Assassin's Creed. Откровения - Боуден Оливер
Эцио привык к его обществу и скучал, когда Никколо не было рядом, хотя порой сердился на едкие замечания старого друга. В основном они касались мемуаров Эцио. Работа над ними продвигалась тяжело и откладывалась по любым причинам. 1518 год не порадовал Аудиторе хорошим raccolto[88]. Вдобавок осенью он простудился и на протяжении всей зимы не мог избавиться от кашля и болей в груди.
Как-то зимним вечером он сидел один в столовой. Жарко пылал огонь в очаге. Перед ним стоял бокал красного вина собственного изготовления. Рядом лежали листы бумаги. Эцио в который уже раз пытался взяться за шестнадцатую главу своих мемуаров. Воспоминания о событиях были лишь бледными отсветами самих событий. Помучившись еще немного, Эцио торопливо отпихнул рукопись подальше от себя и потянулся к бокалу. В этот момент у него случился приступ болезненного кашля. Рука дернулась, опрокинув бокал. К счастью, тот не разбился, а лишь покатился по оливковой поверхности стола, расплескав вино. Эцио встал, чтобы не дать бокалу скатиться на пол. Он успел поймать бокал и поставить на мокрый стол.
Привлеченная шумом, в столовую вошла София.
– Amore, тебе плохо?
– Пустяки. Прошу прощения за беспорядок. Дай мне тряпку.
– Не беспокойся о тряпке. Тебе нужно отдохнуть.
Эцио пододвинул стул. София помогла ему сесть.
– Сиди, – мягко, но решительно сказала она.
София взяла бутылку, не имевшую наклейки и заткнутую тряпочкой. Вина в бутылке осталось на донышке.
– Лучшее лекарство от простуды, – словно оправдываясь, сказал Эцио. – Никколо уже приехал?
– Идет за мной следом, – ответила она и сухо добавила: – Принесу-ка я вам другую бутылку. Эта почти пуста.
– Вино для писателя – что дрова для очага.
В столовую вошел Макиавелли. Держался он бесцеремонно, на правах старого друга и частого гостя. Столь же бесцеремонно он отобрал у Софии тряпку:
– Позволь мне.
Макиавелли обтер бокал, затем убрал лужицу с поверхности стола. Эцио следил за ним, испытывая легкое недовольство.
– Я приглашал тебя выпить со мной, а не вытирать мокрый стол.
Макиавелли докончил уборку.
– Я могу делать и то и другое, – улыбнулся он. – Чистая комната и бокал вина – это все, что нужно мужчине для счастья.
– Чепуха! – язвительно засмеялся Эцио. – Ты говоришь, как персонаж одной из твоих пьес.
– Кстати, ты не видел ни одной пьесы Никколо, – вмешалась София.
– Я вполне могу их вообразить, – сказал Эцио, немного смущенный репликой жены.
– Ах, можешь? – подхватил Макиавелли. – Тогда почему тебе не хватает воображения для работы? Почему бы не перестать увиливать и не усадить себя за стол? – спросил он, указывая на отодвинутую рукопись.
– Никколо, мы с тобой уже говорили об этом. Мне тяжело писать. Я – отец, муж, винодел. Эти занятия приносят мне счастье.
– Что ж, честное признание.
София принесла новую бутылку красного вина, а также чистые бокалы, чистые салфетки и корзинку с ломтиками pandiramerino[89].
– Я оставляю вас продолжать дебаты о литературе, – сказала она. – Через пару часов Андреа будет укладывать детей. Я ей помогу, потом сама возьмусь за перо.
– И что же ты пишешь? – спросил Макиавелли.
– Это мой секрет. Я хочу узнать твое мнение о вине. Эцио до сих пор не может успокоиться. Уже несколько бутылок выпил. Все пробует и морщится.
– София закончит свою книгу раньше тебя, – усмехнулся Макиавелли.
– Ну и пусть, – пожал плечами Эцио. – Попробуй вино. Урожай прошлого года. Полный провал.
– Если ты спрашиваешь мое мнение, не жди снисхождения.
Макиавелли пригубил из бокала, налитого Эцио, подержал вино на языке, оценивая вкус, затем проглотил.
– Прекрасное вино, – улыбнулся он. – Снова из сорта «санджовезе» или ты что-то поменял?
София заулыбалась и похлопала Эцио по плечу:
– Вот видишь?
– Есть некоторая смесь, – признался довольный Эцио. – Но преимущественно мой старый добрый «санджовезе». В общем-то, я и не считал прошлогоднее вино таким уж плохим. Мои виноградники – самые лучшие.
– Разумеется, – согласился Макиавелли, делая большой глоток.
Эцио улыбался, хотя София заметила, что он украдкой растирает себе грудь.
– Пойдем пройдемся, – предложил он Макиавелли. – Пока еще не стемнело, я тебе покажу, откуда срезан виноград на это вино…
Они вышли на улицу и двинулись в сторону виноградников.
– А здесь растет сорт «треббиано». Из него я делаю белое вино, – пояснил Эцио, указывая на ряды лоз. – Обязательно попробуй его за обедом. У нас сегодня tonno al cartoccio[90]. У Серены это здорово получается.
– Мне очень нравится, как ваша кухарка готовит тунца. – Макиавелли огляделся вокруг. – А из тебя получился замечательный виноградарь. Леонардо был бы рад увидеть, какое чудо ты здесь сотворил.
– И все благодаря его орудиям, – смеясь, ответил Эцио. – Он мне завидует. Я продаю вдвое больше вина, чем он со своих виноградников в Порта-Верчинелла. Зря он услал этого мерзавца Салаи из Амбуаза надзирать за виноградниками… Постой. Почему ты сказал: «Леонардо был бы рад увидеть…»?
Лицо Макиавелли помрачнело.
– Я получил письмо. Оно адресовано нам обоим, но пока почта доберется до вашего Фьезоле… Занемог наш Леонардо. Пишет, что хочет нас видеть.
– Когда выезжаем? – мгновенно встрепенулся Эцио.
В конце апреля они подъехали к замку Кло-Люсе. Старинный замок был частью щедрот, которыми король Франциск I осыпал Леонардо. Луара неспешно катила здесь свои бурые воды. Деревья по обеим берегам зеленели свежей листвой.
Миновав ворота ограды, они поехали по кипарисовой аллее, где их уже ждали слуга и конюх. Вручив лошадей заботам конюха, Эцио и Макиавелли последовали за слугой внутрь замка. Их провели в большую светлую комнату, открытые окна которой глядели в сад. Леонардо полулежал в шезлонге. На нем был желтый парчовый халат, наполовину скрытый под медвежьей шкурой. Длинные седые волосы художника и его борода удивили Эцио своей неухоженностью. Макушка Леонардо успела облысеть, но в глазах светился прежний огонь. Увидев их, художник приподнялся:
– Друзья мои дорогие! Как я рад, что вы приехали! Этьен, подай нам вина и пирожных!
– Мсье, доктор запретил вам есть пирожные. Я уже не говорю о вине.
– Скажи-ка, кто платит тебе жалованье? Можешь не отвечать. Я сам отвечу: тот же человек, который платит и мне. Я прекрасно знаю все предписания доктора. А ты делай то, что тебе велят.
Слуга поклонился, вышел и вскоре вернулся с подносом, который он церемонно опустил на полированный стол. Поклонившись еще раз, слуга исчез, успев шепнуть гостям:
– Вы должны простить маэстро этот беспорядок. По-другому он не умеет.
Макиавелли и Эцио понимающе улыбнулись. Полированный столик и сверкающий поднос были островками среди бурного моря хаоса. Привычки Леонардо не изменились.
– Как твои дела, дружище? – спросил Эцио, садясь рядом с художником.
– Грех жаловаться, но я бы не прочь переменить обстановку, – ответил Леонардо.
Он пытался придать своему голосу силу, которой не было в его теле.
– Я что-то не понял, – сказал Эцио, посчитав слова друга иносказанием и испытывая мрачное предчувствие.
– Я не про смерть говорю, – раздраженно пояснил Леонардо. – Про поездку в Англию. Их новый король заинтересован в создании флота. Было бы здорово отправиться туда и продать ему мою подводную лодку. Сам знаешь: эти скаредные венецианцы мне так за нее и не заплатили.
– Но они и не построили ни одной такой лодки.
– Это уже их дело, – отмахнулся Леонардо.
– Послушай, неужели тебе здесь нечем занять твой творческий ум? – спросил Макиавелли.
Леонардо наградил его сердитым взглядом.
– Может, ты считаешь создание заводного льва достойным занятием для моего ума? – огрызнулся художник. – Это последний заказ его величества. Как тебе заводной лев, который ходит, рычит, а под конец у него на груди распахиваются створки и оттуда появляется корзинка с лилиями? – презрительно фыркнул он. – Вообще-то, забавная игрушка. Но требовать такой безделушки от меня! От человека, который изобрел летающие машины и бронированные повозки с пушками!
