Сергей Покровский - Жертвы дракона
Йолду и старики с поклонами подходили к страшному дому. На помосте не было никого. На сходнях лежал посох. Это было знаком того, что Ойху дома, но не желает, чтобы его беспокоили. Вход в хижину был задернут меховым пологом.
Старики смущенно поглядывали друг на друга и первое время не знали, что делать. Йолду уселся на траву, за ним сели все остальные и долго дожидались, не покажется ли наконец хозяин.
Действительно ли он спал и не замечал пришедших к нему на поклон людей или просто делал вид, что не замечает?
Ойху любил поломаться, насладиться сознанием своей власти и растерянным видом просителей.
Солнце уже стало склоняться к горизонту, когда Йолду поднялся. По сделанному им знаку старики осторожно и молча удалились.
Свидание состоялось лишь на другой день, рано утром.
Ойху принял в подарок свежих лососей, принесенных стариками, и приказал, не откладывая, начинать обряд медвежьей свадьбы.
Медведь сидел в большой бревенчатой клетке. Стены клетки состояли из крепко забитых в землю сосновых стволов, прочно переплетенных между собой толстыми ветвями. Потолок ее был также сделан из тяжелых стволов, увязанных ветвями так, чтобы медведь не мог их разобрать.
Одна сторона клетки состояла из горизонтальных бревен; их можно было развязать и выдвигать по необходимости.
Бревна с этой стороны положены были с промежутками, с таким расчетом, чтобы медведь мог просовывать через них лапы, но не голову.
Когда торжественное свадебное шествие приблизилось, медведь встретил их ревом, похожим на недовольное и громкое оханье. Сам Йолду подошел к клетке и стал совать медведю крупных щук и лососей.
Вслед за Йолду подходили и другие. И каждый, кто кормил пленника, не забывал приговаривать ему ласковые слова.
— Кушай! — говорили они. — Хорошо кушай! Скоро придет твоя невеста.
Вдруг раздался оглушительный визг. Из-за кустов показалась толпа людей, большей частью молодых мужчин и парней, которые пели и кричали все разом. Посреди этой шумной толпы выделялась стройная фигура девушки.
Она была одета в разукрашенный свадебный наряд невесты. Щеки ее были ярко накрашены красной краской, а лоб — желтой, совершенно так, как украшали себя невесты Свайного поселка.
Это выступала «невеста медведя», которая должна была забавлять его на празднике.
Длинные черные косы, стройный стан и гибкие движения плясуньи издали делали эту фигуру красивой. Но вблизи бросалось в глаза подслеповатое лицо, маленький, приплюснутый нос, слишком большие губы и массивные челюсти, которые производили отталкивающее впечатление.
Роль невесты играла Гуллинда, одна из младших дочерей Ойху, рожденная от желтолицей жены. Она плясала по приказанию самого Ойху, который любил смотреть на эти церемонии.
Едва только раздались взвизгиванья плясуньи, как послышались глухие удары бубнов и из тех же кустов показался сам гадальщик.
Уоми, стоявший в толпе приезжих, с интересом вглядывался в важно выступающего владыку Мыса.
С первого взгляда от него веяло какой-то странной жутью. Окруженный свитой своих малорослых жен и детей, Ойху казался среди них великаном. Но не высокий рост был причиной того трепета, который окружал гадальщика. Во всей его фигуре, в странной посадке его надменно закинутой головы, сидящей на длинной шее, в пронзительных серых глазах, как бы впивающихся в тех, на кого он смотрит, было какое-то неприятное, гордое и вместе с тем хищное выражение.
По мере того как приближался хозяин Мыса, смолкали болтовня и смех собравшихся. Все подбирались, выжидая его приближения, и наконец один за другим повалились ничком на землю.
Ойху прошел мимо лежащих на животах гостей и уселся на большой валун, напротив клетки.
— Ну! — глухо сказал Ойху, и голос его без всяких усилий зычно раздался в наступившей кругом тишине.
Он махнул рукой, и снова, под визги и вскрики своей свиты, плясунья закружилась и замахала руками.
Постепенно ее пляска становилась оживленнее. Она ходила по кругу перед внимательно следящими за ней маленькими глазками медведя. Подходила к самой клетке, отбегала в сторону, вертелась и выставляла вперед то одно плечо, то другое. Хор голосов и удары бубнов делались все более задорными, все громче раздавалось притопыванье ног, и под дикий аккомпанемент «невеста» продолжала свой танец. Наконец она встала на одно колено, обвела вокруг головы кистями рук и упала навзничь.
Буря голосов поднялась в толпе.
— Твоя невеста! Твоя невеста! — кричали оттуда. — Бери, медведь, молодую жену.
— Пора вести, — сказал Ойху.
К клетке опять подошел Йолду с корзиной и вместе с ним несколько рыбаков. Они несли длинные и широкие ремни из лосиной кожи.
Йолду показал медведю большого лосося, и как только тот протянул свои передние лапы, рыбаки ловко накинули на них затягивающиеся ременные петли. Тотчас же по нескольку человек ухватились за свободные концы петель и начали растягивать лапы медведя в разные стороны. Медведь взревел и попробовал вырваться, но ничего не мог сделать. За концы ремней схватывалось все больше и больше сильных мужчин, и медведь вынужден был стоять с распростертыми передними лапами.
Зверь рычал, охал, стонал, дергал ремни, но чем сильнее дергал, тем туже затягивались петли.
Чтобы предохранить себя от опасности на случай, если бы какой-нибудь ремень не выдержал, на каждую лапу надели еще по ремню.
Наконец зверь устал рваться. Он только тихонько охал и сопел, поглядывая бегающими глазами на своих мучителей.
Когда зверь затих, Ойху приказал выдернуть горизонтальные бревна клетки, певцы запели песни, и под их оглушительные звуки медведя повели с растянутыми в обе стороны передними лапами.
Перед ним, махая руками, танцевала и кружилась «невеста». Сзади и по сторонам шли остальные зрители и участники церемонии. Сам Ойху, опираясь на палку, горделиво шел впереди всех.
Шествие продолжалось недолго. Оно направлялось к тому месту, где невдалеке от идолов стояли две сосны с обуглившейся кроной и осыпавшейся хвоей. Эти сосны служили как бы воротами, через которые надо было проходить, чтобы проникнуть в святилище. За ними виднелась гладкая гранитная поверхность Мыса.
Зверя поставили между соснами и старательно привязали ремнями к стволам. Когда узлы были крепко завязаны, все отошли в стороны.
Медведь стоял с распростертыми лапами посреди хоровода и кротко поглядывал на продолжавшую жеманничать перед ним невесту.
Ойху подошел к медведю и сунул ему в нос рыбу, которую взял из корзинки Йолду.
Медведь только отвернулся, и рыба шлепнулась наземь.
Ойху низко поклонился ему, стал на колени и прикоснулся лбом к примятой траве.
— Кланяемся тебе, лесной гость! — сказал он, поднявшись и глядя зверю в глаза. — Не гневайся, что мало угостили. Не гневайся, что плохую дали невесту. Лучше не было, — сказал он, придвигаясь ближе к морде медведя.
Медведь со страхом попятился, стараясь отвести глаза от этого пронизывающего взора.
— Ну, пойте теперь последний раз, — сказал Ойху, обернувшись к стоящему кругом хороводу.
Опять началась та же громкая песня, с визгом и хлопаньем в ладоши. «Невеста» опять стала кружиться, обходя вокруг медведя.
Сделав три круга, люди остановились. Теперь перед зверем плясала только «невеста», взвизгивая и махая руками.
— Кланяйся жениху, — сказал Ойху.
Девушка поклонилась.
— Ближе подойди! Чего боишься?
Ойху схватил ее сзади за шею и так сильно толкнул, что она ткнулась лицом в мохнатую звериную грудь.
Медведь огрызнулся. Девушка отскочила и с плачем бросилась бежать.
Ойху громко хохотал.
— Ну, пора! — сказал он и поманил мальчика-сына, который держал в руках лук и стрелы.
Колдун стал против медведя, наложил стрелу и, почти не целясь, спустил тетиву.
Медведь зарычал и начал неистово рваться. Каменное острие пробило ему кожу и застряло между ребрами.
Ойху опять засмеялся. Потом обернулся к толпе:
— Ну, кто добьет? Только разом! Кто сразу добьет, тому дам глаза: увидит, чего никто не видал. Лесом пойдет — не заблудится, кого будет искать — найдет даже в темную ночь.
Рыбаки переминались с ноги на ногу и молчали.
— Что, боитесь? — хохотал Ойху.
— Уоми! Уоми! — раздалось несколько голосов с той стороны, где стояла кучка рыбноозерцев.
Уоми вышел вперед; в руках у него не было никакого оружия.
— Возьми! — сказал Ойху, протягивая Уоми свой лук со стрелами.
Уоми покачал головой и вынул из-за пазухи бронзовый кинжал. Нож был заново отточен, и лезвие ярко сверкало, отражая пламя костра. Уоми обошел привязанного на ремнях медведя и, выбрав место, вдруг вонзил свой длинный кинжал под левую лопатку зверя. Кинжал вошел сразу по самую рукоятку, как будто проткнул кусок сала. Медведь охнул и бессильно повис на ремнях.
