Леонид Смирнов - Эра Броуна

– Не больно-то нас привечают.

Прилепившийся на плече электронный переводчик тут же перевел. Примак и сам вполне сносно говорил по-английски, но в официальных случаях предпочитал не рисковать, не подставляться. Он не очень-то уверенно чувствовал себя, попадая в сферы высокой политики – гость на чужом празднике, вернее, непрошеный гость… Бывший командующий миротворческими силами ООН в Восточной Африке генерал-лейтенант Мис, эвакуировавшийся сюда из подвергшегося бомбардировке штаба, стоял одиноко у носового входа в надстройку. Внимательно рассмотрев приближающуюся группу людей, он с удивлением не обнаружил в свите Генсека председателя Комитета по миротворческим силам ООН.

Мис еще не знал, что Примак поставил категорическое условие, без которого ни за что не принял бы на себя командование – непосредственное подчинение его Генсеку в обход лорда Пикфорда. И Равандран без особых возражений дал согласие. Главное, что Совет Безопасности был не против. На протесты самого председателя комитета после провала военной блокады ТАР можно было не обращать внимания. Имелось и еще одно условие, о котором на авианосце тоже не знали: весь штаб Миса должен был отправиться домой вместе с шефом. Примак привез в Африку своих людей.

Выглядел генерал-лейтенант Мис как обычно, на лице – под плохо сработанной маской безразличия – была видна смесь обиды и облегчения. Словом, он не слишком уж страдал от своей отставки. Другое дело – его штабные офицеры. Они настороженно смотрели из иллюминаторов надстройки на приближающегося нового командира – не все были уверены в прочности своего положения – и с облегчением вздохнули, не обнаружив у Примака свиты из русских офицеров. Впрочем, немалая часть штабников откровенно жаждала вернуться на родину.

Те из команды «Эйзенхауэра», кто находился наверху, с нескрываемым любопытством рассматривали «генерала-Могилу». Примак шел по качающейся палубе медленно (нельзя было обгонять страдающего морской болезнью и постоянно поскальзывающегося Генерального секретаря ООН), но твердо – ни разу не покачнулся. Ладно сидящий камуфляжный костюм, низкие сапоги вместо положенных по штату высоких десантных ботинок, особенная русская портупея с двумя перекрещивающимися на спине ремнями; на боку большая кобура для автоматического пистолета. Голубой берет у Примака надет чуть набекрень, не так щегольски, как у коммандос из спецназа или «лихих» штабников, а в самый раз. А вот у Равандрана берет и вовсе был натянут на самые глаза, видно, из опасения, что вдруг улетит. И эта деталь придавала Генсеку неистребимо стариковский вид.

Примак – среднего роста, широкоплечий брюнет с короткой стрижкой и вечно чуть прищуренными глазами. Много складок на лбу, у глаз, носа и рта. Взгляд пронзительно-внимательный, мгновенно переносящийся с одного предмета на другой, но при этом почти спокойный.

Похоже, навязанный Генсеком темп жизни казался генералу до невозможности медленным, но это следовало стоически перенести, ведь высшая мудрость была в терпении и умении выждать и внезапно, в самый подходящий момент, нанести молниеносный, неотразимый удар.

Адмирал Клингерман наконец-то соизволил появиться на палубе и встал рядом с генерал-лейтенантом Мисом. Длинный путь, который проделали ооновцы с самого носа по скользкой, качающейся палубе, похоже, не был случайностью. Адмирал специально дал команду сажать вертолеты как можно дальше от надстройки, чтобы заставить высоких гостей хоть ненадолго почувствовать себя не в своей тарелке и малость сбить с них гонор и спесь. Возможно, с Равандраном так и произошло – он добрался до адмирала едва не на последнем издыхании, – но только не с Примаком. Клингерман сразу уразумел это и против воли нахмурился. Планировал же он встретить русского, приветливо улыбаясь.

Отдание чести, представление, рукопожатия – весь этот церемониал занял не более трех минут. Но и за это время адмирал успел промокнуть с головы до ног – что уж говорить о Мисе и залетных ооновцах…

– Прошу, – адмирал как хороший хозяин отступил от двери, с этакой галантностью чуть наклонился, приглашая входить внутрь. – Сейчас вы переоденетесь, согреетесь (можно принять горячую ванну), а потом небольшой прием в честь нового командующего – он же прощальный обед, даваемый генералом Мисом. Жизнь есть жизнь, – Клингерман чуть заметно усмехнулся.

Равандран поспешно покинул палубу, шагнув в теплый сухой коридор. За ним последовал Мис.

– Прошу прощения, адмирал и вы, генерал, – неожиданно изрек Примак, продолжая стоять под дождем брызг, – Я не могу принять участие в торжествах. Надеюсь, господина Генерального секретаря вполне достаточно, чтобы обеспечить достойное прощание.

– Но как же, генерал? – раздался из коридора растерянный голос Равандрана.

– Время разговоров истекло. – Примак демонстративно взглянул на командирские часы. – Мои войска уже вступили в бой… – Потом он повернулся к стоящему в дверях Клин-герману: – А вам, адмирал, вынужден выразить свое презрение. На вас кровь Георгиадиса и его штаба… Честь имею. – Стремительным движением приложил руку к берету и, развернувшись, быстро пошагал – почти побежал – к своему вертолету.

Воцарилась мертвая тишина.

– Н-да, – только и изрек спустя минуту адмирал, потом все же решился добавить: – Судя по всему, господа, генерал в своем репертуаре. – Прокашлялся. – Прошу, господа, программа продолжается. – Голос его был уже не тот.

Шифровка

АХИЛЛ – КРАКОВЯКУ

Ваши сведения об Очкарике подтвердились. Более двух лет работает на Борбовича. Серьезных улик нет. Проследите передачу октябрьского кейса. Продублируйте начинку контейнера с информацией. Вид его неизвестен. При невозможности делайте мягкий перехват. Глухой будет ждать в кафе «Ракшас» до одиннадцати. Запасной вариант через Норушку.

Эти придурки из отдела разведки что хотят, то и делают. Как всегда, ничего не сумели разузнать по-человечески, и теперь ломай из-за них шею. Подставляют под пули без малейших угрызений совести. Ну, ничего – когда-нибудь я отплачу им сторицей…

Кажется, опять «хвост». Всех что ли сегодня водят или только особо отличившихся? Если выдали свои, уже ничто не спасет. Зря не попрощался как следует с Джилл. «Пока, пока…» Вот тебе и «пока»… Итак, для спокойствия считаем, что сегодня водят всех. Резюме: Семья чего-то смертельно боится. Значит, наступил тот самый момент, когда можно переломить игру, запустить новый сценарий. Уже хорошо. Ясность сама по себе дорого стоит.

Уф-ф! Вроде оторвался. И всего-то пробежались маленько по проезжей части… Нет, вот еще один. Плотно пасут, сволочи! Однако не на того напали… Что, не нравится? Тренироваться надо, мистер Одышка… Поосторожней на поворотах! А шуму-то, шуму!.. Ах, какая была аккуратненькая дверца… Ну, уж тут я не виноват! Чего это он вдруг под колеса бросился? Видно, не с той ноги встал. Нервный сегодня народ какой-то…

Больше Анджея никто не отвлекал. Прибыл он на место за десять минут до шмона – в самый раз, чтоб успеть «размазаться по стенке». Как это у нинзя называется? Хоть убей, не вспомню.

Подвал как подвал – ничего интересного. Идеальное мес-тодля тайной встречи – по мысли наших сановных идиотов, насмотревшихся дурных детективов.

Ну вот, идут, охломоны. Всегда поражался, до чего же много в кланах придурков… Зато какое наслаждение, когда встретишь истинного профессионала! Хоть есть с кем схлестнуться, поразмять косточки – тряхнуть стариной.

Это называется – ищут… Ручки пачкать не хочется – сыщики, мать твою!.. Они, небось, и в писсуар-то в клозете лишь с третьей попытки…

Давно уже мне этот Очкарик не нравится, а вот прицепиться до сих пор было не к чему. Круглый, лоснящийся – помесь пончика с крутым яйцом, довольный, поблескивающий стеклами очков и золотом дужек. Всем довольный, со всеми приветливый (даже с последним привратником), вечно улыбающийся (этак про себя и для себя) и невероятно, невообразимо лживый – ни одного слова в простоте не скажет: так, чтоб без задней мысли, без скрытого смысла или какого-нибудь подвоха. Приторно-лживый – от одного его взгляда у меня слипаются губы, хочется прополоскать рот и проплеваться как следует…

Да-с… А от Ван Куо ни ответа, ни привета. Шифр Крота пока что не по зубам даже лучшим японским «железкам». А время уходит. Прямо-таки кожей чувствую, как оно утекает, лишая сил, уверенности, а значит, и победы…

Куча мусора – только и всего. Куча мусора – и что в ней такого особенного? Старая ветошь и пакля. Но не нравится мне она и все тут. Шестое чувство старину Краковяка еще никогда не подводило. Неужто мина там? Не-ет, не то… Я ж прощупал подвал на сей предмет. А что тогда? Микрофон? Телекамера? Просто крыса? Все не то. Не знаю… И не проверить никак. Даже пошевелиться не могу, не то что подползти туда и рученькой пощупать – сразу засекут. «Размазался» ведь я…