Сила Солнца: Фантастическая повесть для молодежи из времен недалекого будущего - Николай Андреевич Чайковский
***
В приветливой комнате летай-орловского[16] хутора сидела за столом молодая и красивая женщина и заплаканными глазами в отчаянии смотрела на чрезвычайный вечерний выпуск «Каневского листка». В голове не умещалось прочитанное в новостях; уговаривала себя, что это просто чья-то злобная выдумка. Ни на секунду не могла поверить, что сообщение соответствовало действительности. Сердцем чувствовала, что все это неправда.
Телеграмма из Киева гласила:
«Скандал в Инженерной академии. На сегодняшнем утреннем заседании Инженерной академии дошло до бурных сцен, какие прежде не знала ни одна академическая институция. Известный инженер, директор “Первого государственного авиационного завода” Михаил Роздвянский должен был зачитать сенсационный реферат, посвященный использованию солнечной энергии в практических целях. Но вместо этого его краткое выступление свелось к нескольким загадочным фразам о неких “радиоактивных лучах сигма и омега ”, существование которых не признает ни один уважаемый ученый. Разумеется, вся академия единодушно высказалась против гипотез Родзвянского и в лице профессора Хрущенко выразила удивление тем обстоятельством, что такой заслуженный ученый взялся не за свое дело и тратит драгоценное время на подобные беспочвенные фантазии. Обиженный этими замечаниями инж. Роздвянский выступил с резкой критикой академии в целом и набросился с площадной бранью на проф. Хрущенко. Он не остановился даже перед клеветой на Нестора украинской науки, выставив проф. Хрущенко виновником смерти бывшего ассистента профессора, Кружляка (последний, как известно, похитил часть золотого запаса государственного банка и позднее наложил на себя руки в ***-ском заведении для умалишенных, куда был переведен из тюрьмы). Проф. Хрущенко немедленно подал судебный иск против своего обидчика и потребовал ареста Роздвянского, указывая, что тот может скрыться от правосудия на своем самолете. В настоящее время Роздвянский, вероятно, уже находится под арестом…»
Молодая женщина встала из-за стола и нервно прошлась по комнате.
— Нет, этого не может быть! — произнесла вслух. — Это не более чем обыкновенная газетная сплетня!
Но внутреннее чувство подсказывало ей, что в сообщении могла содержаться доля правды. Поздний вечер, а его все нет, хоть и обещал сразу вернуться…
Галина Роздвянская знала, что муж не из тех, кто не умеет сдерживаться. А значит, его слова, — если только газета не врет, — должно были на чем-то основываться.
В невиновности Кружляка, не будучи с ним лично знакома, она была уверена: по рассказам мужа у нее сложилось впечатление, что в жизни ассистента произошла какая-то страшная трагедия, бросившая тень на невинного человека.
Но как сможет Михаил доказать перед судом его невиновность и подтвердить вину профессора Хрущенко? И если известия об аресте мужа правдивы, как вызволить его из тюрьмы?
В безысходной печали и грусти снова заплакала. Потом вытерла слезы, подошла к открытому окну и стала вглядываться в темноту ночи. Кругом было тихо…
Далеко за полночь раздался приглушенный перезвон и двор перед домом засиял электрическими лампочками. Это было изобретение Роздвянского — автоматический сигнал оповещал, что самолет приближается к хутору. В окрестностях хутора особые радиосигнализаторы приводили в действие электрические звонки и зажигали вокруг дома целую гирлянду ламп. Таким образом, становилось возможным садиться ночью в таком опасном месте, как здесь, среди деревьев и зданий.
Галина вертела головой, обводила взглядом небо, но сперва ничего не заметила. Наконец на какую-то секунду вокруг стало светло, как днем. Галина знала и этот сигнал: выстрел осветительной ракеты. Следом за ним в небе мгновенно появились два ярких световых луча — рефлекторы самолета.
Сердце Галины забилось быстрее.
— Да! Это он! Он на свободе, а я напрасно так волновалась.
Опрометью выбежала из дома.
Самолет дважды описал круг над хутором, будто ища подходящее место для посадки, а затем спокойно и медленно опустился на землю. Въехал на узкую дорожку между двумя рядами больших ламп и остановился перед самым домом. Через несколько минут Роздвянский уже стоял на пороге дома и держал в объятиях Галину.
— Ах, где ты так задержался? — спрашивала она. — Как я за тебя переживала! С тобой ничего плохого не случилось?
— Тьфу, ерунда какая-то стряслась. Добрых два часа где-то блуждал, сбился с курса и никак не мог добраться домой. Такое со мной впервые, хотя я не раз летал по ночам. Видимо, нервы сегодня никуда не годятся. Думал, придется до рассвета кружить в небе — в потемках я не решился бы сесть…
Поздоровавшись с женой, Роздвянский тотчас возвратился к самолету и завел его в небольшой ангар, как заботливый хозяин ставит лошадь в конюшню. В ангаре осмотрел радиомотор[17], достал из него остаток радиоактивного металла и осторожно спрятал в отдельную коробочку. Затем вынул из ящика с инструментами маленькую дорожную сумку и дальнейший уход за самолетом поручил прислуге. Войдя в комнату, Роздвянский бросил взгляд на стол и заметил «Каневский листок», где жена прочитала злополучную телеграмму.
— Ты плакала, голубка моя? Бедняжка, ты так печалилась из-за меня, а виной всему людская глупость и злоба! Как бессмысленно описано заседание! Сама подумай! Тебе ведь лучше, чем кому-либо другому, известны мои работы, мои мечты; ты поймешь, что я не мог поступить иначе. А в отношении остального — неужели пресловутый «Нестор украинской науки» видится тебе таким всесильным, что государственная власть встанет на защиту его достоинства? Ты даже вообразить не можешь, что это за негодяй. До сегодняшнего заседания, правда, и мне ничего подобного не пришло бы в голову. Вот, смотри!
С этими словами он вынул из сумки толстый пакет в конверте, адресованном Михаилу Роздвянскому. Пакет был отправлен из канцелярии ***-ского заведения для душевнобольных.
В конверте лежало следующее письмо:
«Глубокоуважаемый господин инженер!
Занимая должность директора нашего заведения, я приводил в порядок канцелярию и архив и обнаружил прилагаемый пакет, который долго пролежал у нас. Исполняя последнюю волю несчастного автора, незамедлительно пересылаю его Вам. Находясь у нас, Иван Кружляк покончил свою злосчастную жизнь самоубийством.
Мне было искренне жаль этого сломленного человека, которого я близко узнал и полюбил, будучи в то время помощником директора. Я догадывался, что в его жизни произошла, очевидно, какая-то чудовищная трагедия. Если моя догадка верна, не откажите в просьбе сообщить мне об этом. Я был бы рад удовлетворить свое любопытство, исходящее из искренней привязанности к бедняге Кружляку.
Примите мое глубокое уважение,
Степаненко».
Помимо письма, в пакете был второй конверт
