Найти себя - Елманов Валерий Иванович
– Как кратко и ясно умеешь ты излагать свои мысли,– восхитился я и невозмутимо подвел итог: – Воистину логика влюбленного всегда сродни логике сумасшедшего.
– Ты издеваешься надо мной? – подозрительно осведомился шотландец.
– Ни боже мой,– твердо заявил я.– Более того, я тебе даже завидую.– И процитировал:
Чье сердце не горит любовью страстной к милой —Без утешения влачит свой век унылый.Дни, проведенные без радостей любви,Считаю тяготой ненужной и постылой[86].—Вот так и мне приходится влачить свой унылый век, подобно Омару Хайяму,– грустно констатировал я.
У Дугласа загорелись глаза.
– Ты можешь мне поведать еще что-то из сочинений сего великого пиита?
– Пить вино – запрещено...– начал было я, но потом хлопнул себя ладонью по лбу и улыбнулся.– Тебе ж про любовь надо, мой юный друг, а про любовь я почти ничего не знаю. Увы.– И развел руками.
И снова врал. Знал я, и очень много знал.
С избытком.
И из Хайяма, и из Данте, и из Петрарки с Шекспиром, не говоря уж про отечественных. Тому же Квентину за глаза хватило бы школьной программы во главе с Пушкиным и Лермонтовым, но оно было съехавшему с катушек шотландцу ни к чему.
– Неужто ни одного?! – огорчился он.
– Неужто,– лаконично ответил я.
В последнее время я предпочитал вообще обходиться в разговоре с ним краткими, лаконичными фразами, чтобы, упаси бог, он не узрел в них этот самый второй или третий смысл, которого не имелось и в помине, и не прицепился ко мне как репей.
Правда, помогало мало. Он все равно исхитрялся это сделать.
Стоило мне как-то вскользь сочувственно заметить ему, что женщины вообще по своей натуре склонны не обращать внимания на то, что для них стараются сделать, но зато всегда зорко подмечают, чего для них не делают, как он тут же придрался к моим словам:
– Нет, ты не можешь так о ней судить,– твердо заявил он.– Тебе не дано, ибо ты никогда не любил.
От такого нахальства я даже поперхнулся сбитнем и закашлялся, а он, правда вначале заботливо похлопав меня по спине, продолжил:
– Ты холоден, яко лед.
– Что делать,– вздохнул я и, пытаясь увести разговор в более безопасное русло, добавил: – Наша жизнь подобна состязаниям. Отважные приходят на них сражаться за победу, жаждущие выгоды – торговать, а удел философов – смотреть на них со стороны.
– Сказано умно,– одобрил Квентин и незамедлительно съязвил: – Пожалуй, даже слишком умно, чтобы ты мог сам это придумать.
Кому-то это могло показаться не более чем дружеской подковыркой, но я не заблуждался. Тон был вызывающим, откровенный вызов читался и в его глазах. Словом, парень явно напрашивался на скандал.
Как знать, возможно, хорошая трепка и впрямь пошла бы ему на пользу, но я не мог себе этого позволить. Бить влюбленного все равно что бить ребенка. И то и другое – величайшая подлость.
Поэтому, хотя оно и стоило мне некоторого труда, я не просто сдержался, но и сохранил спокойный, дружелюбный тон.
– Ты прав. Это сказал Пифагор, но от этого я не перестаю тоже быть философом. А тебе стоило бы вспомнить другую мудрость, гласящую, что любовь всегда бежит от тех, кто гонится за нею, а тем, кто прочь бежит, сама кидается на шею.
Квентин озадаченно уставился на меня, задумался, после чего медленно произнес:
– Ты бежишь от нее, значит...– И грозно спросил: – Получается, что принцесса Ксения должна кинуться тебе на шею?!
– Она еще не сошла с ума. Да и я тоже... в отличие от некоторых,– не удержался я от ехидного замечания, продолжая старательно расправляться со свиной ногой.
Шотландец некоторое время молчал, лихорадочно выискивая в моих словах мало-мальски приличный повод для ссоры, а затем, так и не отыскав его, гневно заявил:
– И вообще, яко ты можешь столь варварски жевать и одновременно рассуждать о любви?!
Как говорится, нет слов.
Не нашлось их и у меня.
Нет, что бы там ни говорили мудрецы о том, что у любви свои законы, но, на мой взгляд, чаще всего там царит беспредел, и первый вздох любви – это последний вздох разума.
Однако сдаваться я не собирался, решив прибегнуть еще к одному способу...
Рассудком воевать с любовью – безрассудно.Чтоб сладить с божеством, потребно божество[87].Кто там мне противодействует? Амур? А если мы из соперника попытаемся сотворить союзника?
Включенный в заговор Игнашка Косой – точнее, ныне уже Князь, хотя имя с кличкой явно не согласовывалось, но пусть будет,– криво ухмыляясь, как-то притащил на подворье девку, выглядевшую, по словам Ахмедки, целый час после лицезрения ее прелестей цокавшего языком, подлинной Айбаку[88].
На самом деле звали ее Любавой – весьма подходящее имя, если учитывать ее профессию. Девка при себе имела все требуемое для предстоящего соблазнения и даже, согласно моему спецзаказу, сделанному с учетом пышнотелости Ксении, изрядно сверх необходимого. Даже мне чего-то захотелось при взгляде на ее могучий бюст и пышные бедра, очертания которых благодаря тесноватому сарафану были хорошо заметны.
Но... друг в первую очередь.
Дабы она, чего доброго, не перепутала клиентов, сориентировавшись на мой взгляд, я во время беседы старался на нее не смотреть, изображая занятого человека и старательно ковыряясь в часах – уже в четвертый раз собрать пока не получалось. Уговор, который я заключил с Любавой, состоял в том, что за неделю она завоевывает симпатию Квентина, затем возбуждает в нем страсть, ну а там и утягивает его в постель. ЗАГС, то бишь венчание в церкви – на ее усмотрение.
Деньга ей была обещана знатная, аж сто рублей – скупиться в таких вещах нельзя. Судя по алчно загоревшимся зеленым глазищам Любавы, стараться она будет от всей души. Еще бы. Не думаю, что она заработала бы столько же за год стояния на Пожаре с кольцом во рту[89], даже если бы имела неслыханный успех и популярность у клиентов.
Помимо денег я максимально облегчил ей работу, подробно и тщательно рассказав о характере Квентина, чего он любит и чего нет, как с ним желательно обращаться, вплоть до того, с чего начинать.
Чуток поулыбайся для затравки,Потом вверни чего-нибудь из Кафки,Потом поплачь над собственной судьбой,И все произойдет само собой[90].Трудилась девка и впрямь на совесть, однако результат оказался плачевный и выбить клин клином не удалось. Квентин ее даже не замечал.
Вообще.
Разве лишь когда она, проходя мимо, как бы невзначай задевала его своим упругим горячим боком или, обслуживая за столом, ненароком прижималась к нему тугой, налитой грудью. Только в этих случаях Дуглас поднимал на нее глаза и вежливо извинялся за причиненное неудобство.
Пыталась она действовать и напрямую, то есть зайти к нему ночью в опочивальню и... Но и тут вышел конфуз. Квентин вначале решил, что девка все перепутала, а потом просто вытурил ее, причем без малейших колебаний.
– Можа, ему мальца надоть, а не меня? – угрюмо поинтересовалась красавица через неделю.
– Да не в том дело. Любит он,– пояснил я.
– А тебе, княже, отвадить его хотца? – догадалась девка.
– Ну пусть не совсем, но хотя бы поумерить пыл,– пояснил я.
– Ишь ты какой,– усмехнулась девка.– Сразу видать, что из иных земель к нам прикатил. Говоря-то у тебя, почитай, нашенская, а нутро-то иное.– Не успел я возмутиться, как она пояснила: – Неведомо тебе, что любовь куда как проще вовсе умертвить, чем умерить, а для того тебе не ко мне, к бабкам надо. Они тебе вмиг «отсуху» смастерят. А то я, эвон, ажно в расстройство вся пришла – помыслила, будто так подурнела, что уж и не надобна никому.
