Стивен Кинг - Двери Между Мирами
«Если ты здесь, – подумал он, – так давай делай что-нибудь, да побыстрее, кто бы ты ни был».
В течение одной страшной секунды ничего не происходило. Это была короткая секунда, но в сознании Эдди Дийна она растянулась, казалось, почти до вечности, как «Турецкие Тянучки Бономо», которые Генри иногда покупал ему в детстве; если он вел себя плохо, Генри лупил его, как сидорову козу, а если хорошо, то Генри покупал ему «Турецкие Тянучки». Таким образом Генри во время летних каникул справлялся со своей возросшей ответственностью.
«О, Господи Иисусе, я это все себе вообразил, о, Боже, как я мог быть таким сума…»
Приготовься, – сказал угрюмый голос. – Мне одному не справиться. Я могу ВЫДВИНУТЬСЯ ВПЕРЕД, но не могу заставить тебя ПРОЙТИ НА ТУ СТОРОНУ. Ты должен сделать это вместе со мной. Повернись.
Вдруг Эдди стал видеть двумя парами глаз, ощущать двумя комплектами нервов (но не все нервы этого другого были на месте; у другого не хватало каких-то частей тела, он потерял их недавно, ему было больно до крика), чувствовать десятью чувствами, думать двумя мозгами, гнать кровь двумя сердцами.
Он повернулся. В боковой стенке туалета была дыра, дыра, похожая на дверной проем. Через нее Эдди увидел морской берег с крупным серым песком и разбивающиеся на нем волны цвета старых физкультурных носков.
Ему был слышен шум этих волн.
Его нос чуял запах соли, запах, горький, как слезы.
Проходи.
Кто-то колотил в дверь туалета, говорил, чтобы он вышел, чтобы он немедленно покинул самолет.
Проходи же, чтоб тебя!
Эдди со стоном шагнул в дверной проем… споткнулся… и упал в другой мир.
Он медленно поднялся на ноги и заметил, что порезал ладонь краем ракушки. Он тупо смотрел на кровь, заливающую линию жизни, потом увидел, что справа от него медленно встает с песка какой-то человек.
Эдди попятился; чувство потери ориентировки и сонной растерянности внезапно вытеснил острый ужас: этот человек был мертв, но не знал этого. Лицо у него было изможденное, кожа лица обтягивала кости, как полоски материи, обернутые вокруг острых металлических углов так туго, что, казалось, еще чуть-чуть – и они разорвутся. Он был иссиня-бледен, за исключением пятен лихорадочного румянца высоко на скулах, красных пятен на шее, под углами челюсти с обеих сторон, и одного круглого пятна между глазами, словно нарисованного ребенком, пытавшимся изобразить индусский знак касты.
Но глаза у него были живые – голубые, с твердым взглядом, не безумные, полные грозной и упрямой жизненной силы. На человеке была темная одежда из какой-то домотканой материи – черная, выгоревшая почти до серого цвета рубашка с закатанными рукавами, синие штаны, похожие на джинсы. Он был накрест опоясан патронными лентами, но почти все гнезда были пусты. В кобурах лежали револьверы, вроде бы сорок пятого калибра – но невероятно старинные. Гладкое дерево их рукояток, казалось, светилось собственным внутренним светом.
Эдди не знал, что собирается заговорить – что у него есть, что сказать, – но, тем не менее, услышал свой голос: «Ты кто – привидение?»
– Пока нет, – прохрипел человек с револьверами. – Бес-трава. Кокаин. Или как ты его называешь. Снимай рубаху.
– У тебя руки… – Эдди их увидел. Руки человека, выглядевшего, как какой-то нелепый стрелок, какого можно увидеть только в самом паршивом вестерне, были испещрены яркими, зловещими багровыми полосами. Эдди отлично знал, что это за полосы. Они означали заражение крови. Они означали, что дьявол не просто дышит тебе в задницу, а уже ползет по канализационным трубам, которые ведут к твоему насосу.
– Отъебись от моих рук, понял? – сказало ему бледное видение. – Снимай рубаху и отцепляй эти штуки!
Эдди слышал шум волн; слышал тоскливый вой ветра, не ведающего преград; видел этого умирающего безумца, а кроме него – только запустение; но позади себя он слышал негромкие голоса пассажиров, выходящих из самолета, и непрерывный глухой стук.
– Мистер Дийн! – «Этот голос – в другом мире», – подумал он. Не то, чтобы он в этом сомневался; он просто старался вбить это себе в голову, как вбивают гвоздь в толстый кусок красного дерева. – Вам все-таки придется…
– Можешь оставить это здесь, заберешь потом, – прохрипел стрелок. – О боги, неужели ты не понимаешь, что здесь я должен разговаривать? А это больно! И времени же нет, болван!
Были люди, которых Эдди убил бы за такое слово… но он подумал, что убить этого человека ему будет не так-то просто, хотя вид у него такой, словно убийство, возможно, пошло бы ему на пользу.
Однако в этих голубых глазах он ощущал истину; их лихорадочный блеск делал ненужными все вопросы.
Эдди начал расстегивать рубашку. Первым его порывом было просто сорвать ее, как сделал Кларк Кент, когда Лоис Лэйн привязали к рельсам или к чему-то такому, но в реальной жизни это никуда не годилось: рано или поздно пришлось бы объяснять, почему столько пуговиц оторвано. Так что он стал расстегивать их, а стук позади него продолжался.
Он рывком вытащил рубашку из джинсов, стащил ее и бросил на песок, открыв обмотавшую грудь клейкую ленту. Он был похож на человека на окончательном этапе выздоровления после тяжелого перелома ребер.
Он бросил быстрый взгляд назад и увидел открытую дверь… ее нижний край прочертил на сером песке веерообразный след, когда кто-то – надо полагать, этот умирающий – ее открыл. Сквозь проем двери Эдди был виден туалет первого класса, раковина, зеркало… а в нем – его собственное лицо, полное отчаяния, черные волосы, упавшие на лоб, на зеленовато-карие глаза. На заднем плане он увидел стрелка, берег и парящих над ним морских птиц, которые галдели и дрались неизвестно над чем.
Эдди теребил ленту, не зная, как начать, как найти свободный конец, и его охватила растерянность и безнадежность. Так, наверное, чувствует себя олень или кролик, когда до половины перейдет шоссе и повернет голову – и оцепенеет в безжалостном ослепительном свете приближающихся фар.
Уильяму Уилсону, человеку, чье имя прославил По, понадобилось двадцать минут, чтобы обмотать его липучкой. Чтобы открыть дверь в туалет первого класса, им понадобится пять минут, самое большое – семь.
– Мне не снять это говно, – сказал он человеку, который, шатаясь, стоял перед ним. – Я не знаю, кто ты и где я, но я тебе говорю – ленты слишком много, а времени слишком мало.
Когда капитан Макдоналд, раздосадованный тем, что 3-А не реагирует на его слова, начал колотить в дверь, Дийр, второй пилот, посоветовал ему бросить это дело.
– Да куда он денется? – спросил Дийр. – Что он может сделать? В унитаз сам себя спустить? Крупноват он для этого.
– Но если он везет… – начал Макдоналд.
Дийр, который сам не раз и не два нюхал кокаин, сказал:
– Если везет, то везет много. Ему от него не избавиться.
– Отключить воду, – вдруг резко приказал Макдоналд.
– Уже, – ответил штурман (который тоже любил при случае понюхать – только не табак). – Но не думаю, чтобы это имело значение. Можно растворить в бачке столько, сколько войдет, но сделать, чтобы его там не оказалось, невозможно.
Они столпились у двери туалета, на которой издевательски светилась надпись ЗАНЯТО; все говорили вполголоса. «Ребята из УБН [Управление по борьбе с наркобизнесом] сольют из бачков воду, возьмут пробу – и малый спекся».
– Он всегда сможет сказать, что кто-то заходил до него и скинул эту штуку, – возразил Макдоналд. Голос у него становился все более раздраженным. Ему хотелось не разговаривать об этом, а что-то с этим делать, принимать какие-то меры, хотя он отчетливо сознавал, что пассажиры все еще выходят гуськом, и многие с особенным любопытством поглядывают на пилотов и стюардесс, собравшихся у двери туалета. Экипаж, со своей стороны, отчетливо сознавал, что какие-либо слишком откровенные, открытые действия могут разбудить страшный призрак террориста, который в наше время таится в глубине сознания каждого авиапассажира. Макдоналд знал, что его штурман и бортинженер правы, знал, что наркотик, скорее всего, упакован в пластиковые пакеты, на которых остались отпечатки пальцев этого говнюка, и все равно он слышал, как у него в мозгу звучит сигнал тревоги. Что-то у него внутри кричало: «Жулик! Жулик!», словно этот малый из кресла 3-А был пароходным шулером и держал наготове полный рукав тузов.
– Он не пытается спустить воду, – сказала Сьюзи Дуглас. – Он даже не пытается открыть краны умывальника, а то мы бы услышали, как в них хлюпает воздух. Я слышу что-то, но…
– Уходите, – коротко приказал Макдоналд. Его взгляд скользнул по Джейн Дорнинг. – Вы тоже. Мы здесь сами справимся.
Джейн повернулась, чтобы уйти; щеки ее горели.
Сьюзи спокойно сказала:
– Джейн его вычислила, а я заметила выпуклости у него под рубашкой. Мы, пожалуй, останемся, капитан Макдоналд. Если хотите подать на нас рапорт о неподчинении командиру – подавайте. Но я хочу, чтобы вы не забывали, что можете сорвать УБН, возможно, очень крупную операцию.
