Галина Гончарова - Против лома нет вампира
Мое воспитание – это вообще отдельная история. И начать ее надо с моего деда. Я уже говорила, что в сорок первом году ему было двенадцать лет. Как все мальчишки, он хотел воевать с врагом, но ему не пришлось идти на войну. Война сама пришла к нему. И постучалась в дверь. Бомбами. Дедушки тогда не было дома. Он ушел на речку ловить раков. И уцелел – единственный из всей деревни. Долго прятался, а в конце осени попал к партизанам. Его хотели отправить в тыл – он не согласился. Сказал, что все равно убежит. И ему поверили. Оставили в отряде. Двенадцатилетний мальчишка стал разведчиком. Одним из лучших. Выучил немецкий язык. Один из солдат учил его. До войны он был учителем немецкого в институте. И учил. А дедушка очень хотел учиться. В сорок втором он уже говорил по-немецки как по-русски. Словно в Берлине родился. Он хотел отомстить за родных. Сотни раз ходил у смерти под косой. Много раз был ранен, но опять лез в самое пекло. Однажды попал в плен. Его пытали. Дедушка умудрился бежать. Его хотели убить и привязали в проруби. Он перегрыз веревку, поплыл подо льдом, потом долго шел по лесу. Зимой, голый. Ему повезло. Он нашел своих. Долго болел, отморозил два пальца на левой ноге, но с тех пор начал закаляться. И до сих пор зимой моржует. Приезжает на дачу и ныряет в прорубь. Во дворе обтирается снегом. После войны, когда ему было двадцать лет, он женился. Бабушку я помню плохо. Она умерла от рака легких, когда мне было пять лет. Дедушка не очень горевал. Или горевал так, что я этого не замечала. Или у него не было времени на горе. Начиналась эпоха приватизации, и дедушка не растерялся. Он продал кое-какое бабушкино золото, купил автобус, получил права и начал развозить людей. Через полгода у него было уже пять автобусов. Сейчас их тридцать восемь плюс компания по перевозкам всего, что под руку попадется. Ему восемьдесят лет, но никто не дает ему больше пятидесяти пяти. Да он и сам не позволил бы. Отличные гены мне от него достались. Я очень похожа на него внешне. Даже не на отца, а именно на деда. У меня такие же глаза, как у него, и почти такое же лицо – только немного помягче: лицо дедушки в женском варианте. И характер в него. Или это воспитание сказывается? Не знаю. Но воспитывал меня в основном дедушка. Отца застрелили в девяносто втором году, и я его тоже плохо помню. Папа для меня больше фотография, чем живой человек. Убийцу так и не нашли. Мама решила второй раз не выходить замуж. У нее оставалось двое детей – я и мой старший брат. Леоверенские Юлия Евгеньевна, то есть я, и Станислав Евгеньевич, то есть он. Старше меня на девять лет, что не способствует взаимопониманию. Но о брате я сейчас почти ничего не знаю. Так вышло. Не слишком аппетитная подробность, но факт. Не знаю, когда моя мать и мой дед начали спать вместе. Меня это мало волновало. То есть совсем не волновало. Подумаешь! Они же ни с какого боку не родственники! А дед до сих пор может дать фору многим молодым. Если на то пошло, я бы сама в него влюбилась, если бы он не был моим дедушкой. Об их связи с мамой мы узнали совершенно случайно. У брата отменили лекции, а у меня уроки. Брат подумал и потащил меня на дачу, где мы и застали маму с дедушкой в интимной обстановке. Реакция у нас была разная. Брат сперва психовал, потом решил дождаться деда и получить объяснения. Дед вышел из спальни, застегнутый на все пуговицы. Так ему, наверное, было легче. Брат попытался устроить скандал, а потом ударить дедушку, но дед быстро пресек истерику ударом в челюсть… Не знаю. Наверное, деду не стоило его бить. Брат психанул еще раз и вылетел из дома. Вечером, когда мы вернулись домой, я узнала, что он вылетел еще из института и из нашей жизни. Реквизировал все деньги и золото, что было дома, собрал вещи, забрал документы из института – и ушел. Куда? Зачем? Что с ним? Жив ли он? Я до сих пор не знаю. Наверное, дед знает, но мне никогда не говорил. Я не настаивала. Эта история – из тех, в которых лучше не копаться, чтобы потом не было мучительно больно. Кто был прав, кто виноват… И все – и никто. А потому я не стала судить, я просто приняла для себя эти два поступка. Даже кража нас сильно не затронула. Деньги у нас были, а золото… Я никогда не любила его. Предпочитаю серебро. И лучше – с камнями. Тогда, когда брат вылетел с дачи как ошпаренный, дед повернулся ко мне. Наверное, единственный раз он боялся, что я неправильно пойму их. Разговор я помнила до сих пор.
– Ты тоже считаешь, что я неправ? Юля?
– Вы оба с мамой неправы, – машинально поправила я. – Нет. Меня это не касается.
Мне удалось удивить деда. Он поднял брови и уставился мне в глаза. Я попыталась объяснить.
– Дедушка, я люблю тебя и люблю маму. Не знаю, почему так поступил Слава. Наверное, из-за отца. Он его очень любил. И очень часто его вспоминает. – (Еще бы, братик был на девять лет меня старше. Так что бабушку он тоже помнил. И вполне мог взбеситься. Я не могла, но я – это я. По себе людей не судят.) – Я тоже, но что до меня, я готова принять все таким, какое оно есть. Трава зеленая, небо голубое, вы живете вместе и не переживаете. Если вам хорошо, вы счастливы и не совершаете ничего противозаконного – что в этом такого?! Живите как хотите.
Дедушка внимательно посмотрел на меня, потом уселся рядом и обнял. Я не отодвинулась. И еще раз попыталась прояснить свою позицию.
– Я считаю, что вы заслужили свой кусочек счастья.
– А ты растешь мудрой девочкой, Юля.
Я росла не мудрой, а всего лишь безразличной, но деду я этого не сказала. Он жив, мама жива, он счастлив, она счастлива, так что еще требуется?! На мой взгляд – все остальное пустяк и мелочь жизни! А переживать из-за мелочей? Фу!
– Я знаю.
Этой же точки зрения я придерживаюсь и по сей день. Что поделать, если двое одиноких людей совершенно добровольно решили жить вместе? Да ничего! Они не связаны кровными узами, они никому ничем не обязаны, их отношения никого не задевают. Любите друг друга и будьте счастливы! И точка! Но о брате я ничего не знала и никогда не говорила. Не могу сказать, что я его так уж любила. Слава был гораздо старше меня, и мне, как малявке и сопливке, частенько доставалось от него на орехи. Но все-таки он был моим братом. А я вот так…
Грустные размышления прервала подруга. Она уснула прямо в кресле. Будить ее? Или оставить прямо так? Черт его знает! Перетащить ее на другое кресло я не смогу. Она проснется – и всё опять по кругу. Молчание. Взгляд. Вопрос. Ответ… Оно мне нужно? Нет уж, пусть спит! Так мне спокойнее.
– Мы на даче у Юли, – вдруг негромко произнесла подруга.
Я подскочила и вгляделась в ее лицо. Она как будто спала, но глаза ее двигались под тонкой кожей век. Вправо-влево, влево-вправо… Что за бред сумасшедшего здесь происходит?!
– Проехать третьим троллейбусом до конечной остановки, выйти, идти на север. Мимо книжного магазина, мимо трех желтых домов, вдоль речки, перейти Чугунный мост и свернуть налево…
Я треснула себя по лбу. Как же я забыла?! Такая сцена была в фильме. Только там по-другому обыграли. А вот в книге все описывалось именно так. Я тряхнула подругу, потом похлопала по щекам, а потом начала трясти как грушу, но Катя не просыпалась. Я пощупала пульс. Ровный и даже чуть-чуть замедленный. Дотронулась до двух дырочек на шее – и вздрогнула. Они были горячими и пульсировали. Может, это была иллюзия, ведь они находились на сонной артерии, но я определенно чувствовала, что они теплее остальной кожи и пульсируют сильнее и не в такт крови. Катя замолчала – и я попыталась разбудить ее. Брызгала водой, орала в ухо, хлопала по щекам, жгла перед носом перья, махала нашатырем – все впустую. Потом убедилась в бесполезности затеи, но вспомнила кое-что про вампиров – и рванула на второй этаж. Там должно быть то, что мне необходимо. Во-первых, лейкопластырь в аптечке. Во-вторых, крепкая веревка. И, в-третьих, мое единственное оружие на данный момент, не считая банки с маринованным чесноком, – подаренная деду сабля. Если эту пакость можно назвать оружием. Длинная дура в вызывающе роскошных ножнах. Из тех, что держать дома противно, а выкинуть – друга обидеть. Но наточена она была на совесть. Дедушка, хотя и оставлял саблю на даче в надежде на воров, иногда ее вытаскивал и точил лезвие. Оружие должно быть в рабочем состоянии. Я вынула ее из ножен и осталась довольна. Тяжело, но держать можно. А рубить? Я надеялась, что на практике проверять не придется. Свои способности я знала. Если попробую кого-то треснуть этой дурой, тем более рубануть, дело кончится двумя смертями. Я зарежу сама себя, а мой враг помрет со смеху. Я связала Кате руки, укрыла подругу одеялом и примотала ее еще поверх одеяла веревкой к креслу. Рядом положила пластырь и ножницы. Кое-что я помнила. Вампиры не могут войти в дом, пока их не позовут или не пригласят. Но позвать или пригласить у нас может только Катя. Как этого избежать? Просто! Заклеить ей рот! А пока – внимательно наблюдать за ее состоянием. Или лучше заклеить ей рот сразу? Эй, а я вообще-то в своем уме? Я что – серьезно готовлюсь к нашествию вампиров? Но лучше быть готовой к самому худшему. Вампиры так вампиры. Если это не они – развяжу подругу и извинюсь. Я попробовала еще раз разбудить Катюшу, пошлепала по щекам, побрызгала водой и даже ненадолго зажала нос, но это опять не помогло. Полный ноль. И что мне теперь делать? Можно не верить в вампиров. Хорошо. Я не верю. Но если это они, то я окажусь в большой попе, чтобы не сказать хуже. Если же это не вампиры, то лучше обезопасить себя. Всю ночь я не просижу, а что придет в голову Кате – предсказать невозможно. Кстати, о приходе в голову! Я рванулась к дверям. Мой дом – моя крепость. Поэтому дверь у нас стоит такая, чтобы без тарана не высадили. Три замка, две цепочки. Я закрыла их все и по старой привычке бросила ключи в ящик комода. И тут же пожалела об этом. Мы же туда складываем на зиму всякое барахло! Лампочки, гвоздики, цепочки, игрушки… Всякий мусор, который стихийно накапливается в доме. Выкинуть жалко, а разобрать – руки не доходят. А, ладно! Утром буду их выкапывать! Все равно до утра я ни шага за порог не сделаю. Катька успела меня серьезно напугать, и я ждала самого худшего. Может быть, не вампиров, но каких-нибудь маньяков! Мало ли шизофреников на планете?! Мне и одного хватит! И пусть меня считают идиоткой и перестраховщицей! Я не в претензии! Не хотелось бы проснуться в компании бабушки и папы. Я не знаю, что нас ждет после смерти, и вовсе не жажду узнать это так скоро. Мне нравится жить и мне нравится моя жизнь. Я не согласна с ней расстаться так рано. Мне и двадцати-то еще нет! Будет в мае!
