Мария Семёнова - Славянское фэнтези
Он мчался через березняк; казалось, что он бежит уже давно и вот-вот впереди будет опушка, просвет, воля и спасение; он забыл, что даже вечером они не могли найти выход, и только приходил в отчаяние оттого, что роща никак не кончается, что он уже задыхается, а звонкий смех охотниц звучит прямо над ухом и они даже не думают отставать. Его томил жар и трепал озноб, волосы взмокли, рубаха прилипла к спине, все тело болело от ударов о деревья.
Вдруг одна березка встала прямо перед ним, и Искрен невольно ухватился за нее, чтобы не врезаться лбом.
И вдруг обнаружил, что держит в объятиях девушку. Ее длинные распущенные волосы были влажными, и ткань рубашки — на ней была вышитая белая рубашка — местами намокла и липла к телу. От нее пахло влажной свежестью леса, травами и цветами. Раньше, чем он успел сообразить, прохладные гладкие руки жадно обвились вокруг его шеи и губ коснулись холодные влажные губы. Искрен попытался оттолкнуть ее, но она вдруг сама вскрикнула и отшатнулась, точно обожглась.
— Ой, что это! — плачущим голосом воскликнула берегиня, отскочив на пару шагов и потряхивая руками, словно их окатило слишком горячей водой.
А Искрен схватился за маленький мешочек на груди — оберег с полынью. Сегодня утром мать повесила по такому мешочку всем детям и велела не снимать до самой Купалы, пока берегини не уйдут. Искрен забыл о нем, но оберег верно служил.
— Полынь! — морщась, причитала берегиня. — Жжется, горькая, противная! Сними ее, выбрось!
Искрен попятился, крепко сжимая оберег в кулаке. Он еще едва дышал от бега, но почти перестал бояться, сообразив: пока мешочек при нем, эта прекрасная белая дева не может к нему подойти. Даже смех и визги берегинь, резвящихся на озере и все шире разбегавшихся по роще, перестали внушать ему первоначальный ужас.
— Ну, выбрось! — уговаривала берегиня, мелкими шажками следуя за ним, но не приближаясь. — Куда же ты бежишь от меня? Желанный ты мой, сокол ты мой ясный! — звучным, низким, томительно-страстным голосом позвала она, но от этой страстности на Искрена веяло холодом глубокой воды. — Как я тебя искала, как жаждала с тобой свидеться!
Искрен смотрел на нее, но не мог рассмотреть: лунный свет играл на ее лице, и оно все время менялось, как рябь на воде. Он не мог бы сказать, какие у нее глаза, какие брови и губы, но весь ее облик производил впечатление чего-то невыразимо прекрасного. Она была как игра березовой листвы на ветерке, как облака в небе, как солнечные блики на поверхности реки — всякая и никакая. Неизменной оставалась только рубашка, которую она успела натянуть, — только рубашка, вышитая руками какой-то смертной девушки, придавала ей сходство с человеком. Без нее она вся была бы — туман, лунный луч, колыхание трав и игра волны. И, как от волн и ветра, от нее веяло прохладой. Она пришла в мир как знак любви Земли и Неба, и сама сущность девы росы толкала ее искать любви, питаться и греться этой любовью. Поэтому всех мальчиков с детства учат: не ходи весной в лес один…
— Куда же ты бежишь от меня? — Берегиня протянула к нему руки, и у Искрена дрогнуло сердце — такая страстная, повелительная тоска слышалась в ее голосе, что противиться ей казалось преступлением против всех мировых порядков.
— Чур меня защити! — бормотал Искрен, и ему хотелось зажмуриться, чтобы не видеть этой чарующей красоты, но глаза не хотели закрываться.
— Разве я нехороша? — с нежной тоской вопрошала берегиня, шажок за шажком подкрадываясь к нему поближе. При этом она робко поднимала белые руки, словно хотела прикоснуться к оберегу на шее Искрена, но не смела. — Где ты еще найдешь такую? У тебя невесты нет — где же ты найдешь такую, что со мной может сравниться? Возьми меня в жены.
— Да разве ты в невесты годишься? — отозвался Искрен.
Он знал, что берегиня не может быть женой простого смертного, но почему — сейчас не помнил, и все предостережения ничего не стоили рядом с ее непобедимой красотой и ее жаждой живого тепла.
— Чем же я не невеста?
— А где же твоя невестина лента? — Искрен так осмелел под защитой полыни, что даже улыбнулся. — Невестам лента полагается.
— Какая лента? — в недоумении спросила берегиня.
— А такая. Каждая девица, как в возраст войдет, получает ленту на голову; это значит, взрослая она и к ней можно свататься. Называется «красота», и носят ее, пока замуж не выйдут.
— А где же берут такую ленту?
— От старших сестер получают, под завитой березкой в Ярилин день. Особый девичий праздник для этого есть.
— В Ярилин день, значит?
— Он самый.
— А если добуду ленту, тогда полюбишь меня?
— Там посмотрим. — Искрен опять улыбнулся. Вот и берегиня-росеница заговорила с ним так, как не раз говорили смертные девушки.
Но только где же ей добыть девичью ленту-красоту? На березы их не вешают, потому что берегиня — не живая женщина. В жены их не берут, а значит, знак рода и семьи им не полагается.
— Так на Ярилин день встретимся. — Берегиня улыбнулась ему, и у Искрена сладко заныло в груди, как будто перед ним и правда была живая девушка. — Смотри, не забудь меня. Не забудешь?
Искрен против воли покачал головой, точно зная, что и правда не забудет. Как можно ее забыть — прекрасную, как жемчужная роса на зеленом листе, и такую же холодную! А когда выйдет солнце, чтобы согреть ее зябкую красоту, — глядь, а ее и нет.
* * *«Не забудешь меня?»
Она могла бы не спрашивать. Уже наутро Искрен вспоминал свое приключение в Ладиной роще как сон. В воспоминаниях облик берегини виделся каким-то смутным жемчужно-белым искрящимся облачком, он не помнил ее лица, но впечатление чего-то невыразимо прекрасного переполняло его. В ушах звучал ее голос, то низкий и страстный, то звонкий и нежный, и везде, куда бы он ни пошел, на него веяло ароматами лесных цветов.
Утром он без труда вышел на опушку и там же нашел Будилу, крепко спящего и вполне невредимого, хотя и порядком измотанного. Родичам они рассказали, что всю ночь проспали под дубом и никого не видели. Не все им поверили, а дед погнал в баню очищаться травами и водой с уголька. Но, несмотря на это, Искрен знал, что Ладина роща так и не отпустила его до конца. В стволе каждой березы ему мерещилось стройное гибкое тело, движение ветвей на ветерке напоминало волны густых русых волос, в бликах поверхности воды под солнцем ему улыбались самые прекрасные на свете глаза, а в шорохе листвы он слышал тихий, лукавый, призывный смех. Ни одну из девушек округи он больше не замечал.
О Метелице он даже не вспоминал. А вот она хорошо о нем помнила и ни разу за весь месяц травень, когда молодежь собиралась погулять, не ходила туда, где могла встретить неревических парней. Вечерами она по большей части сидела дома. Турица, пока еще вынужденная сидеть вместе с ней, чуть ли не подпрыгивала на лавке от нетерпения и считала дни, самолично делая зарубки на палочке. И никогда еще время от Берегининого дня до Ярилина не тянулось для нее так долго. Но уж когда долгожданный день настал, ни один петух на огнище Куделичей не успел проснуться раньше Турицы.
Именно она разбудила Тешанку и Младинку, для которых этот день был так же важен, и вывела их за ворота. Встав под тремя шумящими березами, они запели:
Вы кумушки, голубушки, подружки мои!Пойдете вы в зеленый лес — возьмите меня;Вы станете цветочки рвать — сорвите и мне;Вы станете венки плести — сплетите и мне;Пойдете вы на реченьку — возьмите меня…
В ответ на их призыв из ворот показались пять взрослых девиц во главе с Первушей, неизменной «воеводой» девичьего войска. С корзинками в руках, красивые, нарядные, похожие на живые цветы среди яркой свежей зелени, все вместе они двинулись в сторону Ладиной рощи. Снова отыскав свою любимую березу, они сложили у корней корзинки с угощением, свернули низко опущенные ветви в форме венков и осторожно, чтобы не повредить хрупкие косы березы, перевили их цветными лентами, вплетая между прядями цветы на длинных стебельках. Особенно много было темно-голубого барвинка, и такой же венок красовался на голове каждой девушки. Барвинок еще называют «Ладины очи» и говорят, что глаза богини любви точь-в-точь такого же цвета.
Березка, березка,Завивайся, кудрявая!К тебе девки пришли,К тебе красные пришли,Пирога принесли!
Метелица старалась, чтобы по ее лицу никто не заметил, как ей грустно, но сама с трудом удерживала слезы. Всего два года назад и она вот такая же, как Турица, возбужденная и счастливая, румяная, с горящими от восторга глазами, принимала девичью ленту из рук Купавки, своей любимой старшей сестры и лучшей подруги, которая тем же летом и вышла замуж, далеко, за полтора дня пути. Тогда она верила, что найдет доброго жениха и будет счастлива. Но судьба обманула ее, и ей не на что надеяться сегодняшним вечером — никто не возьмет ее за руку и не поведет в хоровод, никто не потянет ее в сумерках погулять в темную рощу, не обнимет, прячась за толстой березой. А если кто-то и захочет — это будет не тот, кого она любит. Искрен совсем забыл ее. И зачем ей эти цветы и ленты, зачем пышный девичий венок, если некому его порвать?
