Екатерина Лунная - Чертова свадьба! или Месть по-ведьмински
Единственное, что насторожило отца Константина, это таинственное исчезновение брата Терентия, а с ним – еще пятерых монахов и молодого послушника. Посланный за ними брат Аркадий доложил, что в замке на холме никого нет, остались только следы от какого-то ритуала, и предъявил в доказательство кусочек мела. Обычного такого, он исправно пачкал пальцы, рисовал на камне и не проявлял иных, волшебных, свойств.
– А может быть, его, это, того, – опасливо предположил послушник Яков. – Демон утащил, а?
– Меловыми рисунками демонов не вызывают, – покачал головой отец Константин. У него была пара версий, куда мог запропаститься незадачливый брат. Либо нашел что-то стоящее, что решил самолично (и вперед, собственно, отца Константина) предъявить Настоятелю, либо вбил себе в голову, что должен провести следствие без всякого там надзора и отправился по следам слухов. Что так, что эдак – искать сейчас пропавших братьев смысла нет. Они себя в обиду не дадут и, если что, удержат опрометчивого Терентия от совсем уж безумных поступков.
Поэтому, поблагодарив добрых людей за постой, отряд отправился обратно в обитель.
К счастью ли, к горю, но через пару дней вопрос, куда подевались семеро пропавших, разрешился сам собой. Картина ужасающего, бесчеловечного зверства потрясла монахов до глубины души. Юный Яков едва не потерял рассудок, узрев распотрошенное тело своего друга, послушника Артура, и его же голову в трех метрах друг от друга. Брата Терентия словно бы подвергли четвертованию, и остальные тела также являли собой торжество жестокости и насилия.
Братьям пришлось взять на себя погребение несчастных. Ночью никто так и не сумел заснуть, а поутру бледный отец Константин скомандовал продолжать путь. Настоятель должен знать, что кто-то в этих краях жестоко балуется самым темным колдовством.
Часть четвертая
Цели и средства, выбор и последствия
Легко ли отказаться от любви?
Разжать кулак, в котором бьется птица,
Сдержать порыв и не остановить,
Когда она вспорхнет, забыв проститься.
Легко ли отпустить на волю сон,
Пушистый, теплый, с привкусом корицы,
В тумане, где навеки серый тон,
Позволить без остатка раствориться?
Легко ли отвернуться от мечты?
Из озера страданий бед напиться
И прыгнуть со смертельной высоты,
Ничуть не опасаясь расшибиться?
Легко ли бросить сладостную месть
И от великой цели отступиться?..
Когда было забыто слово «честь»?
Когда успела с совестью проститься?
12. Прошлое, настоящее, будущее
Дети не умеют смотреть в будущее. Их счастье – в твердом убеждении, что сытая пора незыблема и вечна, ничто и никогда не разрушит этот маленький наивный мирок.
Каждый день с утра будет приходить мама и снимать с шеи неудобную висюльку, потом старая Берта поможет умыться, неторопливо облачит юную леди в очередной пышный наряд, красиво заплетет волосы и поведет завтракать. Большой и сильный папа не откажется тайком поиграть в принцессу и дракона, защекочет до икоты, изображая коварного огнедышащего ящера.
На ужин подадут ужасно невкусную рыбу, и мама нахмурится строго, следя, чтобы тарелка непременно опустела. А перед сном заглянет в комнату, поцелует ласково и снова, заботливо поправив волосы, поможет надеть это странное большое украшение. И опять в компании веселого рыжего мальчишки всю ночь можно бегать, играть и веселиться, пускай это даже всего лишь сновидения. А утром придет мама…
Детям невдомек, что жизнь может совершить головокружительный кульбит и уйти в смертельное пике. Конечно, их временную близорукость компенсирует родительская предусмотрительность, но рано или поздно наступает тот момент, когда и они не в силах защитить свое потомство. Тогда приходит пора мальчикам и девочкам подобрать сопли, утереть мокрые от слез щечки и поступать по собственному разумению.
Обычно это происходит ближе к подростковому возрасту, когда авторитет родителей подвергается сомнению. И как же чудят вчерашние детки, которые и мысли не допускали отцепиться от маминой юбки! Но вот беда – заглядывать вперед они так еще и не научились. И взрослым приходится разгребать последствия их невинных шалостей, попутно вбивая простые житейские истины в головы чад своих посредством нудных моралей или хлесткого ремня.
Но хуже всего, когда мир рушится в раннем детстве. Когда вчерашняя маленькая леди, под присмотром гувернантки терзавшая рояль, сегодня прячется в чулане, испуганная, растерянная. Она не поняла, отчего мамочка была растрепана, а папа угрожающе сжимал рукоять меча.
– Сиди здесь, детка, – прошептала мама, порывисто обняла и поцеловала в щеку. А потом девочка ощутила тяжесть семейного медальона, который иначе чем ночью никак нельзя было трогать, и продетое в цепочку массивное мамино же кольцо. – Тихо сиди, тебя никто не должен услышать. Слушайся Эроса, милая, если что, он сможет тебя спасти. И помни, я люблю тебя, солнышко, очень люблю.
Папа ничего не сказал. Он просто посмотрел долгим взглядом, и малышка впервые усомнилась в том, что все это – какая-то непонятная взрослая игра, что вот сейчас все закончится, папа рассмеется, подхватит ее на руки, пощекотав животик. А мама пригладит волосы и, улыбнувшись, позовет кушать противную рыбу. И все будет, как всегда.
Но нет. Мужчина поцеловал дочь в макушку, взял за руку жену и захлопнул дверь. Девочка осталась в темноте, бояться, прислушиваться к странным звукам и ждать. Мама сказала – сидеть здесь, мама знает…
– Леди Ариадна? – в покои заглянула служанка, смахнув тонкую нить воспоминаний, ведущую из прошлого. – Госпожа Элизабет хочет вас видеть в Каминном зале.
– Сейчас приду, – спокойно отозвалась девушка, даже не глянув на вестницу. Разумом пребывая далеко от здешних стылых стен, она бы проигнорировала сие хамское распоряжение, все-таки леди не подчиняются простолюдинкам, пусть даже обладающим некоторым влиянием в данном конкретном замке. Но Элизабет давно уже не уделяла внимания своей гостье, а недавний пророческий совет старательно подогревал любопытство. Правду сказал – или солгал? И если первое, то каким был мотив: попытка показать, что может быть полезным, спасая собственную жизнь, или действительно глубокое переживание за общее будущее?
Звук тихих шагов гулко отталкивался от каменных стен и разносился по всему коридору. Ариадна успела выучить этот замок за то короткое время, что провела в гостях. И могла с закрытыми глазами найти спуск в подземелье и даже ту самую тесную камеру, где впервые очнулась.
Связанная по рукам и ногам, с противным кляпом во рту и обжигающими воспоминаниями о собственном невыносимом позоре. Подумать только, она, Ариадна, потомственная колдунья и аристократка, переходит с рук на руки как законная добыча, честно взятая в бою! Сначала эти проклятые церковники в ее же семейном замке, затем бойня на рассвете, где беспомощную ведьму хватают, как бездушный трофей, и волокут куда-то, похваляясь, сколько кто заработает на этой самой ведьме. Еще и мешок на голову надели, беспредел! От духоты весь путь Ариадна провела в полузабытьи, а когда свежий, чистый воздух радостно хлынул в легкие, а глаза беспощадно резанули отсветы дымного факела, напротив стояли двое.
Тогда и настала пора познакомиться с Элизабет Руркес, морщинистой, некрасивой старухой в богатом платье с чужого плеча. Она цепким, колючим взглядом рассматривала свою добычу, словно прикидывая, как будет сподручней свежевать. Рядом с ней шатко стоял, обеими руками опираясь на костяную трость, второй человек – древняя развалина, уже не достойная называться мужчиной. Однако его глаза все так же цепко подмечали детали, оттого и качнулся маятник в совсем другую сторону, начиная новый цикл.
– Глаза… – прошелестел старик. – Лиззи, посмотри на эти глаза!
– Смотрю. И не вижу ничего особенного, – фыркнула его спутница. – Эту ненависть во взгляде я видела сотни раз.
– Ты не понимаешь, Лиззи. Это наша кровь!
– Что, еще один ублюдок у нашего любвеобильного папаши? – брюзгливо уточнила та. – Так по годам не сходится, Гордан. Наш папаша уже полста лет в склепе гниет. Или это твои проделки, а, братец? Кому это ты четверть века назад засадил, что такая красотка появилась?
– Что ты, Лиз! – охнул дедок. – Я как Эмили схоронил, ни на одну женщину больше не смотрел.
– Ну и дурак.
– Лиззи!
Старуха отмахнулась от возражений и переключилась на пленницу. Жестом указав одному из сопровождавших воинов вынуть у нее кляп, спросила:
