Артур Дойль - Затерянная земля
Я бросился к французу и закричал:
— Не стреляй! Не стреляй!..
Он ответил со снисходительной улыбкой:
— Столько свежего, хорошего мяса — и не стрелять!
Я хотел было выбить у него винтовку из рук, но было уже поздно. Грянул громкий выстрел, за ним другой, прокатившийся с шумом и грохотом по лесу.
Раздался рев и оглушительные трубные звуки…
Три страшилища вскачь пронеслись мимо нас назад, в лес, чуть не раздавив нас. Они бежали, ломая молодую поросль, и скоро шум их бега затих вдали.
Я снова посмотрел на вожака, стоявшего посреди русла и хоботом ощупывавшего рану под лопаткой. Видимо, боль была жгучей, так как ярость вспыхнула в нем, как факел. Грива его встопорщилась, глаза засверкали, словно угольки, и, прежде чем мы успели опомниться, он с неожиданной быстротой бросился на нас.
Я схватил Надежду и толкнул ее за ствол старого кедра, где хотя бы отчасти она была в безопасности.
Осторожно оглядевшись, я увидел, что и остальные спрятались по мере возможности, за исключением Сива. Этот несчастный выбежал чуть ли не под ноги раненому животному.
Мамонт в слепом бешенстве ринулся на него.
Сив побежал, падая и вновь вскакивая. Но смерть настигала его. Казалось, что от страха Сив потерял последний разум. Он завыл, как волк, так что страшно было слышать.
— Стреляй, Карл! Да стреляй же, — закричал Фелисьен. Тут я почувствовал тяжесть ружья в своей руке. Дрожащий голос Надежды повторял:
— Стреляйте скорее, скорее, а то будет поздно!
С величайшей сосредоточенностью, опершись о ствол кедра, я прицелился и спустил курок.
Колосс пробежал еще с десять шагов. Но пуля со стальной оболочкой выполнила свою смертоносную задачу. Мамонт остановился, судорожно свернул хобот, затрясся и с глухим шумом рухнул, как оборвавшаяся скала.
Он лежал, как ржавый камень, в темной хвое, и один его желтоватый клык грозно поднимался к небу. Пуля из моего ружья проникла через ухо в мозг, и действие ее было ужасно. Это был истинный триумф новейшего оружия.
Некоторое время я стоял в немом изумлении над первобытным существом ледниковой эпохи, которое лежало передо мной, громадное и еще теплое, существом, за минуту перед тем неукротимо бесновавшимся здесь. Его могучий клык был семь метров длиной, — семь метров наилучшей слоновой кости, над которой заплясал бы от радости любой африканский охотник.
Я осмотрел боковую бахрому животного, его волнистый густой подшерсток и отдельные волосы его гривы, достигавшие метра длиной.
— Хобот — лучшее лакомство, — восторженно провозгласил Фелисьен, который на все это приключение смотрел с практической точки зрения. — Я читал об этом в книге какого-то африканского путешественника. Ну, мой милый, мы можем поздравить тебя с крупной свежатинкой! Эх, какой материал для бильярда! — добавил он, постучав по торчащему клыку.
По приказанию француза, Сив, все еще бледный, моментально принялся за работу. Он вырыл поблизости продолговатую, неглубокую яму и принес с реки несколько подходящих камней. Потом развел сильный огонь из сухих ветвей и стал калить в нем плоские камни. Когда же они накалились добела, выложил ими яму и положил на них обрезанный и очищенный хобот мамонта.
Вскоре жаркое было готово, и начался «пир троглодитов». Я должен сказать, что более нежного, хрустящего и жирного мяса я еще не едал.
В этот момент появился эскимос, привлеченный приятным запахом. Оказывается, при виде неизвестного чудовищного животного он забился от страха где-то между древесными корнями, а потом долго приходил в себя.
Целых два часа он не давал о себе знать. Мы уже думали, что он заблудился или его постигло какое-нибудь несчастье, когда он неожиданно вынырнул из леса, совершенно невредимый, привлеченный вкусным запахом жаркого и со своим неизменным аппетитом. Эскимос поглощал невероятной величины порции, а его простодушное лицо от блаженства светилось, как полная луна. Но все же, по его мнению, еще вкуснее был бы желудок этого столь вкусного животного, желудок громадный, наполненный самой нежной полупереваренной кашицей из разжеванной травы и молодой хвои.
Яркими красками описывал он вкусовые достоинства желудка этого существа, которое он звал теперь «маматок», словом, которым он обогатил иннуитскую речь; но к его удивлению, мы устояли и остались глухи к его соблазнам и обольщению, очевидно, из уважения к своему собственному желудку, так как эскимосская кухня требует употребления подобных деликатесов в сыром виде…
Только после сытного обеда мы стали обсуждать наше последнее приключение.
Фелисьен, сидя на камне, набрасывал диковатую сцену лагеря у трупа мамонта. Я же снова подошел к толстокожему, измерил его и записал результаты. При этом я увидел на лопатке мамонта старые, давно заросшие следы ужасных ран. Что же это за животное, которое нападает на такого страшного зверя? Может быть, оно живет в этих же окружающих нас лесах?
И когда потом, покуривая, мы отдыхали около потрескивающего огня, я не решился рассказать о своем новом открытии.
Между тем, облака над нами медленно двигались к югу, а небо на севере наливалось грозовой синевой, не обещая нам ничего хорошего.
Пролетавший временами ветер был теплым. Почти жгучие лучи солнца наэлектризовали воздух.
— Этот печальный край, — сказал Снеедорф, выражая и мои личные мысли, — сохранил все условия, господствовавшие в северной и средней Европе в ледниковую эпоху. Тогда и там возле ледников бродили стада мамонтов. Потом эти существа отступили вслед за тающими ледниками, так как это были жители крайнего севера.
— Дольше всего, — вмешался я в разговор, — жили они в Сибири и на крайнем севере Америки. Потом стихийные катастрофы или же люди уничтожили последние стада. Возможно, какая-нибудь новая повальная болезнь стерла с лица Земли этих громадных, сильных животных. Только остаток их, вокруг которых замкнулось кольцо гренландских льдов, сохранился в живых. Здесь не изменились условия их существования.
— Но и здесь, — сказала Надежда, сидевшая до сих пор молча, — могли бы сохраниться какие-нибудь враги мамонтов…
Мысль о следах страшных когтей пролетела в моем мозгу.
— Кто? — беспечно спросил француз, не переставая делать наброски и выпуская носом тонкие струйки сигарного дыма.
Девушка на некоторое время замолчала и с тревогой посмотрела на тайгу.
— Люди, — ответила она потом.
А так как мы все молчали, то она продолжила:
— Люди, которые охотились на мамонтов в ледниковую эпоху. Те первобытные люди, которые вырезали изображения мамонтов и оленей на рогах и костях, найденных в пещерах в различных местах Европы.
После этой фразы настало какое-то гнетущее молчание. Наши взгляды с новой тревогой обращались в глубь темного первобытного леса.
Да, были здесь, в этой удивительной стране, олени, были и мамонты. Может быть, был тут и человек или другое какое-нибудь существо, уничтожавшее этих животных. Что за племя гиперборейцев живет в этой заколдованной земле?
— У-у-у, — завыл вдруг эскимос с внезапным испугом. Что-то просвистело в воздухе, и иннуит схватился за грудь.
Он был единственным, не снявшим своего гренландского костюма. Стрела с кремневым наконечником, вылетев из темной чащи леса, прошла через его тимиак под мышкой лишь слегка оцарапав его и вылезла из прорехи его толстой одежды.
XVIII
Это был красноречивый ответ на наш разговор. Мы схватились за оружие и согнулись под прикрытием, выжидая. Но никто не выходил из глубины леса.
А все же эту стрелу послала тетива лука, натянутого человеческой рукой. Тут были люди.
Наше положение сделалось критическим: незнакомый народ вместо приветствия послал нам стрелу. Что же будет дальше? По-видимому, мы окружены, заперты в кругу невидимых врагов.
Возможно, нам удастся договориться с ними. Нет дикарей столь упорных, чтобы обходительность и подарки не успокоили их недоверие и злобу хотя бы на короткое время. Но все же в нашем положении завидного было мало.
С трех сторон нас окружал лес; с четвертой текла быстрая река. Враг мог обрушиться на нас с нескольких сторон одновременно.
Снеедорф предложил как можно скорее найти новую, более надежную позицию, где бы при случае можно было защищаться, и враг не имел бы возможности подползти к нам на слишком близкое расстояние. Он посоветовал занять вершину ближайшего холма.
Так как из леса никто не появлялся, то мы решили: это одиночный дикарь или какой-нибудь соглядатай послал нам из чащи свою стрелу.
Холм, на который указал Снеедорф, до трех четвертей высоты был покрыт лесом; на вершине его группа карликовых кедров образовывала странный хохол. Мы собрали багаж. Фелисьен, несмотря на тревожную ситуацию, не забыл захватить с собою порядочный кусок мамонтового хобота.
