Клод Лалюмьер - Витпанк
Джеймс Морроу
Благоприятные яйцеклетки
Отец Корнелиус Деннис Монэгэн из Чарльстонского прихода (для друзей — Конни) опускает пенопластовый потир, отворачивается от алтаря из гофрированного картона и подходит к двум женщинам, стоящим возле пластмассовой купели. Купель имеет шесть сторон-граней и инкрустирована образами святых. Она похожа на гигантскую гайку, выточенную для некоей неясной, но несомненно святой цели — однако ее наиболее впечатляющей чертой является портативность. Едва ли месяц проходит без того, чтобы Конни не возил сей сосуд через весь город, чтобы внести его в какую-нибудь жалкую лачугу и даровать бессмертие новорожденному, родители которого слишком ослабли, чтобы выходить из дома.
— Меррибелл, верно? — спрашивает Конни, указывая на ребенка слева от себя.
Дитя, зажатое в сгибе материнской руки, выгибается и ревет в голос.
— Нет, это Мэделайн, — буркает Анджела. Конни знает Анджелу Данфи на протяжении всей ее жизни; он до сих пор помнит серафическое сияние, струившееся от ее лица, когда она впервые сподобилась таинства Святого Причастия. Сейчас от того сияния не осталось и следа. Ее щеки и лоб кажутся потускневшими, словно железо, изъеденное Парниковым Потопом, а такой искривленный позвоночник скорее можно увидеть у женщин втрое старше. — Вон Меррибелл. — Анджела поднимает свободную руку и указывает на свою кузину Лорну, балансирующую сестрой-двойняшкой Мэделайн на своем вздутом животе. «Интересно, — думает Конни, — неужели Лорна Данфи тоже родит двойню?» Подобные явления, как он слышал, часто бывают фамильной чертой.
Прикоснувшись к рукаву потертого синего свитера Анджелы, священник обращается к ней голосом, который разносится по всему приделу:
— Сподобились ли чада сии таинства Определения Репродуктивного Потенциала?
Прихожанка передвигает языком комок жевательной резинки из-за левой щеки к правой.
— Д-да, — произносит она наконец.
Генри Шоу, бледный алтарный служка с лицом, полыхающим угрями, протягивает священнику лист пергаментной бумаги с печатью Бостонской Островной Митрополии. Внизу листа красуются две подписи, удостоверяющие, что рождение данных детей узаконили двое представителей церкви. Конни сразу же узнает неразборчивый почерк архиепископа Ксаллибоса; ниже располагаются свободные петли и уверенные росчерки брата Джеймса Вулфа, доктора медицины — несомненно, именно он и брал у них кровь.
«Мэделайн Данфи, — читает Конни. — Левый яичник: триста пятнадцать зачаточных фолликулов. Правый яичник: триста сорок зачаточных фолликулов». Священником овладевает приступ отчаяния. Содержание яйцеклеток для каждого из яичников должно равняться по меньшей мере ста восьмидесяти тысячам. Это приговор к бесплодию — без права обжалования, без малейшей надежды на помилование.
С деловитостью, почти переходящей в нахальство, Генри Шоу вручает Конни второй лист пергамента.
«Меррибелл Данфи. Левый яичник: двести девяносто зачаточных фолликулов. Правый яичник: триста десять зачаточных фолликулов». Для священника это не является неожиданностью. Вряд ли было бы осмысленным, если б Господь отказал в возможности производить потомство одной близняшке, наделив ею другую. Теперь Конни остается только принять этих бесплодных сестер, совершить над ними священные обряды и втайне молиться о том, чтобы Четвертый Латеранский Собор, когда он постановил сохранить процедуру крещения в век предсказуемых судеб и контроля над состоянием яичников, был действительно ведом Святым Духом.
Он простирает вперед руки, обратив вверх увядшие ладони, и замирает в этой позе. Анджела отдает ему Мэделайн, лезет под крестильные одежды ребенка и расстегивает на пеленках обе булавки. Болотистый запах свежей мочи плывет по церкви Непосредственного Зачатия. С глубоким вздохом Анджела передает насквозь мокрую пеленку своей кузине.
— Благослови эти воды, Господи, — произносит Конни, мельком замечая отражение своего древнего лица в крещенской жидкости, — дабы могли они даровать этим грешникам жизнь вечную. — Обратившись спиной к купели, он показывает Мэделайн своей пестрой пастве, состоящей более чем из трехсот урожденных католиков (большей частью ирландцев в шестом поколении, плюс небольшое количество португальцев, итальянцев и хорватов), перемешанных с двумя дюжинами недавних новообращенных корейского и вьетнамского происхождения — сообществу, объединенному, как он вынужден признать, не столько религиозными убеждениями, сколько совместно перенесенными лишениями. — О возлюбленные чада, поскольку все существа человеческие сходят в мир сей, пребывая во грехе, и поскольку не могут они познать благости Господа нашего иначе, чем будучи рождены вновь от воды, призываю вас воззвать ко Господу-Отцу, дабы посредством этого крещения Мэделайн и Меррибелл Данфи смогли обрести Царство Божие!
Затем Конни обращается к своей трепещущей прихожанке:
— Анджела Данфи, веруешь ли, что, по слову Господню, сии крещаемые младенцы, умирая прежде, чем успеют сотворить какой-либо действительный грех, будут спасены?
Ее ответное «да» звучит тускло и невыразительно.
Подобно писцу, заправляющему свое перо в чернильнице, Конни окунает большой палец в купель.
— Анджела Данфи, назови имя этого твоего чада.
— М-м-мэделайн Эйлин Данфи.
— Мы приветствуем эту грешницу, Мэделайн Эйлин Данфи, что присоединяется ныне к мистическому телу Христа, — мокрым большим пальцем Конни чертит на лбу ребенка знак «плюс», — и отмечаем ее знамением Креста Христова.
Высвободив Мэделайн из ее крестильных одежд, Конни сосредоточивает взгляд на водах купели. Они сверхъестественно спокойны — столь же тихи и недвижны, как воды Галилейского моря после того, как Спаситель усмирил ветры. Многие годы священник не мог понять, почему Христос не вернулся в мир накануне Парникового Потопа, не рассеял мановением руки пары углеводорода, не положил конец глобальному потеплению, всего лишь мигнув в сторону Небес — однако в последнее время Конни пришел к заключению, что божественное вмешательство подчиняется своим правилам, превышающим человеческое разумение.
Он всматривается в свой отраженный в воде образ. Ничто в нем — ни маленькие глазки, ни тонкие губы, ни изогнутый, как ястребиный клюв, нос — не радует его. Он начинает погружение; под воду уходит затылок Мэделайн Данфи… уши… щеки… рот… глаза…
— Нет! — вскрикивает Анджела.
Когда под водой оказывается нос девочки, с ее губ срываются беззвучные вопли: пузыри воздуха, исполненные недоумения и боли.
— Мэделайн Данфи, — речитативом произносит Конни, удерживая дитя под водой, — крещу тебя во имя Отца, Сына и Святого Духа.
Пузыри вырываются на поверхность. Жидкость наполняет легкие девочки. Ее беззвучные вопли прекращаются, но она еще продолжает бороться.
— Нет! Пожалуйста! Не надо!
Проходит целая минута, отмечаемая ритмичным шарканьем ног прихожан и полузадушенными всхлипами матери. Вторая минута… третья… наконец тело перестает дергаться; теперь это только оболочка, которая не является более приютом для неуничтожимой души Мэделайн Данфи.
— Нет!
Таинство Окончательного Крещения, как знает Конни, в своем основании имеет как логику, так и историю. Даже теперь он еще может дословно процитировать вступление к «Посланию о Правах Незачатых» Четвертого Латеранского Собора:
«На протяжении своей юности Святая Матерь наша Церковь неустанно защищала Права Рожденных. Затем, по мере того, как чудовищный институт аборта стал распространяться по Западной Европе и Северной Америке, она приняла на себя заботу об охране Прав Нерожденных. Теперь, на заре новой эры, наступающей для Церкви и ее служителей, она должна предпринять еще большие усилия для распространения дара жизни вечной, встав на защиту Прав Незачатых посредством Догмата о Положительном Плодородии…»
Последующая фраза всегда заставляла Конни остановиться. Она останавливала его, когда он был еще семинаристом. Она останавливает его и посейчас:
«Ввиду вышесказанного, сей Собор заявляет, что в такие времена, как те, в которые мы живем, когда Бог избрал наказать наш род посредством Парникового Потопа и сопутствующих ему лишений, общество не может совершить большего преступления против будущего, нежели расточать пищу на тех из своих членов, которые от природы не способны к воспроизведению».
Именно так. Несомненно. И тем не менее еще ни разу Конни не проводил обряд Окончательного Крещения без чувства тревоги.
Он оглядывает свою паству. Валери, «пышечка» — воспитательница в детском садике, куда ходит его племянник, — выглядит так, словно готова разразиться слезами. Кай Санг хмурит брови. Тереза Кертони вздрагивает всем телом. Майкл Хайнс тихо стонет. Стивен О’Рурк и его жена кривят лица, словно от боли.
