Антон Демченко - Воздушный стрелок
Впрочем, зря только голову ломал. Стоило кузине оказаться у стены ограничивавшей территорию усадьбы, как рядом возник все тот же вездесущий Хромов и Лина, печально вздохнув при виде его громоздкой фигуры, ни слова не говоря, развернулась и, поникнув, двинулась обратно в дом, ежась под насмешливым взглядом ярого.
Не доверяя разумности Лины, мягко говоря, я «довел» ее до дверей в выделенную кузинам комнату и убедившись, что она все-таки не решилась на третий заход, собрался было уйти к себе, но…
— Я же тебе говорила. — Из-за неплотно прикрытой двери раздался голос Милы.
— И что? — Фыркнула в ответ сестра. — Я должна была попытаться. Рома, вон, целую операцию провернул в гимназии, чтобы подкинуть мне эту записку. А ты… ты просто завидуешь! Не удивлюсь, если это ты сама и сдала меня этому… этому церберу!
— Сестренка, у тебя совсем мозги высохли. — Устало вздохнула Мила. — Забыла о запрете отца? Я ни на секунду не сомневаюсь, что он говорил не только с нами, но и с Бестужевым. Иначе бы, Роман спокойно пришел сюда, как гость. А записка говорит лишь о том, что никак иначе связаться с тобой он не может. Делай выводы, и не приплетай сюда меня. Ты бы еще Кирилла обвинила в том, что не можешь встретиться со своим рыцарем.
— Кирилл… — Задумчиво протянула Лина, но тут по коридору промчался легкий порыв ветра, и дверь захлопнулась, отрезав все звуки… Черт. Записки… да, лоханулся Леонид… а ведь обещал!
Оказавшись в своей комнате, я устало потянулся и, бросив взгляд на браслет, тяжело вздохнув, развернул экран. Спать хочется, но… надо ознакомиться с информацией о Вышневецком, хотя бы в общих чертах. Очень надо…
Итак, что мы имеем… Роман Авдеевич Вышневецкий, сын Авдея Томилина, изгнанного из рода в одна тысяча девятьсот восемьдесят втором году, двоюродного брата нынешнего главы рода Томилиных. Причины неизвестны, но есть свидетельства о том, что в деле не обошлось без дознавателей службы государственной безопасности. А это впрямую намекает, что причина, как минимум, связана не только с внутренними проблемами рода, но и затронула интересы государства. Тем более, что Авдей Томилин не был ни бездарным, ни даже слабым одаренным. Гридень Воды, ни много ни мало…
Ну да ладно. Изгнали, так изгнали. Авдей бежит в Польшу, и это понятно. В России ему ничего не светит, а вот за границей, сильный одаренный, при определенном старании, может найти применение своим умениям. Тем более, если перейдет в католичество… и женится на дочери магната. Нового магната, который не может похвастаться своим происхождением «от Гедемина».
В тысяча девятьсот девяностом, у Авдея, теперь уже совсем не Томилина, а вовсе даже Вышневецкого, по супруге, родился сын. Роман Авдеевич. Мальчик рос, учился у папеньки премудростям стихийных техник, правда, выше старшего воя так и не поднялся, а потом, вдруг рассорившись с родителем, Роман ушел из семейного предприятия, завещанного тестем своему зятю и, не желая заниматься торговлей военной техникой, организовал собственный отряд наемников. Да, на Балканах, как всегда, дым коромыслом и толковые бойцы, да еще и одаренные, там в цене. Отец проклял сына, тот в ответ перешел в православие и, вдоволь исколесив полыхающие огнем земли Центральной Европы, вернулся… в Россию, под крылышко умиленных таким патриотизмом Томилиных.
Красивая история. Если не обращать внимания на кое-какие… мелочи, видимые разве что некоторым специалистам, вроде того же Федора Георгиевича Громова… да и он их коснулся лишь мельком. С другой стороны, тоже правильно. С какой стати, он должен распинаться передо мной, сопливым юнцом, пусть эмансипированным и самостоятельным донельзя…
Да уж, особенно хорошо сказано насчет самостоятельности. Живу в чужом доме, опекаю ненужных мне, по сути, людей, да еще и перспектива свадьбы над головой висит, как гильотина… Это я еще не упоминаю явно имеющихся у Громовых и Бестужевых далеко идущих планов на мою персону. А без них тут, явно не обошлось… М-да уж… Ну, прямо вершина свободы и самостоятельности. Нет, нужно выпутываться из этого клубка, рубить, к чертям, все эти хитровымудренные узлы родственных связей и наконец, устраивать собственную жизнь, по своему усмотрению.
Свернув экран, я выключил свет в комнате и, забравшись в постель, закрыл глаза. Надо выспаться. Завтра будет тяжелый день… нужно слишком многое успеть, перед возвращением в гимназию.
Глава 10. Хлеба и зрелищ… хлеб желательно с мясом, а зрелища…
Утром следующего дня, я подскочил с самым рассветом. Очень не хотелось упустить Валентина Эдуардовича. А то сбежит в Приказ, и жди его до вечера. А мне просто необходимо переговорить с ним насчет кое-каких моментов из прочитанной вчера истории… Например, узнать, с чего началась вражда Громова-старшего и боярина Скуратова, и насколько она была серьезна. Поскольку, никаких упоминаний о войне с родом Людмилы Никитичны, в Паутинке я не нашел. А там, между прочим, есть целый «инфор», посвященный таким событиям. Конечно, реальной информации, там не больше одной десятой, да и та общего плана, но «кто, с кем и когда» узнать можно. И фамилия Скуратовых там не упоминается вовсе. Впрочем, о ней, вообще, на удивление мало сведений в Паутинке. Да, боярский род. Да, существует… точнее, существовал, но не более того. Впрочем, вру. Есть еще старый некролог в Военном вестнике, посвященный Никите Силычу. И на этом все. В общем, надо трясти Бестужева. А заодно, пусть осветит вопрос о передаче моей опеки в род Громовых, когда по закону, она должна была достаться сюзерену моих родителей…
— Должна была. — Кивнул боярин Бестужев, когда отловив его после завтрака, уже в конце нашей беседы о Скуратовых, задал ему этот вопрос. Правда, перед тем как начать на него отвечать, Валентин Эдуардович утащил меня в свой кабинет и, только убедившись, что рядом никого нет, заговорил. — Да, опека должна была быть передана мне, но… есть такая вещь, как воля государя. Понимаешь, я не «опричник», и не комнатный боярин. В Боярском Совете, мой голос даже не десятый, и даже то, что я занимаю должность окольничего Посольского приказа[6], не дает мне права в любой момент просить аудиенции государя, в отличие от Георгия Дмитриевича, который занимал «комнатную» должность[7] не только при нынешнем государе, но и при его батюшке. Так что, вопросов о том, кто будет твоим опекуном…
— Но, зачем ему это? Из большой любви к внуку? Так, если она и была, то я ее так и не заметил, честно говоря. — Непонимающе протянул я.
— Любовь, да. Там ею и не пахло. Уж больно люто ненавидел боярин Громов отца Люды. До скрежета зубовного. Почему, уж извини, не знаю… А ты ведь, очень на него похож, со скидкой на возраст, разумеется. Даже взгляд такой же, исподлобья. Голос, когда «петуха даешь», и то, точь-в-точь, как у Скуратова. Я его хорошо помню, знаешь ли. Есть с чем сравнивать. Да о чем говорить, если ты, как и он, воздушник, а не огневик?! Пусть и слабый… Кхм. — Бестужев покрутил в руке дорогую ручку, бездумно подхваченную им со стола и, помолчав, вздохнул. — Подозреваю, что у боярина Громова был довольно прагматичный интерес, ничего общего с родственными чувствами не имеющий. Понимаешь, как твоя мать была гением евгеники, так отец был гением Эфира. Гранд в двадцать восемь лет, это знаешь ли, не шутки! Сведения в твоей голове, вот чего хотел Георгий Дмитриевич. Возможность получить преимущество над другими одаренными, сделать эфир доступным с самого начала обучения стихийников…
— И с чего он взял, что я могу в этом помочь? — Пожал я плечами, одновременно вспоминая не такую уж и давнюю беседу «о наделении памятью». Черт, кажется, аукнется мне еще эта… выдумка.
— Это говорит человек, в четырнадцать лет получивший звание мастера Эфира? — Хитро, эдак с намеком, усмехнулся Бестужев. — Твой отец не раз намекал, что ты непременно перещеголяешь его, если не в умениях, то в скорости обучения, точно. А Людмила с моей Ариной ему поддакивали… И непременно добавлял: «ежели гонять и спуску не давать»… Думаю, боярин Громов тоже был наслышан об этом.
— То есть, моим постоянным визитам в медблок я обязан желанию деда пробудить во мне заложенные отцом умения, так что ли?! — Фыркнул я.
— Постоянным? — Непонимающе нахмурился Бестужев, но я только отмахнулся.
— Бред какой-то. Сильно сомневаюсь, что условием активации, если таковые и были, отец установил бы экстремальные условия…
— Экс… — Брови боярина уверенно поползли вверх.
— Кхм. Не обращайте внимания, Валентин Эдуардович. — Спохватился я. — Это… мысли вслух.
— М-м… ну ладно. Пусть будет так. — Медленно проговорил Бестужев и, смерив меня подозрительным взглядом, бросил взгляд на часы, висящие на стене.
— Извините, я вас задержал. — Посмотрев туда же, проговорил я.
— Пустое, Кирилл. Я ничуть не опаздываю. — Отмахнулся боярин. Это хорошо! Значит, есть возможность уговорить его на кое-что… в рамках помощи в защите близняшек, так сказать… И ведь уговорил!
