Ирина Лазарева - Сокрытые в веках
Рене хотел выпытать у Метты рецепт настоев, но она не знала названия трав, да и комбинация была чересчур сложна – приходилось смешивать сотые доли гранов, что она и делала, следуя лишь своей врожденной интуиции. Каждый день по ее распоряжению больного относили на берег моря, где он проводил несколько часов в обществе Метты. Она говорила, что прежде всего необходимо врачевать душу, и заставляла его вслушиваться в рокот волн, крики чаек, пение птиц в лесу, наблюдать закаты и рассветы, ощущать благоухание влажной земли, деревьев и трав, растворяться в медленном и глубоком дыхании моря.
– Ах, Метта, – говорил Шейх, держа ее за руки и глядя на нее прояснившимися глазами, в которых поселилась надежда, – ничто здесь не сравнится с пустыней. Вот где вечная, величественная красота. Вот где чувствуешь себя крупицей мира, желтой песчинкой, затерянной в пылающем пространстве. Там зной не жжет, а согревает душу, там зыбкое марево, висящее в воздухе, являет волшебные картины. Пропадая, они оставляют щемящее чувство грусти, как манящая и несбыточная мечта.
– Мне жаль, что я не увижу пустыни, – искренне отвечала Метта, – но я живо ее представляю, я смотрю на нее твоими глазами.
Она заставляла его ложиться на песок и, закрыв глаза, представлять, что он сливается телом с землей. Пациент подчинялся всем ее требованиям, но иногда, обернувшись, она ловила блеск темно-карего зрачка под смоляными ресницами.
– Ты отвлекаешь меня, – говорил Шейх.
Она отходила и садилась поодаль.
Время шло. Спутники Метты томились в бездействии. Дедушка Итой целыми днями праздно слонялся по лагерю, заложив руки за спину. Ургонд следовал за ним по пятам, не отставая ни на шаг. Теперь они были неразлучны. Дед все время ворчал:
– Забросили ребенка, никто им не занимается.
– Вот ты и займись, – посоветовал Доменг.
– Да как же это сделать? – озадаченно спросил Итой. – В лес ходить нельзя, рыбу ловить нельзя. Может мне с ним наперегонки бегать?
– Почему бы и нет, полезно для здоровья.
Однажды утром, проснувшись, Рене и Доменг обнаружили, что Итоя и Ургонда нет в спальне. Они обежали всю территорию лагеря, но нигде их не нашли. Метта встала уже давно и отправилась с Шейхом встречать рассвет.
Они сидели вдвоем на прохладном песке. Светлело небо и некрутые изгибы волн.
Шейх был рассеян. Он смотрел на Метту; в его темных глазах играл отсвет красной полыхающей пряди ее волос, которая выбилась из-под платка и алела у нее на груди. Розовеющее зарево восходящего светила едва окрасило восток, когда Доменг, ступая неслышно, как кошка, приблизился и стал делать знаки Метте за спиной у Шейха.
– Не прячься, Доменг, – сказал Шейх, – говори, что случилось.
– Мы не можем найти Ургонда и Итоя, – виновато сообщил тот.
Метта прислушалась:
– Они на берегу, недалеко отсюда – ловят рыбу. Не беспокойся, все в порядке.
Доменг пошел вдоль берега, а Шейх спросил:
– А что, Метта, ты постоянно слышишь чужие мысли?
– Я вижу образы, но не всегда, а только тогда, когда сама захочу. Это было бы слишком утомительно.
– Ты удивительная, необычная девушка, – задумчиво произнес Шейх. – Ты мудра, как змей, и в то же время наивна. Ты можешь что-то скрывать, но никогда не лжешь. Я плохо обошелся с вами с самого начала. Ответь же мне теперь – ты спасаешь мне жизнь только из страха за себя и друзей?
Он пытливо вперился взглядом в ее лицо. Она не отвечала, но глаз не отвела; лишь чуть изогнулись в улыбке яркие, по-девичьи пухлые губы.
– Нет, – сказал Шейх, вздохнув так, словно огромная тяжесть свалилась с его души, – ты не боялась и не боишься сейчас. А-а, – он погрозил ей пальцем, – ты уже тогда знала, что я вам ничего плохого не сделаю.
Он смотрел на нее еще некоторое время, улыбаясь и думая о своем. Потом спохватился и спросил:
– Ты не подглядывала за мной?
– Я никогда не делаю этого без надобности, хотя… может, стоило посмотреть?
Они расхохотались, и Метта, глядя в его лицо, хранившее отблеск мятежного духа и следы недавних страданий, впервые пожалела, что она не женщина.
Подошел Доменг и нахмурился, увидев, что они держатся за руки. За ним шествовал дедушка Итой, потрясая солидной связкой рыбы. Ургонд семенил сзади и хватал время от времени старика за пятки, от чего тот охал и подпрыгивал.
– Метта, – кричал дед после очередного прыжка, – уйми своего сорванца! Я слишком стар для таких упражнений.
Девушка подхватила Ургонда на руки и поцеловала в теплую мордочку.
– Пошли домой, – сказал Шейх, поднимаясь, – давай я его понесу.
– Нет, нет, тебе пока нельзя, – увернулась Метта, как показалось Доменгу, слишком поспешно, и побежала вперед, по направлению к лагерю.
С того дня она стала сторониться Шейха, хотя ее тянуло к нему, как магнитом. Его присутствие волновало ее, она избегала смотреть ему в глаза, ибо взгляд его был обольстителен; прикосновения словно пронизывали все ее существо током, но не тем, вызывающим шок потоком энергии, каким обладала она сама, а незнакомым, опасным и упоительным пламенем.
«Что я делаю? – с ужасом думала она. – Разве я забыла, кто он? Так значит, любовь действительно не принимает доводов рассудка?»
Через несколько дней Белый Шейх призвал к себе Рене и Доменга.
– Мне надо с вами поговорить, – сообщил он, когда они устроились напротив на мягких подушках.
Шейх больше не скрывал своего лица, на котором признаков страшной болезни не осталось и в помине. Друзья с любопытством разглядывали этого сурового и властного человека.
– Поскольку у меня нет возможности поговорить с родителями Метты, – молвил Шейх, – я решил обратиться к вам как к самым близким ее друзьям. Я вижу, как она вас любит и считается с вашим мнением.
Доменг напрягся, а Рене ляпнул совсем некстати:
– Да уж, с ее папашей вам будет трудно договориться.
Доменг из всех сил ткнул его локтем в бок, и француз прикусил язык.
– Я очень богат, – не обратив внимания на реплику Рене, продолжал Шейх, – и могу обеспечить Метте царскую жизнь. Я хочу жениться на ней и увезти с собой на родину.
– Помнится мне, – осторожно заговорил Рене, косясь на Доменга, – что для меня вы сочли ее слишком молодой.
– Я признаю, что ошибался, – с достоинством ответил Шейх, – Метта сообщила мне, что ей уже двадцать лет. – Рене издал короткий смешок. – У нас женятся и на более молоденьких девушках.
– Какой же по счету женой вы рассчитываете ее сделать? – снова встрял неугомонный француз. – Кажется, одна жена у вас уже есть?
– Это действительно так, но я могу твердо обещать, что ни одна женщина не займет ее места в моем сердце.
– Не зарекайтесь, мой друг, не зарекайтесь, – скептически покачал головой Рене, – никто не может дать гарантий на вечную любовь. К тому же, прошу прощения, мы совсем не знаем, что вы за человек.
– Зато мы знаем, кто такая Метта, – раздраженно прервал их Доменг, не дав Белому Шейху ответить. – Не взыщи, Шейх, но наши переговоры не имеют смысла. Метта никогда не согласится на брак с тобой. Вот это я могу точно гарантировать.
– Да что ты знаешь? – разгневался Шейх. – Я чувствую, что тоже ей небезразличен.
Он взял себя в руки и продолжал более спокойно:
– Я смею надеяться, что она сможет полюбить меня так же сильно, как я люблю ее сейчас.
– Даже если это случится, она не пойдет за тобой, – упрямо настаивал Доменг. – Не смотри на нее, как на обычную женщину, – она не из тех, кто пожертвует всем ради мужчины.
– Да, такой девушки я не встречал, – медленно проговорил Шейх, – вчера я предложил ей вот это… – Он открыл стоявшую перед ними на столике большую, кованную серебром шкатулку. Она была доверху наполнена драгоценностями – бриллиантовыми переливами лучились ожерелья; тяжелые серьги и браслеты вспыхивали синими и зелеными гранями сапфиров и изумрудов; свернувшись длинными рядами, матово светились жемчужные бусы.
Поверх этого великолепия лежало кольцо с рубином, ярко-красным, как цветок гибискуса.
– Представьте, – вздохнул Шейх, – она на все это даже не взглянула.
– Такое богатство для нее ничего не значит, – сказал Доменг. – У нее совсем другие ценности. Позволь дать тебе совет, Шейх, – не трать времени попусту и не беспокой ее своими чувствами.
– Ты говоришь так, потому что сам влюблен в нее, – сдвинул соболиные брови Шейх. – Я вижу, ты повсюду следуешь за ней как тень.
– Это правда, – просто ответил Доменг. – Я люблю ее, и отдам за нее жизнь, если понадобится, и не только из-за своих чувств. Она олицетворяет собой то, за что не жалко и умереть.
Шейх перевел непонимающий взгляд на Рене.
– Полностью с ним согласен, – откликнулся француз. – Еще раз извините, Шейх, но мы бессильны вам чем-нибудь помочь. Могу лишь добавить в утешение – вы с Меттой никогда не поняли бы друг друга. Устремления ваши слишком разные. Вы думаете только о своем народе, защищая его интересы с помощью оружия, а она – обо всех, живущих на земле. Поверьте, именно в этом и есть неразрешимое противоречие.
