Андрей Мартьянов - Охранитель
Если отбросить словесный мусор и метафизическую шелуху, жалоба Бенедикта Отрингенского укладывалась в несколько простых фраз.
Графство Артуа было окраиной цивилизованного мира — читай, Французского королевства, — многоразличные необъяснимые явления тут случались и прежде, однако за рамки обывательских представлений о «сверхъестественном» не выходили. Ведовство не распространялось дальше захолустных деревень, — на сельских знахарок церковные власти смотрели сквозь пальцы, кому будет хуже, если они вылечат захромавшую лошадь или призовут дождь на пашни в засуху?
Поговаривали, будто в дремучих лесах к востоку, за Дуэ, еще обитали древние галльские духи — покровители исчезнувших ныне племен атребатов, нервиев и адуатуков, но встречи с призраками были редки, а сведения о них недостоверны. Еще дальше, за рекой Маас, начинались и вовсе дикие земли, а вернее — горы: Арденны, где какой только нечисти не встретишь. Достаточно вспомнить дракона Фафнира из германской легенды о рыцаре Зигфриде и Нибелунгах.
У окрестных смердов была своя система запретов и примет, передаваемая из поколения в поколение. На Плувэнское болото ходить нельзя, ундины зачаруют и утащат в топь. Не оставайся на ночь в роще Байоль принадлежащей сеньору д’Оппи: там старый божий круг язычников, после заката из тысячелетних вязов выходят сильвэны, забирающие молодых пастушат в свою волшебную страну.
Просто «плохих мест» было не счесть — омут на Марэ дю Пон, сгоревший дом графского лесничего за рекой, дуб, пятикратно расколотый молнией — в последнем случае бытовало поверье, что под деревом три с половиной столетия назад были запрятаны сокровища легендарного Альтмара Аррасского, которые и притягивают небесный огонь.
Словом, ничего необычного — в любой деревне на пространстве от Лангедока до Нормандии вам расскажут десятки подобных историй, как правило не блистающих разнообразием. Поверья простонародья в целом одинаковы.
… — Началось всё в прошлом году, после Пасхи, — брат Михаил коснулся деревянным стилом письма. — Торговец шерстью из Тиллуа, — это большое село неподалеку, — найден расчлененным в двух милях от города, над останками надругались: прибили к дереву гвоздями. Прево Арраса решил, что видит дело рук сумасшедшего — бродил здесь один помешанный именем Марселон. Марселона стража арестовала и допросила, получив косвенные признания.
— Что значит «косвенные»? — удивился Рауль.
— То и значит: его неразборчивое мычание на дыбе интерпретировали в пользу виновности. Что вы как ребенок, мэтр? Провинциальное правосудие. Вы же адвокат, должны понимать!
— Ясно, — вздохнул мессир Ознар. — А два дня спустя — очередной разъятый труп. Потом снова.
— Именно. Самое неприятное в другом: происходящее отчетливо напоминало ритуальные убийства. Да еще в пасхальную неделю. Куда ведет ниточка, спрашивается?
— Евреи.
— Совершенно верно, — удовлетворенно кивнул преподобный. — Одна беда: эдиктом Филиппа Красивого от 19 июля 1306 года все не принявшие христианство евреи изгонялись из Франции, а их имущество конфисковывалось. Ни одного иудея в Артуа сейчас не найдешь — я специально проверял и на всякий случай приказал взять немногих выкрестов под ненавязчивый надзор. Хотя… Камбрэ совсем рядом, а в Священной Римской империи евреям жить дозволено. Но и здесь возникает неувязка: все девять погибших в мае прошлого года были взрослыми мужчинами, способными постоять за себя — не подходят они на роль безвинных христианских младенцев, как ни крути…
— Девять? — уточнил Рауль? — Точно девять, а не восемь и не десять?
— Схватываете на лету, прекрасно, — снизошел до похвалы Михаил Овернский — Ритуальное число и ритуальные убийства. Девятка — число силы, разрушения и могущества, тройная триада. В учении каббалиста Иегуды Хасида из Регенсбурга — основа Древа Жизни, сефира «Йесод»…
Мэтр непроизвольно закашлялся, посмотрев на Михаила не без изумления.
— Врага надо знать изнутри, — наставительно сказал преподобный с полуулыбкой. — Да, я изучал запрещенный «Сефер хасидим» раввина Иегуды. Даже Necronomicon почитывал, если вам интересно это услышать… Судя по бурной реакции, мессир Ознар, с «Сефер хасидим» вы тоже некогда ознакомились? Не стану спрашивать где, у кого и при каких обстоятельствах — не до того. Однако, на будущее рекомендую сдерживать эмоции, особенно находясь в обществе представителей Sanctum Officium — могут понять превратно. Или наоборот, с фатальной для вас прямотой.
— Я постараюсь, — вздохнул Рауль.
— Далее. К лету началось невообразимое: крестьянку Изабо Дуаньи односельчане застали в поле, высасывающей кровь из собственной дочери, которой исполнилось всего несколько недель. Изабо забили кольями, труп выбросили в реку. Ребенок тоже погиб. Ничем не вызванная вспышка сатанинского гнева у монахов в Меркательской грангии ордена святого Бенедикта — шестеро братьев буквально измордовали друг друга прямиком в часовне, пятерых нашли мертвыми, последний скончался в судорогах в присутствии приора: череп проломлен наалтарным крестом. На всех телах следы укусов. Они не просто дрались — рвали зубами.
— Одержимость?
— В церкви? — вздернул брови преподобный. — Куда бесам ход заказан?
— Известны исключения.
— Безусловно, но массовая одержимость среди монашествующих?.. Бенедиктинские обители по нынешним временам далеко не всегда отвечают строжайшим требованиям «Правил», девять веков назад созданных святым из Нурсии, и все-таки это явление мягко говоря нераспространенное — в женских монастырях hysteria как разновидность одержимости еще встречается, но в мужских?
— Закрытым мужским сообществам более свойственны obessia et compulsia, — со знанием дела поддакнул мэтр. — Причем навязчивые мысли и действия одержимостью не считаются.
— Да неужели? — хмыкнул брат Михаил. — А как вам сообщение из Каранси, от 9 июля прошлого года? Деревня как деревня, тридцать дворов, церковь. О слове «ересь», уверяю, там с сотворения мира и Ноева потопа не слыхивали — простецам не до ересей, урожай бы собрать. И вдруг всё мужское население, от мальчишек до старцев, обуревает мания покаяния и флагеллантства — занимались самобичеванием с рассвета до захода солнца, девятнадцать человек до смерти. Женщины пытались их остановить, но не преуспели. Всё прошло к ночи. Архидиакон послал в Каранси священников, выяснить обстоятельства, но простецы в один голос твердят: ничего не помним, как так вышло не знаем… Снова скажете про obessia et compulsia? Не верю!
— Три половиной десятка случаев небывалого помутнения разума только в диоцезии Арраса, если верить Бенедикту Отрингенскому, — покачал головой мэтр Ознар. — Многие с печальным исходом — убийства, самоубийства, подозрительные случайности. А в августе появились эти… Chasse sauvage. Venatio fera.
— Определимся с дефинициями: формулу «venatio fera» я вынужден отмести. Явление Дикой охоты стократ описано. Не подходит.
— Схоластик из Отрингена уверяет, будто видел чудовищ собственными глазами, — Рауль уставился на злосчастное письмо и процитировал вслух: — «Спустя два дня после Крестовоздвиженья, будучи в окрестностях Абарка…» Абарк это где? Кажется к северо-западу? Иисусе, как он многоречив! Зачем перечислять имена слуг и число повозок?! Так вот: «…узрел мчащихся в лунном свете по заливному лугу всадников, числом четыре, сопровождаемых адскою сворою из безобразных псов, извергающих пламя, при том, что стука копыт никто не слышал».
— Оставьте, — скривился преподобный. — Сосредоточимся на фактах, подтвержденных, замечу, не только Бенедиктом Отрингенским но и еще несколькими опрошенными Трибуналом свидетелями. Четверо конных. При них более десятка не то огромных собак, не то волков черной масти. Передвигаются абсолютно бесшумно, следов на свежей пашне или на пшеничном поле не оставляют, а ведь должны бы, окажись они материальны. Источают неровное бледно-голубое сияние. На голове одного из всадников нечто наподобие короны. Все видевшие Охоту отмечают появление чувства парализующего ужаса. Вот, собственно, summa. Прочее — несущественные мелочи.
— Мелочи? За исключением одной. Зрелище Охоты никому не причиняло вреда — двое возничих схоластика, побитых копытами сбесившихся от страха лошадей не в счет.
— Лошади боятся, — меланхолично сказал Михаил Оверноский. — Ergo, нечистая сила. Домашние животные всегда чувствуют malum incorporatae, зло воплощенное. «Вред» вы своими глазами наблюдали вчера, мэтр — сидит в яме под Речной башней. Ожившие мертвецы всегда, — подчеркиваю, всегда, — появляются после того, как коронованный призрак со свитой пронесся по полям Артуа. Наш вонючий гость — уже седьмой. Единственный, которого удалось изловить… Гм… Ну не говорить же мне «изловить живым»?
