Виктория Гетто - Исход (СИ)
— Понял. А что дальше?
Через наушники доносится тяжёлый вздох.
— Не знаем. Пока решили отсиживаться у себя. Подождём, пусть немного устаканится в Русии. В Гонведии и Прусии мясорубка. Мы получаем оттуда кое-какую информацию — страшно становится. Ты в курсе, что войска Океании там уже высадились?
Я бледнею, хотя мой собеседник не может меня видеть.
— Уже?!
— Да. Уже. И то, что там творится — Гитлер отдыхает. По ходу, заокеанские владетели решили полностью зачистить материк под колонизацию. Так что ничего хорошего Русию не ждёт. Мы срочно готовимся, но людей не хватает. Хотя женщины все на сносях. Без исключений.
Внезапно мне почему то вспомнилась Аллия.
— И бывшая императрица?
Доносится смешок:
— Уже два месяца.
— Это как?!
Я, мягко сказать, ошарашен.
— Ты же говорил, что она не была беременна, когда прибыла к нам!
— Ну, у нас кроме императора мужчин достаточно…
Кручу головой, словно меня душит этот проклятый нашейный платок.
— Ладно. Что ещё интересного?
— Да всё так же. Сможешь прорваться на Юг?
Лихорадочно прикидываю:
— Не уверен. В этом году неожиданно много снега, и пока он не стает, машина не пройдёт. Да и потом — земля влажная… Сам понимаешь.
— Понимаю. Мы сейчас готовим промежуточную базу на одном из островов. Кроме того, восстанавливаем прежний груз 'Свободы'…
Я едва удерживаюсь от того, чтобы присвистнуть — прежний груз нашего 'Либерти', это грузовики, танки, истребители, боеприпасы наших, ещё советских калибров. Американцы отправляли технику по ленд-лизу, законсервировав на совесть. И достаточно было смыть окаменевшую смазку, перебрать двигатели и трансмиссию, проверить резиновые уплотнители, и вся техника была на ходу. Вспоминаю своё изумление, когда под слоем пропарафиненной бумаги обнаружилось, что плоскости 'аэрокобр' выглядят так, словно только что с завода. А большой трёхосный полноприводной 'Студебеккер' после того, как ему сменили аккумулятор, тупо завёлся и поехал, простояв больше семидесяти лет в трюме…
— Но, опять же, время. И — рабочие руки.
— Понял тебя. В общем, если совсем прижмёт — буду уходить на Юг. Любыми путями и средствами.
— Ты бы поторопился…
— Пока ещё можно тут побыть. А время сейчас работает на меня.
— Ты прав. Ладно. Заканчиваем. Сын передаёт тебе привет и просит привезти ему жену.
— Ещё и ему?
В наушниках снова смеются:
— Сам знаешь, у нас тут дефицит. Пилоты таскают помаленьку, но это капля в море… Так что ищи сыну подарок.
Вздыхаю.
— Ладно. Подберу что-нибудь. Конец связи.
— Конец связи. И удачи тебе, Миша.
Индикатор гаснет, и я застываю в раздумьях. Значит, Океания решилась на открытую интервенцию. Хуже и быть не может. Массовые беспорядки на территории Паневропы, спровоцированные их агентами. Ослабление и исчезновение твёрдой власти… Крайне удачный момент для них… Отвлекаюсь от тяжёлых мыслей, улыбаюсь, вспоминая заказ сына. Жену ему, видите ли привезти! Впрочем, в столице очень много красивых девушек. Так что найти можно… В двери стучат:
— Ваша светлость, дамы интересуются, когда начнёте смотреть живые картины…
Это Горн. Эх, женщины-женщины! Вам бы только развлечения… Со вздохом убираю гарнитуру и прочее в ящик стола:
— Скажи, буду через пять минут…
…Проходит ещё неделя, и однажды вечером ко мне буквально вламывается Пётр:
— Ваша светлость, Михх!
Он не похож сам на себя.
— Что?
— Океания начала вторжение в Русию!
Молча гляжу ему в глаза:
— Я знаю.
— И вы молчали?!
— Полегче, Пётр. Мне запретили об этом говорить раньше времени. Лучше скажи, что твои генералы?
Он злобно бьёт кулаком в стену:
— Рады.
— Что?!
— Они довольны этим. Каждый считает, что теперь он получит всю власть! Теперь они решают, кто будет главнокомандующим.
— На кладбище…
Зло добавляю я. Парень вскидывает глаза, хочет что-то сказать по поводу неуместной шутки, но понимает, что я говорю правду. Бледнеет.
— Что мне делать? Вы можете что-нибудь посоветовать, Михх? Дельное?
— Дельное? Могу.
Моё лицо каменеет.
— Собирай тех, кому можешь доверять. Готовь большой обоз, ищи, где только можешь, продукты, боеприпасы, оружие.
— Это ещё зачем?!
Не понимает он. Поясняю:
— Потому что, Петя, мы будем эвакуироваться. На Новую Русь. Здесь мы пока сделать ничего не сможем. Так что решай. Либо ты уходишь с ними к нам. Либо…
— Я лучше умру!
— Ну. да. Умереть за свою Родину может каждый дурак. А вот выжить, чтобы враги умерли, и потом отомстить — способен не каждый умник. В общем, решать тебе.
Он сопит, набычившись, смотрит на меня. Машу рукой в хорошо знакомом ему жесте раздражения:
— Решать тебе. Время пока есть. Я буду тут до последнего. Потому пойду со своими в точку эвакуации. А ты — пока думай. Но моё предложение в силе до крайнего дня.
— Когда я узнаю, что он наступит?
— Смотри на флагшток.
Показываю на потолок залы.
— Когда на нём не окажется флага Нуварры, значит он наступил, и утром я отправляюсь в путь.
— Понятно. Удачи вам, Михх.
— И тебе, Петя…
Мы крепко пожимаем друг другу руки, затем Рарог отдаёт мне честь и выходит. Я прислоняюсь к стене коридора, где мы разговаривали. Хороший парень. Но именно такие и гибнут первыми. Оставляя вместо себя мразь… Есть, правда, ещё один выход из сложившейся ситуации. Организовать переворот. Сил и средств для этого у Петра достаточно. Арестовать высших офицеров, поставить их к стенке. Сосредоточить власть в одних руках. Организовать вновь единую армию, под одним началом, разгромить океанцев. Их коммуникации растянуты через океан. Мы, русские, можем помочь перекрыть их, и оставшись без снабжения интервенты будут обязательно разбиты… Но какой ценой? Сколько наших погибнет? Может, лучше пока отсидеться на материке? Хотя не совершаем ли мы ошибку? Нет. Не совершаем. Новая Русь не готова к большой войне. А Петру, даже в случае удачного захвата власти, не хватит времени, чтобы организовать отпор врагу. Особенно, в условиях двухмесячной анархии и беспредела на просторах Русии, полном коллапсе экономики, разгуле преступности… Время. Время! Оно играет и против нас, и за нас. Но мы не умеем им повелевать. Поэтому — делай что должно, и пусть случится то, что случится…
Глава 21
А дни летят со страшной, просто неописуемой скоростью, полные страшными новостями. Рабочие, как я и говорил, не выдержали. То ли океанские эмиссары действительно сбежали, то ли они смогли как-то вновь сплотить тех, кто уцелел после первого восстания, но голодные люди не выдержали, и в одну из ночей попытались прорваться из кольца войск. Вспыхнули дома, голодные, буквально шатающиеся от ветра люди молча, потому что сил кричать у них не было, двинулись на штурм. Вооружённые винтовками, ножами, топорами, камнями и металлическими прутьями, обвязанные взрывчаткой, молча шли на солдат, под шквальным огнём пулемётов, падая сотнями, но не останавливаясь. Женщины и мужчины, подростки и дети, старики и старухи. Это была бойня. Самая настоящая. Говорят, что стрелки сходили с ума, некоторые не выдерживали и кончали с собой, но всё-таки перемололи тех, кто ещё оставался жив. Генерал от артиллерии сформировал специальные команды из уголовников и направил их в рабочие кварталы. Что те творили — просто неописуемо. Потом я побывал в тех местах. Но даже мой закалённый желудок не выдержал увиденного и не раз был опустошён. Даже бандеровцы на Донбассе не творили подобного. И я не хочу об этом вспоминать. Вообще артиллеристы отличались особой безжалостностью к окружающим и своим соратникам. На территориях, отошедших к ним творилось нечто страшное, напоминающее больше всего варшавское гетто во время подавления восстания в тысяча девятьсот сорок третьем году. Массовые казни, уничтожение деревень и городов стало нормой. За невыполнение норм выработки — смертная казнь. За утаивание продовольствия крестьянами — сжигалась вся деревня, зачастую с жителями. Выгребалось всё до зёрнышка, подчистую. После сдачи продовольственного налога приходили продотряды, обрекая уцелевших после массовых казней на голодную смерть. Иногда я не понимал смысла действий войск этого генерала, до той поры, пока океанские интервенты не вошли на подконтрольные ему территории, где он, лично, вышел приветствовать оккупационные войска и был награждён командующим океанскими частями орденом 'За особые услуги Океании'. Узнав об этом, оставшиеся два правителя объявили третьего изменником Диктатуры, только было поздно. Хуже того — теперь каждый подозревал другого в измене и не доверял невольному союзнику. Их части вели боевые действия наособицу друг от друга и несли большие потери. Больше того, захваченные ранее склады с боеприпасами и оружием очень быстро пустели, а изготавливать новое вооружение на смену было негде. И — некому. Жить за счёт трофеев? Была объявлена массовая мобилизация. В строй ставили всех, от мала до велика, в руки давали ломы, топоры, а то и просто палки, и гнали на убой. Пётр поседел в двадцать три года. Я ещё как-то держался, потому что глядя на меня сдерживались и остальные мои жильцы. Но и до них доходили рассказы о том, что снаружи творится кошмар. Горн не всегда мог удержаться от болтовни, за что пару раз получил от меня взбучку. Моральную, естественно. Не буду же я поднимать руку на старика? Он спохватился, но семена были посеяны, и всходы взошли. Аора попросила меня переселить её и Юницу с первого этажа на второй, поближе ко мне. Пришлось пойти на уступки. Теперь все жили в одном месте. Слугам полностью достался первый этаж. На улицу женщины практически не выходили, потому слишком многие оскорбляли или выкрикивали угрозы в их стороны, проходя мимо ограды. Несколько раз возле ворот находили трупы умерших от голода или убитых, и нам приходилось самим хоронить их на близком кладбище. Страна уверенно катилась к краю пропасти. Пётр приходил всё реже, и выглядел всё хуже. Спрашивал совета, но что я мог? Конечно, я старался. Но выходил только хуже — полумеры лишь оттягивали катастрофу. Океанцы медленно, но уверенно двигались с востока на запад, насколько я знал, одновременно войска заморских господ высадились и на западе, и в Прусии и Гондване так же шли отчаянные бои до последнего солдата и последнего патрона. Безысходность. Отчаяние. Вот что я ощущал, когда выходил из дома. В эти дни он казался мне единственным местом, где царили спокойствие и надежда на лучшее. Ценность Хьямы, как агента Океании и человека, знающего подноготную разведки скатилась к нолю. Теперь все знали, что беспорядки, покушение и восстание рабочих спровоцировано и организовано агентами заморской державы. Но… Я слишком привык к ней, чтобы просто в один прекрасный день выгнать её на улицу или передать властям. Пусть будет, как было. Так я решил. Всё-равно, кому-нибудь из наших она пригодится. Так закончилась зима, сменившись весной. Расцвели уцелевшие деревья, кустарники. Зазеленела трава, появились первые цветы. Только радости от того, что закончились холода, не было. С каждым днём становилось всё хуже и хуже. Океанцы резко прибавили темпы наступления. Если раньше помогали холода и глубокий снег, то теперь, едва подсохла земля, тысячи солдат в синих мундирах зашагали по полям, дорогам и лесам, распевая гимны на чужом языке. Немногочисленные попытки сопротивления жестоко подавлялись. Да и воевать было некому — все людские резервы Русии практически иссякли. Теперь очень редко на улицах столицы можно было увидеть мужчину. Одни женщины и дети. Пётр стал тенью самого себя. Седые волосы, исхудавшее до последней степени лицо, горящие от недосыпания и переживаний глаза, налитые кровью. Он не щадил себя, буквально сгорая от нечеловеческой по напряжённости работы, но все его усилия пускались на ветер двумя генералами. В один из дней он признался мне, что не видит выхода из сложившегося положения вещей и иногда подумывает о том, чтобы пустить себе пулю в лоб. Я тогда очень долго ругался с ним, приводил десятки, сотни доводов, и с огромным трудом убедил его немного подождать. Именно тогда он решил последовать моему приглашению и пойти со мной на юг, где нас заберут. С тех пор в укромном месте на юге столицы начал формироваться отряд будущих беглецов. Всё делалось в глубокой тайне, и пока Рарогу удавалось её сохранять от своих начальников, оказавшихся, как ему и было сказано сразу, полными ничтожествами. Через неделю мы собирались выезжать, и я очень надеялся, что нам удасться это сделать без происшествий. Как же я ошибался… Рассекая наспех организованные и построенные позиции русов, громя почти безоружные, наспех собранные части океанцы начали масштабное наступление на столицу. Как я понял, последнее. Одновременно с запада ударила вторая волна их войск, закончившая к тому времени захват Прусии и Гонведии и прочих мелких стран. Единственными свободными путями для бегства оставались Север, пустынный и практически безлюдный, большую часть года покрытый льдами и снегом, куда и устремились практически все беглецы, неизвестно на что надеясь. Юг почему то избегался всеми. Лишь очень немногие двинулись туда. Почему? Я не понимал очевидного. Может, потому что океанцы начнут зачистку беглецов в более подходящих условиях куда быстрее, чем среди снегов и льдов, куда могут вообще не пойти?..
