Светлана Багдерина - Срочно требуется царь

Светлана Багдерина

СРОЧНО ТРЕБУЕТСЯ ЦАРЬ

Часть первая

СРОЧНО ТРЕБУЕТСЯ…

Семеро по лавкам — голому рубашка

Иванушка стоял на крыше белокаменного дворца — бывшего черного замка Костея, пытаясь одновременно балансировать на скользкой от наледи черепице, нежно обнимать супругу свою Серафиму, и прочувствовано махать вслед улетающему Змею-Горынычу. Рядом приподнялась на цыпочках Находка, утирая рукавом сентиментальные слезы прощания и намахивая голубым платочком вдогонку быстро удаляющемуся змеиному хвосту. Если бы не сильные руки выздоравливающего не по дням, а по часам Кондрата, деликатно поддерживающего ее под локоток, она давно бы уже отправилась в персональное путешествие. Но закончилось бы оно, конечно, гораздо быстрее и болезненнее, чем долгий путь до родной пещеры где-то среди вершин Красной горной страны, который предстояло преодолеть Змиулании с маленьким сыном в когтях.

В последние дни октября стало стремительно холодать, словно вместе с листками худеющего календаря терял свои миллиметры и уставший за лето столбик термометра, и Змея — хоть и громадная, но рептилия — торопилась вылететь домой до того, как окончательно подморозит, и на землю ляжет снег.

Возвратив по дороге из Лукоморья деда Зимаря изумленной и обрадованной Макмыр, она донесла до царского дворца, сбросившего свои черные гранитные доспехи времен Костея, Ивана и Серафиму, горячо[1] поблагодарила ученицу убыр за заботу о малыше, обняла огромными, как два паруса, крыльями царевну, подмигнула Иванушке, пообещав заглядывать в гости, если проголодается, подхватила возмущенного разлукой со своей нянькой Размика и легла на курс зюйд-зюйд-вест.

— Вот и всё, — вздохнула, поёжившись под пронизывающим ноябрьским ветром Серафима, вывернулась из-под мужественной длани супруга, в последние пять минут не столько обнимавшего, сколько державшегося за нее, юркнула в слуховое окно и стала спускаться по шаткой скрипучей лестнице на чердак, а потом всё вниз, вниз, вниз, на первый этаж и во двор, где ждали их оседланные кони и верные гвардейцы.

Друзья поспешили за ней.

Им тоже пора было возвращаться в Лукоморье.

— Вот и кончилась история с похищением, — слабо улыбаясь своим мыслям, заговорила царевна, поправляя на спине лошади сумки с провизией. — Все довольны и местами даже счастливы. Дед Зимарь укрывает на зиму лапником маленьких древогубцев на заднем дворе Макмыр, Лана с Размиком к вечеру будут дома, Кондрат здоров, насколько может быть здоровым человек, которого пять дней назад проткнули насквозь мечом, после курса лечения у нашей Находки…

— Черный замок снова превратился в белый дворец, неприступная стена — в кованую ограду… — продолжил Кондрат.

— Народ царства Костей освободился от гнета колдуна и получил свои человеческие обличья, — добавил Иванушка, окидывая гордым взглядом выстроившихся проводить их дворцовых слуг и стражников.

— И мы можем все вместе, наконец, уехать из этого ужасного места, — тихо договорила молодая колдунья.

— Ну, я полагаю, что теперь, когда о Костее здесь больше ничего не напоминает, это место не такое уж и ужасное, — с сомнением пожала плечами Серафима. — По крайней мере, архитектор знал свое дело.

— Вашему царственному высочеству, конечно, видней, — непреклонно потупила серые очи ученица убыр, — но чем скорее и дальше я от этого дворца отъеду, тем лучше.

— Ну, ведь просила я, не называй ты меня этим дурацким высочеством, Находка! — сердито бросила инспектировать сумки Сенька. — Посмотри на меня внимательно: разве я на него похожа?

— Похожи, ваше царственное высочество, — истово закивала ученица убыр, бесстыдно игнорируя свидетельство ее собственных глаз, — как пить дать, похожи!

Остальные тоже на всякий случай искоса оглядели царевну, чтобы убедиться, что речь идет именно об этом высочестве, а не о каком-нибудь другом: лисий малахай из чернобурки, овчинный тулупчик, потертые синие штаны из грубой ткани, сапоги до колена, из которых выглядывают рукоятки пары метательных ножей, перевязь с мечом на боку…

— Истинное величие должно быть незаметно, — лояльно завершил дискуссию Кондрат, остальные закивали с серьезными физиономиями, Иванушка прыснул, царевна показала ему кулак, и отряд тронулся в путь.

И проехал приблизительно метров двадцать — до самых узорных решетчатых ворот — произведения кузнечного искусства страны Костей.

Где и был остановлен разношерстой толпой человек на тридцать, собравшейся за воротами и перегородившей дорогу.

Где пикетчики — в основном, женщины и старики — теряли из-за робости и неумения, они наверстывали количеством и целеустремленностью. Стянув с голов шапки и платки, горожане стояли метрах в трех от ворот и расширенными от страха и дурных предчувствий глазами пожирали передвигающихся по площади перед дворцом вооруженных людей, но не сходили с места.

Но при приближении кавалькады решительность без предупреждения и насовсем покинула их, и разношерстный, но одинаково испуганный люд, оставшийся наедине с осознанием собственной дерзости и ее последствий, тихо охнул и отпрянул. При этом передние налетели на лишенных обзора задних и лишь поэтому не смогли убежать — и дорога не освободилась.

— Кто это? — шепотом спросила трех стражников на воротах Серафима и глазами покосила на застывшую в ожидании то ли чуда, то ли казней толпу.

— Делегация, говорят, ваше царственное высочество, — доложил по той форме, по которой считал нужным, старший стражник, и окончание его доклада потонуло в легкомысленных смешках у царевны за спиной.

— Откуда? — заинтересовался и Иван.

— Из города, — исчерпывающе ответил стражник.

— И что они хотят? — не унималась царевна. — Наверное, это отцы города и прочая знать пришли поведать нам, как они счастливы, что больше никогда не смогут лицезреть отвратительной Костеевой физиономии на улицах столицы своей страны и принесли сувениры, ключи от города и прочие ценности в знак неиссякающей благодарности?

Стражник, сомневаясь, окинул оценивающим взором собравшихся, и с сожалением покачал головой: судя по одежке, такой контингент сувениры, ключи и прочие ценности, скорее, будет выпрашивать и тянуть, чем раздавать.

Иванушка, не дожидаясь вердикта общества, спешился, распахнул калитку и пошел в народ.

— Добрый день, — вежливо поприветствовал он людей.

Те, ни слова не говоря, рухнули на колени, словно ноги их мгновенно превратились в желе, и ткнулись лбами в обледенелый булыжник.

— А-а… э-э… Встаньте немедленно!.. — воскликнул он, но, похоже, вместе с твердостью нижних конечностей делегация утратила и слух.

Никто не шелохнулся.

— Пожалуйста!.. — бросился Иван к сухорукому тщедушному старичку в армяке под цвет осушенного болота, но тот с испугом уперся носом в дорогу, всем своим видом показывая, что вставать не собирается, даже если наступит конец света.

Иван, осторожно ступая по тонкой ледяной корке, попробовал поставить на ноги маленькую старушонку в платке цвета старой половой тряпки, но и она проявила непонятное упорство, и подниматься, и даже смотреть на него, отказалась наотрез.

Иван и Серафима озадачено переглянулись.

Царевна захлопала ресницами и пожала плечами:

— Может, это какой-нибудь местный обычай, и мы тут только мешаем? Давай объедем их аккуратненько — не стоять же нам тут до вечера?

И тут делегацию как прорвало:

— Челом бьем, кланяемся добрым господам… — донеслось приглушенное откуда-то из-под грязно-зеленого тулупа сухорукого старичка. — Не велите казнить, велите слово молвить…

— Молвите, — удивленно разрешил Иванушка и даже на время оставил попытки привести хотя бы одного посетителя в вертикальное положение.

— Помогите, господа вельможи, сиятельства ваши, бедным людишкам… И не пришли бы мы милости просить, да жить так больше невмоготу… Ести нашим семьям нечего, совсем помираем… вдовы, сироты голодом сидят… а ить кормильцы жизнишки свои отдали в рудниках его величества царя Костея… да преумножатся его года и богатство… по его приказу без продыху работали… в воде по грудь… зимой… осенью…

— Да разве в городе нет продуктов? — встревожено нахмурился Иван.

— Есть продухты, ваша светлость, да не про нашу честь… — блеклый черный глаз старичка горечью блеснул из-под копны немытых волос.

— Вы не подумайте, ваши светлости, мы не попрошайки какие, мы честным трудом жить привыкли, только невмоготу совсем стало… — вступила тощая крючконосая старуха с лицом морщинистым, как иссохшее яблоко.

— Работы нет, как его величество ушел в поход, а булочники три цены дерут…