Найти себя - Елманов Валерий Иванович
И теперь все, что мне удавалось припомнить из прочитанного, не просто использовалось в полной мере, но и вдалбливалось мною в их головы благодаря неоднократному повтору этих простых лаконичных фраз. Пусть я не помнил дословно все эти выражения, но главное, что мне удавалось сохранить суть, то есть смысл, который при всех моих искажениях ничуть не менялся:
– Хотя храбрость, бодрость и мужество всегда потребны, но тщетны они, коль не будут исходить из вашего умения, которое вырастает от испытаний и твердого знания своих обязанностей в бою, – внушал я наиболее азартным и нетерпеливым.
Иное я помнил вообще смутно, изобретал что-то свое, стремясь соответствовать строго только одному – стилю великого генералиссимуса.
– В двух шеренгах сила, в трех полторы силы: передняя разрывает, вторая наповал валит, третья завершает все. – Это уже на учениях. – Глазомер, быстрота и натиск – вот три кита. Они думают, что мы далеко, а мы рядом. Коли, руби, круши. Не поддаются – нажми, трещат – поднатужься, попятились – успевай догнать…
Имелось у меня и принципиально новое для того времени – штык. Особое крепление для него на стволе пищали я разработал еще до появления в лагере первых новобранцев. Так что помимо стрельбы они еще учились отбивать сабельные удары штыком – всякое случается в горячке боя, и иногда секунд, чтобы отбросить ручницу в сторону и вытащить из ножен саблю, может не быть. К тому же в этом случае должен сработать эффект неожиданности. Ведь враг думает, что ты безоружен, ан не тут-то было.
Новшество осваивали с трудом, предпочитая привычную саблю, и тут вновь мне как нельзя кстати пригодился Суворов с его знаменитыми фразами: «Стреляй редко, да метко, штыком коли крепко», «Пуля – дура, а штык – молодец!», «Береги пулю в дуле!»
Кроме того, я не побрезговал полузабытым старым. В засаде, да и иной раз в царских палатах – как знать, оружие по возможности должно быть бесшумное. А если уж начнется вакханалия, которая неизбежно грядет в следующем году, тут оно вообще может пригодиться ой-ой-ой как.
Впрочем, в настоящем открытом бою арбалет тоже полезен. Неудобство у него одно – долгое заряжание. Но, во-первых, оно все равно быстрее, нежели возня с пулями и порохом, а во-вторых, он куда легче ручницы. Лук и стрелы совсем прекрасно, но настоящий лучник проходит учебу с детства, а арбалет – самое то, особенно если к нему тоже приспособить мушку и прицел.
И вновь пригодился наш отечественный генералиссимус: «Трое наскочат – первого из арбалета, второго из пищали, третьему штыком карачун».
К сожалению, Борис Федорович не дозволил мне надолго целиком погрузиться в процесс обустройства и обучения набранной пацанвы. Всего две недели я находился в лагере, пока специальный гонец, прибывший из Москвы, не привез вызов от царя с распоряжением с завтрашнего дня возобновить занятия с Федором.
Ну что ж – мне это было только на руку.
Дело в том, что следующим этапом я запланировал как непосредственное участие царевича в командовании полком – должен же народ воочию увидеть своего первого воеводу, так и его занятия в лагере – разумеется, по особой программе. А для того чтобы уговорить царя отпустить горячо любимого наследника престола, необходимо было мое личное присутствие.
Кому другому Борис Федорович непременно откажет, а вот мне, пусть и не сразу…
Уезжал я из этого полевого лагеря со спокойным сердцем. Основное к тому времени было сделано. Быт налажен и организован, со своевременным подвозом продуктов проблем не предвидится, дальнейшие планы учебных занятий, вызвавшие восторг Христиера, детально разработаны на оставшиеся две недели, на неутомимого Зомме можно было положиться, так что никаких проблем.
– До скорой встречи, орлы! – рявкнул я выстроившемуся по случаю моего отъезда строю, услышал в ответ нечто громкое, но невразумительное, после чего отправился в Москву.
И пока ехал в столицу, перед глазами стояли они – будущий цвет новой русской армии. Во всяком случае, мне очень хотелось надеяться, что это так.
Что там говорили в Кремле и в Думе о новой затее Бориса Федоровича – не знаю. Меня это мало интересовало. Скорее всего, этому вообще никто не придал значения – пусть царь резвится, изобретая новую забавную игрушку для своего сына. По крайней мере, мне бы хотелось, чтобы придерживались именно такого мнения.
Чтобы вырасти в настоящих вояк, этой пацанве надо не меньше года, а то и два или три, поэтому пускай до поры до времени их никто не воспринимает всерьез и они остаются для всех нечто вроде потешного полка.
Еще лучше, если про них вскорости вообще забудут – есть, мол, какие-то щенки, вместе с которыми изредка возится и царевич, но рассуждать о них слишком много чести.
Ничего-ничего.
Пускай.
Когда придет их время, появление этих щенков в Москве станет для всех врагов династии Годуновых явной неожиданностью. И двойной – учитывая, что все увидят у щенков изрядно выросшие крепкие белые клыки.
Конечно, молодой пес в некоторых компонентах уступит матерому, но опять же какому? Хорошо обученный, пускай и очень юный волкодав – а я очень рассчитывал вырастить из них именно таковых, – запросто порвет глотку не только крепкому пуделю, но и дворняге куда старше его летами.
А пока… Пока пусть учатся.
Тем более в таком возрасте учение дается легко. В среднем каждому примерно от шестнадцати до двадцати лет, хотя встречались парни и постарше, пускай ненамного – от силы два-три года.
Были и такие, за которыми я подозревал обман и приписку себе лишних лет – проверить-то нельзя, вот и утверждали четырнадцати– и пятнадцатилетние, что на самом деле им уже о-го-го.
Например, юный Дубец – холоп какого-то окольничего Сабурова – никак не катил на свои восемнадцать, кои исполнились ему «опосля две седмицы после минувшего Крещения». Не катил он и на семнадцать. Я иной раз сомневался, а достиг ли он хотя бы шестнадцати – очень уж худ и тщедушен телом, да к тому же и лицо его…
Или мне так казалось из-за постоянного выражения простодушного изумления, свойственного детям, которое читалось на нем? Трудно сказать.
Но мальчишка доказал свое право на службу. Был он упрям, на марш-броске хоть и валился с ног, но не отставал от основной колонны, а что до занятий по рукопашному бою, то тут вообще был одним из первых. При этом, исполняя, скажем, обязанности наблюдателя, примечал очень многое и не только примечал, но и обладал неплохими зачатками анализа, то есть соображаловка у него тоже работала будь здоров.
Особенно импонировало мне его упорство. Парень явно из кожи вон лез, чтобы как можно быстрее накачать мускулатуру, прибавить в силе и росте, который у него пока что был гм-гм… несколько некондиционным. С этой целью он был готов днями и ночами носиться по полосе препятствий, висеть на турниках, которые, по моим словам, помогают росту, отжиматься от брусьев, качать пресс и вообще не вылезать со спортивной площадки.
Поэтому, невзирая на малый росточек и субтильное телосложение, именно его и еще пару десятков способных пареньков я наметил первыми кандидатами в свое особое подразделение.
Кроме того, он умел помалкивать, и вообще в повседневной жизни был на удивление наблюдателен и хладнокровен.
Единственный раз, как мне потом рассказали, Дубец не удержался от восторженных эмоций, но то был особый случай. В лагерь не только возвращался второй воевода полка князь Феликс Мак-Альпин, но вместе с ним приезжал и первый воевода – сын и наследник государя всея Руси. Тут и у человека постарше голова пойдет кругом.
Вообще-то приезд Федора мог не состояться вовсе, если бы не моя настырность.
Глава 22
Царевич… Емеля
Честно говоря, я даже не ожидал, что вполне невинный визит царевича к своим подчиненным будет с такой яростью, в штыки встречен Борисом Федоровичем.
Да и я тоже хорош. Когда зашла речь о сроке его пребывания, недолго думая ляпнул про три месяца, после чего Годунов замахал на меня руками – куда там вентилятору. Мол, он-то полагал денька на три, от силы на седмицу, но это край, а про таковское мне даже и заикаться не след. Ишь чего удумал!
