Горец. Вверх по течению - Старицкий Дмитрий
На вторую неделю, немного сократив строевую подготовку, добавили нам начальники занятия по изучению винтовки.
Ефрейтор Бут, держа в руках изумительно изящный агрегат, кое-где еще с латунными частями, наставительно произнес:
— Вот, господа новобранцы, наше основное оружие пехоты — малокалиберная однозарядная винтовка системы инженера Кадоша. Ее вы должны будете изучить от мушки до последней антабки и должны знать ее особенности и конструкцию лучше, чем прыщи на заднице своей подружки. Ясно всем?
Дождавшись нестройного ответа и сдержанных смешков, переспросил:
— Ясно всем? Не понял?
— Все ясно, господин ефрейтор, — на этот раз все гаркнули дружно, зная уже, что будут отвечать до тех пор, пока ефрейтору не надоест задавать свой вопрос.
— Ну, коли всем все ясно, то приступим к занятиям. Слушать внимательно. Отдельно повторять не буду. Сами вечером на песочке повторите.
Никому вечером таскать песок, пока остальные отдыхают, не захотелось. В учебной беседке настала мертвая тишина.
Винтовка была длинной — больше полутора метров. По сравнению с трехлинейкой — тонкой и стильной. К ней еще длинный штык-нож прилагался с сорокасантиметровым лезвием. Нижняя сторона клинка заточена, верхняя изображала собой пилу. По центру лезвия «сток для крови», но на самом деле такие выемки в клинках делаются всего лишь для его облегчения. Носят его в обшитых кожей деревянных ножнах на поясе, рядом с подсумком для патронов, ближе к боку. Скорее всего, из-за его длины.
— Вот унитарный патрон для этой винтовки, — продолжал свою лекцию ефрейтор, показывая нам сей гаджет в распяленных пальцах. — Гильза латунная с толстым рантом, который работает как капсюль бокового воспламенения. Пуля свинцовая с медной полуоболочкой, что, с одной стороны, не дает забивать нарезы ствола свинцом, а с другой — сохраняет сильное убойное действие на всей дистанции выстрела. Это понятно?
— Так точно, господин ефрейтор, — дружно гаркнуло отделение.
Довольный эффектом командир по-доброму так улыбнулся. Знаю я такие добрые сержантские улыбочки… Ну, вот… накаркал…
— Новобранец Кобчик.
— Здесь, господин ефрейтор, — подорвался я с лавки.
— Чем отличается винтовка от ружья? — задал он, по его мнению, каверзный вопрос неграмотной деревенщине.
— Осмелюсь доложить, господин ефрейтор, — затарабанил я, не уставая «есть глазами начальство», как то здесь и положено. — Тем, что в стволе винтовки есть закручивающиеся нарезы, которые сообщают при выстреле пуле вращательное движение, чем достигается повышенная меткость и усиленная дальность при одинаковом пороховом заряде и весе пули. А у ружья внутренние стенки ствола гладкие.
— У-м-м-м, — ефрейтор несколько раз удивленно кивнул головой, подтверждая мои слова. — Горец?
— Так точно, господин ефрейтор. С горы Бадон.
— Егерь?
— Никак нет, господин ефрейтор, я кузнец. Но на охоту ходил часто и подрабатывал егерем у охотников с долины. Они на нашей земле свою заимку держали.
— Дома у тебя оружие какое?
— Гладкоствольное дульнозарядное капсюльное ружье. Чья система — не ведаю.
— А из винтовки стрелять приходилось?
— Так точно, господин ефрейтор, только не из такой системы. Та винтовка была с поворотно-скользящим затвором, — припомнил я оставшуюся дома свою драгунскую «мосинку», которую батя мне подарил на шестнадцатилетие, — как на оконном шпингалете.
— Откуда тебе в руки попала армейская винтовка Островного королевства? — В голосе ефрейтора прорезалось подозрение.
Вот черт, чуть не спалился, Штирлиц недобитый.
— Дык… господин ефрейтор… Охотники дали как-то раз из такой стрельнуть в козочку, — соврал я на голубом глазу.
— Садись, — отпустил меня ефрейтор.
А я сам себя вовсю внутренне материл за несдержанность. Мне оно надо? Попадать на карандаш к контрразведке как потенциальному шпиону Островного королевства? Что такая тут есть, я голову заложу. Не может в массовой армии не быть контриков и особистов, по определению.
— Калибр винтовки системы инженера Кадоша составляет шесть с половиной миллиметров, — продолжил свою лекцию ефрейтор. — Кажется, мало, если сравнивать с нашими соседями, у которых винтовки калибром восемь, а то и одиннадцать миллиметров. Но это только кажется. На самом деле малый калибр обеспечивает лучшую настильность выстрела, а соответственно и увеличивает прицельную дальность прямого выстрела. А неполная оболочка пули еще и хорошее останавливающее действие при меньшем весе самой пули. Новобранец Гримат, повторить, что я только что сказал!
Дальше пошло обычное армейское занятие, где информация вдалбливалась пополам с моральными звездюлями. На моих глазах тут еще ни к кому не применили ни телесных наказаний, ни мордобоя. Нас даже по уставу наказать не смели, потому как мы еще не приняли присяги и считались пока гражданскими лицами. Самое страшное, что могло с нами приключиться, это отчисление из добровольцев по дискредитирующим армию мотивам. Но это сурово. Бывший доброволец второй раз добровольцем стать не мог. И его в следующий призыв просто забривали как обычного рекрута, со всеми вытекающими. Впрочем, любой из нас в любое время мог выйти на плац около столовой и позвонить в колокол, который созывал нас на обед, и беспрепятственно после этого выйти за ворота снова гражданским человеком. До очередного призыва… В нашу смену таких желающих не нашлось, хотя об этом нам напоминали каждую неделю.
Сама же винтовка оказалась проста и безотказна, как кузнечная кувалда. В стволе имелось четыре правых нареза. На вес она чуть тяжелее «калаша».
И мы все по очереди усваивали последовательность действий при стрельбе.
Чуть оттянуть на себя ручку затвора размером не шире пальца, и затвор непривычно откидывался вверх.
Вложить рукой патрон.
Закрыть затвор до щелчка.
Взвести открытый курок.
Все готово — стреляй. Только прицелиться не забудь. Целик сдвижной размечен на 1500 метров. Прицельная линия длинная. На охоте бы такое ружжо было бы бесценно. Особенно с тупой полуоболочечной пулей, которая тут за основную. Козла горного можно снять с соседней горки. Правда, потом замучаешься его искать и доставать.
Но и без косяков не обошлось. При открывании затвора стреляная гильза экстрагируется лишь наполовину, так что полностью вынимать ее приходится пальчиками, что не айс, а просто горячо.
Заметил еще, что при открытом затворе эту винтовку очень легко чистить с казенной части, что откровенно порадовало. Даже неполной разборки не требовалось. Но часто чистить мне ее не пришлось.
Дали нам за весь КМБ пару раз отстрелять по десять патронов на разные дистанции. И хватит с нас. Мало? Это с какой стороны посмотреть, если на весь день боя у солдата тутошнего боезапас всего в тридцать патронов. Начальство посчитало, что этого достаточно.
Зачет по матчасти принят.
Зачет по стрельбе принят.
Занятия по оружию вели отделенные ефрейторы, а вот зачеты принимали офицеры, которых обычно мы видели, как ясное солнышко дождливым ноябрем. Не баловали они нас своим присутствием.
Вместе с винтовкой появилась и так называемая «словесность», которую вели уже непосредственно офицеры. Всякое бла-бла-бла про «священный долг защиты родины и императора», «верность династии» и «стойкое преодоление тягот и лишений военной службы»… Эти занятия новобранцы в массе воспринимали как возможность лишний раз отдохнуть от строевых занятий, а я ловил крохи информации об окружающем меня обществе. Мне тут еще три года жить.
По мере нашего освоения строевого шага стали появляться и другие занятия. Я со всем отделением поспорил на компот, что первым делом пойдет у нас изучение дисциплинарного устава, и выиграл. Впрочем, что с новобранцев взять? Зато следующие полторы недели я пил каждый день двойную порцию компота. Из принципа.
Месяц пролетел незаметно. К новой армии я адаптировался быстро и практически легко, все же второй раз служу. Но что меня до глубины души поразило, так это то, что имперские офицеры — дворяне и аристократы в массе своей — были намного ближе к солдатам, чем в рабоче-крестьянской Красной армии и наследнице ее традиций — армии Российской. Такого запредельного чинодральства и командирского чванства я тут не увидел. Не говоря уже о принуждении солдат к труду на личное благо офицеров. Это еще не значит, что не было между солдатами и офицерами четкой уставной дистанции, но командиры умели ее держать, не унижая и не оскорбляя солдата. Солдат империи — это человек, имеющий честь, и посягать на нее никто не вправе, ибо он слуга императора. Тут даже из армии увольняли только по двум статьям, даже комиссованных по здоровью, «с почетом» или «с позором». Увольнение «с позором» поражало даже выслуженные гражданские права.
