Путанабус. Две свадьбы и одни похороны - Старицкий Дмитрий
А пока — пронесло. Спасибо, Танечка.
Бросив Ингеборге дежурное «извини», я моментально переместился к таежницам.
— Что тут у вас?
Косуля, если это только косуля, хотя она внешне похожа на земную косулю: рожки тонкие, на концах раздвоенные, сама вся стройная. Но это только издали, вблизи эта козочка была размером с хорошего земного лося. С верхнего рваного гранатами бока таежницы уже сняли шкуру и аккуратно вырезали все сортовое мясо.
— Вы что, собрались ее всю свежевать? — удивился я такой хозяйственности.
— А как же? — ответили таежницы хором.
— Так пропадет же. Столько мяса нам не сожрать, — попытался я достучаться до их разума.
— Ничего, подкоптим по-быстрому, и храниться будет минимум неделю, — уверенно заявила Комлева. — Тут главное — не дать мухе личинку отложить.
— Когда коптить будем? И для кого? Для бандитов, которые на дым твоей коптильни сбегутся сюда со всех сторон?
— Да, недодумали, — удрученно сказала Бисянка.
— Еще вопрос на засыпку, — упер я руки в боки. — Нас тут пятеро. У мешка четыре ручки. Сколько килограммов можно утащить вчетвером на полтора километра, и при этом не умереть?
— Пятьдесят-шестьдесят, — моментально ответила Дюля.
— Сколько мы съедим сегодня вечером? — настаивал я.
— Смотря чего, — встряла Ингеборге. — Если хорошего шашлыка, да под пиво, то по килограмму на нос клади.
— Нормально, — согласился. — Это десять килограммов. Что мы будем делать с остальным полтинником?
— Закоптим… — завела Дюля снова свою шарманку и осеклась, зажав рот тыльной стороной ладони. Ладонь у нее была вся в крови косули.
— Жор, мы все поняли, — сказала Бисянка тоном девочки-одуванчика, отличницы и ябеды, — но жалко же все это бросать? Олешка совсем молоденькая. Мяско мягонькое.
— А что скажет баталер? — повернулся я к Ингеборге.
— Тридцать килограммов, — ответила та. — Десять съедим сегодня. Двадцать — если потеснить и переложить холодильник, вынув оттуда, к примеру, банки с твоим пивом — втиснем в него. Это нам еще два дня обжираловки. Но остальное даже класть некуда в автобусе.
— Тогда берем вырезку и одну ногу без костей, — подвела итог Дюля.
— Вырезку с обеих сторон хребта? — уточнила Таня.
— С обеих. Ох, как края-то жаль. И печени, — Дюля чуть не всплакнула.
— Ну что? — вмешался я в их переговоры с жабками. — Ворочать эту козочку еще надо?
Новая Земля. Плоскогорье между территорией Ордена и Южной дорогой.
22 год, 33 число 5 месяца, пятница, 21:54.
— Ладно, если Жора не в настроении нас развлекать, то я расскажу вам старую тунгусскую легенду народа ламутов. Теперь ламутов почти не осталось — их чукчи загеноцидили, еще до прихода русских, и они теперь называются так же, как и мы, — эвены.
Все замолчали и повернулись к Дюлекан, правда, двигались крайне вяло и очень замедленно. По-эстонски.
Если бы сейчас сюда нагрянули бандиты, то повязали бы нас просто голыми руками. Легко. Как бельков на льдине.
Шашлыка мы просто обожрались. Дорвались, что называется, до бесплатного. И хотя совместно с Сажи мы замариновали не десять, а все пятнадцать килограммов, съели девочки практически все. И теперь лежит гарем в полном составе у мангала вповалку, руками животики поддерживая и тихонько охая. Да и я не лучше.
Кстати, и мое пиво они тоже вылакали. Весь запас. Сейчас Бисянка для нас травки какие-то заваривает, чтобы, как сказала, не было заворота кишок.
А насчет меня — «не в настроении» — это еще мягко сказано. Я вздохнуть свободно не могу. Не то что «романы тискать». Я не просто «не в настроении», я — не в состоянии.
Сажи показала всем мастер-класс по кавказскому шашлыку. Причем мясо мариновала она ровно час, отобрав у меня все шесть бутылок сухого белого вина, которыми меня оделил на дорогу Зоран. Как жаба меня ни душила, но вино я отдал. Лук, чеснок, приправы были в ассортименте. Запаслись. Вода из ручья рядом, чистейшая. Угли добыли из веток этого незнакомого древовидного веника с края лагеря, древесина которого была ломкая и хрупкая, как тамариск.[201] И горела зеленым цветом.
А вот хлеб, кстати, доели последний, хоть дичь и не была жирной, в отличие от баранины. Она была постной, нежной, с хрустящей корочкой и таяла во рту, куда попадала прямо с шампура. У антилоп, которыми нас баловал Саркис, мясо было и жестче, и не так вкусно само по себе.
Когда Сажи все нахваливали, то она, гордая, все же смущалась немного и пыталась отшутиться:
— Тонкий вкус этого мяса происходит от того, что оно, пока вы за ним бегали, успело пропитаться вкусом взрывчатки Жориных гранат, — утверждала она под хохот девчат.
Ну а дальше, как водится: хохотали и жрали, жрали и хохотали.
Так и отвалился от мангала с шампуром в руке, не в силах больше ни пошевелиться, ни пустой шампур на место положить. Хорошо земля за день крепко прогрелась, даже «пенка» не понадобилась. К одному моему боку привалилась Ингеборге, к другому — Наташка. Но сил никаких уже ни на что нет. Даже подружку погладить. Лежу и перевариваю, как удав слона.
Впрочем, что я все о жратве, давайте Дюлекан послушаем. Экзотика. Этнография. Развлечение у догорающих углей.
— Давным-давно это было, — начала Дюлекан акынить, слегка покачиваясь из стороны в сторону. — Не так давно, когда бог Севки только создавал людей, но достаточно давно, чтобы все об этом уже забыли. А то, что помнят, так это только потому, что когда бог Севки создал людей из глины, скрепленной рыбьим клеем, и влил в них жизнь водой с собственной ладони, то для того, чтобы люди друг друга любили, он поменял им ребра. Однако так случилось со временем, что люди на земле перемешались, и женщине найти себе пару — мужчину с полным набором своих ребер — стало очень трудно. Однако если такое все же случалось, то вспыхивала такая любовь, что остальные только столбенели и рот открывали, ибо им оставалось только завидовать. Такая пара любила друг друга ярко, до самозабвения и умирала в один и тот же день.
— Как я это понимаю, — со стоном протянула Анфиса. — Сама, когда вижу большую любовь, вся на зависть исхожу не по-детски.
— Да тихо ты, со своими переживаниями, дай послушать, — шикнула на нее Альфия, — интересно же.
А мне пришло в голову, что евреи — с ребром Адама — скорее всего, жадные и жалкие плагиаторы тунгусов. С одним-то ребром всего!
— Так вот, — продолжила Дюлекан, — мужчины наши и берут по несколько жен, потому что только так можно угадать женщину, у которой есть хотя бы два-три его ребра. И это уже счастье. Но и оно редкостью стало в наше время. Раньше, говорят, такое намного чаще случалось.
И вдруг неожиданно поменяла тему:
— Жора, дай сигарету, никак нельзя у костра рассказывать что-то без трубки.
— Нет у меня трубки, — ответил ей, — увы.
— Вот потому я у тебя и прошу сигарету. Я видела, что у тебя есть с ментолом.
Я залез в карман и кинул ей жесткую зеленую с золотом пачку, которую Дюля ловко поймала. Привстать и подать, как культурному, сил никаких не было.
В это время зашумел чайник, и Таня заварила свой напиток, прилично запузырив в него сахару, чтобы отбить вкус веника от травяного сбора.
Дюля всем раздала по кружке, принимая их от Тани, наверное, чтобы рты заняли и не мешали ей вещать.
Потом села и прикурила от уголька, сорвавшегося с «керогаза». При этом закрыла глаза и стала странной манерой вдыхать в себя табачный дым.
Все молчали и терпеливо ждали продолжения. Все же не так много у нас было в последнее время таких вот развлечений в узком кругу.
— Но если все же соединяются двое, у которых взаимно все ребра от другого, то разъединить их не может уже никто и ничто, — сказала Дюлекан, выдыхая табачный дым, — даже духи и боги. Потому что это — Судьба. А Судьба старше и главнее богов. Судьбу даже боги боятся. Потому, что Судьба родилась раньше них.
