответил ему, в сердце юноши вспыхнула надежда.
Землянин подошел и сел рядом с ним, коснувшись при этом дуса, словно они со зверем давно подружились; но страх… страх жил в нем – Ньюн чувствовал это.
– Она здесь, – сказал ему Дункан. – Она здорова… как и ты.
– Это совсем не здоровье, – хрипло пробормотал Ньюн, кривя губы; но Дункан говорил правду; Мелеин была здорова, и он даже не мечтал об этом. Он не мог закрыть глаза, чтобы не выдать слез, которых стыдился. Пристально глядя на Дункана, Ньюн легонько поглаживал теплый бархатный мех дуса, лежащего между ними.
– Ты свободен, – осторожно, словно разговаривая с маленьким ребенком, объяснил Дункан, отчетливо выговаривая слова. – Вы оба – ты и она. Мы на корабле, улетающем с Кесрит, и кроме вас на борту только я. Я сделал это, потому что верю тебе. Поверь мне, пожалуйста, хотя бы на время.
Это невероятное, безумное известие тем не менее было правдой: глаза Дункана не лгали. Озадаченный Ньюн принял новость как факт и сразу начал думать о кораблях сопровождения, которые наверняка летели рядом, и мириадах иных предательств, по-прежнему не веря в то, что земляне так легко выпустили их на свободу… Но здесь был Дункан.
Здесь был Дункан, их единственная надежда, единственный из врагов – землян и регулов – кто понимал и уважал Ньюна, чье сердце было благородным – кел'ен народа землян.
Согнув руки, чтобы попробовать свою силу, Ньюн обнаружил, что так долго охватывавшее его разум оцепенение, которое наполняло слабостью руки и ноги, отступило. Он подумал, что это могли быть наркотики; но сейчас они выпустили его чувства из своих объятий, возвращая им прежнюю ясность. Дункан снова дал ему воды, и Ньюн пил; и еще отвратительного бульона, и Ньюн выпил и его, и стиснул зубы, чтобы желудок не отторгнул пищу.
Госпожа была жива: его родная сестра Мелеин, Мать Народа. Его долг – служить ей. Он был кел'еном, воином, и болезнь, и раны, и наркотики отбирали у него его силу, и его быстроту, и его мастерство – все, чем он владел ради единственной цели в своей жизни – служить госпоже.
Ньюн не позволял себе думать о том, что стало с ним – лишь о необходимости встать на ноги, о том, чтобы, собравшись с силами, идти и предстать перед госпожой, где бы она ни была.
А пока он вытерпит все, что угодно.
В темном проеме двери показался Дункан, неся в руках ворох черной одежды, которую он положил на стол у кровати.
– Твои одежды, – сказал Дункан. – Если позволишь, я помогу тебе.
И Дункан действительно помог ему, осторожно, мягко, не позволяя ему упасть, хотя голова Ньюна кружилась, а серая пелена застилала глаза. Потом, облачив его в привычную мантию кел'ена, он усадил Ньюна поудобнее, подложив ему под спину подушки.
Дункан сидел рядом, терпеливо ожидая, пока дыхание Ньюна выровняется.
– Госпоже лучше, – произнес он. – Она поела, потребовала свои одежды и велела мне выйти. Я подчинился.
Рука Ньюна скользнула под одеяние и нащупала пересекавший ребра шрам. Он понял, что должен был умереть. И Мелеин – тоже.
– Медицина ци'мри, – презрительно сказал он. Голос его дрожал от ярости, и все же Ньюн знал, что только благодаря этой запретной для них науке им удалось выжить; и он, даже чувствуя свою вину, не желал умирать. Ему было двадцать шесть; он думал, что не доживет до этого возраста, как и большинство кел'ейнов, но большинство кел'ейнов к этому времени уже удостоились немалых почестей. Ньюн не удостоился ничего, что позволило бы ему шагнуть во Мрак с гордо поднятой головой. Все, чего ему удалось достичь с таким трудом, он потерял, попав в плен, позволив захватить госпожу. Он должен был умереть.
Но не здесь, не так.
– Это не твоя вина, – сказал Дункан.
– Я уже слишком долго живу, – ответил ему Ньюн, и это было правдой: он и Мелеин пережили свою расу, пережили Народ; и невыносимая горечь наполняла его. Но теперь, когда он вновь обрел госпожу, Ньюн не знал, каков должен быть его выбор и что предложит ему делать Мелеин. Он с сожалением посмотрел на Дункана. Ньюн видел, что глаза землянина закрываются от усталости, тот едва держится на ногах, словно почти не спал. Казалось, его что-то смущает.
– Регулы захватили бы тебя, – хриплым голосом сказал Дункан. – Я мог забрать тебя с собой, и я сделал это. Госпожа не возражала. Она знала, что я делаю.
Ньюн не поверил своим ушам. Мгновение он, Ньюн, пристально смотрел на Дункана, и в конце концов, отбросив свою гордость, стал задавать вопросы, как будто тот был братом-келом.
– Где мое оружие?
– Все здесь, – сказал Дункан. – Я сейчас принесу твое оружие, если ты настаиваешь. Ведь ты спал, ты был болен, и я думал, что ты вряд ли знаешь, где находишься, и вряд ли сразу поймешь, что происходит. Мне бы ужасно не хотелось, чтобы меня прострелили из-за непонимания.
Что ж, по крайней мере это звучало разумно. Ньюн осторожно вздохнул, напоминая себе, что этому землянину, в отличие от других ци'мри, с которыми приходилось общаться Народу, можно верить.
– Я больше не болен, – произнес он.
– Ты хочешь, чтобы я пошел и принес твое оружие?
Ньюн обдумывал ответ, пристально разглядывая обнаженное лицо Дункана. Ему бросили вызов… нет, Дункан говорил искренне, хотя его ответ можно было понять и как оскорбление.
– Нет, – проговорил Ньюн, заставляя себя расслабиться. – Ты много ходил; принеси его в следующий раз, когда придешь.
– Мне бы хотелось вначале убедиться, что ты действительно здоров, – сказал Дункан. – Тогда я все принесу.
Ньюн отвел взгляд, пряча свое недовольство: его лицо было открыто, ощущая беспомощность своих потерявших силу рук и ног, он лежал спокойно, вынужденный смириться с ситуацией. Почувствовав его страдание, дус зашевелился. Ньюн протянул руку и успокоил зверя.
