Гроза над крышами - Александр Александрович Бушков
Потянулся портовый забор — внушительный, в два человеческих роста, из добротно сколоченных досок, густо оплетенный поверху еще одним арелатским изобретением, давно распространившимся по белу свету: колючей проволокой. Понятно: где-где, а в порту найдется что красть...
Вот и ворота, круглые сутки распахнутые настежь: порой и ночью случается, к радости грузалей, погрузка-разгрузка, это пироскафы приходят в установленные сроки, а парусники зависят от ветров, иные грузы ждать не могут...
Рядом с воротами — закрытая пока калитка, и на лавочке расселся знакомый портовый Стражник дядюшка Кабадош, прозванный среди своих Востроглазом. Шпагу в ножнах утвердил меж колен, весь из себя важный, а под лавочкой лежит здоровенная холщовая сумища, по раннему времени пока еще пустехонькая. Опять-таки по раннему времени дорога из ворот являет собой привычное своим зрелище: левая сторона, по которой выезжают груженые габары, пока что пуста, зато по правой в ворота тянется сплошной вереницей порожняк, так что просвета меж повозками нет, на другую сторону не перейдешь в это время.
Впрочем, в этом Тарику не было никакой нужды: канцелярия как раз и располагалась с правой стороны — длинное кирпичное здание под черепичной крышей, с сине-черной вывеской, флагом с портовым гербом на коньке и четырьмя крылечками. К ближайшему от ворот крылечку Тарик и направился.
Там стояло с полдюжины лавочек, почти не занятых: грузали, получив распоряжения, ушли в порт, сидели лишь трое смутно знакомых Портовых Подручных, которые, как и Тарик, получали указания в последнюю очередь, после взрослых.
Тарик их поприветствовал небрежным взмахом руки, не поднятой на обычную высоту (видимость политеса соблюдена — и ладно), и они ответили так же, после чего продолжали прерванный его появлением разговор на весьма животрепещущую тему: жулькается ли какая-то Билатена за пяток медных шустаков или все наврали и она самое большее за шустак в ротик берет.
Тарик сел подальше от них, наособицу. Вражды с Портовыми Подручными у него не было — но не было и тени приятельства: все же у них ватажка, сплоченная с малышовых годочков, а Тарик для них чужак.
В Портовые Подручные, как правило, попадали сыновья грузалей (это уж непременно) и всех, кто работал в порту, — мальчишки с Трех %.иц. Тарик же, обитавший чуть не на противоположном конце города, сюда попал чисто по знакомству. Замолвили словечко старые знакомые покойного дедушки Загута — того самого, погибшего в море; Тарик его никогда не видел. Мало того: старые Матросы, узнав о мечте Тарика, позаботились, чтобы он в Подручные попал не в четырнадцать годочков, как почти все, а в тринадцать. Что-то там пошептали в канцелярии знакомым — и Тарика зачислили, не проверяя бумаг об окончании Школариума, лишь записав куда следует, что оные были предъявлены и проверены. Благо Тарик был рослым крепышом и выглядел постарше своих годочков. Остальные Подручные об этом, конечно, не знали, но чужаков здесь недолюбливали. Никто Тарика не задирал, стычек ни разу не было, но с
------------------------------------------------------------------------------------О ним не водились, ограничиваясь такой вот видимостью политеса (что его нисколечко не задевало).
Поодаль, на расстоянии броска камня, сидели на голой земле десятка два Градских Бродяг, но этих и замечать не полагалось, на них смотрели как на пустое место и далеко обходили по чисто житейским причинам: запросто можно было, оказавшись поблизости, подцепить блох и вшей, а то и хворь — не летучую, но стыдную, из тех, коими страдают главным образом бродяги. Обычная шантрапа со Вшивой Горки: одежка заплатанная, латка на латке, башмаки драные, рожи испитые, далеко витает запах немытых тел и пропотевшей рванины. Что ж, есть работы, которые на них с превеликой радостью спихивают...
Недалеко отсюда пробил колокол на часомерной башне Якорной улицы, оглашавший начало работы лавок, мастерских и канцелярий. И все равно прошло не менее пяти минут, прежде чем дверь распахнулась и на крылечко с резными перилами вышел Канцелярист Тариуш — осанистый, пузатый, краснолицый прохвост, каких поискать. Канцелярист — нижняя ступенечка в бумажных делах, и чина ему не полагается (многие нечестолюбивые молодые люди, сынки небедных родителей, так до старческой денежки126 в Канцеляристах и просидят), однако Канцелярист Канцеляристу рознь, смотря к какому месту приставлен. Вот и у Тариуша, даром что на груди ни единой бронзовой ( не говоря уж о серебряной или золотой) чернильницы с торчащим из нее пером, одет в мундирчик из такого тонкого сукна, какое не всякий обладатель серебряных чернильниц может себе позволить, и башмаки не из обычной кожи, а из выделанной тонкой гуфти. Но это единственные внешние признаки преуспеяния, какие хитрец себе позволяет, во всем остальном блюдет показную скромность. А вот повысь его начальство, даже изрядно, — Тариуш руками и ногами отбиваться будет, если узнает, что на новом месте придется одним жалованьем обходиться, а мзда если и течет, то тонюсеньким ручейком...
Подручные, в том числе и Тарик, встали, сняв береты, поклонились — однако ж с долей степенности, приличествующей их положению. Удостоив их милостивого кивка, Канцелярист направился к бродягам, но предусмотрительно остановился от них шагах в десяти, поигрывая коротким жезлом из темного дерева, увенчанным корабликом с раздутыми парусами — знаком его поста распределителя работ.
Вот Градские Бродяги вели себя совершенно иначе: повскакали на ноги, и те немногие, у кого на нечесаных головах красовались дырявые шляпы и латаные береты, торопливо их сорвали и принялись кланяться нижайше, едва ли не до земли, словно пытались перещеголять друг друга в выражении полного почтения. Что ж, для них сейчас Канцелярист, пожалуй что, значимее и короля — королевского внимания они в жизни не удостоятся, а от хитрована Тариуша зависит, кто заработает пару медяков, а кто уныло поплетется восвояси...
Помолчав многозначительно, придав себе еще больше важности, Тариуш возгласил с видом смертельной скуки:
— Ну что, вшивая рать... Не всем, но кое-кому сегодня повезет, с денежкой к себе в хибару пошагает — да уж, конечно, пропьет по дороге... Есть у меня работенка для дюжины. Что уставились тупо? Ах да, вы ж считать не умеете, бессмысленные, откуда вам знать, что такое дюжина... Вот ты... ты... и ты... пожалуй что, и вон ты, у которого подметка отлетела...
Он небрежно указывал жезлом — и счастливцы с просветлевшими лицами кидались
