Аделаида Фортель - Предмет простой
— Ой, а я тебя знаю! — крикнула Алина дымному зверю. — Ты кошка! Кошка Пемоксоль, верно?
Зверь испуганно втянул крылья и внимательно посмотрел Алине в глаза:
— Верно. Кошка. Только зовут меня иначе.
— А как? Как тебя зовут?
По тому, как сверкнули желтые кошачьи глаза, Алина вдруг поняла, именно этот вопрос хранился в сбежавшей от нее банке номер HХ-IIN-10059.J.819-03, и именно за этим ответом она сама сюда попала, и это для нее лично очень и очень важно, важнее, чем жизнь на Марсе. Но темнота вокруг плавно стронулась с места, стремительно набрала обороты завертелась, как детская карусель, смазывая в серое пятно бесконечные стеллажи и банки, подхватила Алину и поволокла обратно.
— Нет! — закричала Алина, растопыриваясь, как Жихарка из детской сказки, в тщетных попытках зацепиться хоть за что-то в вертящейся темени. — Нет! Дайте мне еще десять секунд! По-жа-луй-ста…
Темень замерла, и во внезапно наступившей тишине тихий голос прошептал:
— Меня зовут Алка.
* * *По подоконнику вползло пятно солнечного света, прокралось на офисный стол, скользнуло по экрану монитора и повисло на стене, зацепившись за обрезанные зигзагом края черно-белой фотографии, с которой совсем юная бабушка насмешливо смотрела на претенциозную обстановку приемной. Алка улыбнулась ей в ответ и, лениво откинувшись в кресле, поднесла к глазам крохотное зеркальце. Еще два часа назад она металась по приемной и тщетно пыталась выполнять свои служебные обязанности. И впервые в жизни ни на чем не могла сосредоточиться: из головы тот час вылетали все распоряжения, пальцы выплясывали на клавиатуре истеричный канкан, лица посетителей сливались в одно красно-розовое просительное пятно, за дверью бесновался шеф, кофе проливался на поднос, компьютер зависал. И такая карусель царила до тех пор, пока Алка не взбунтовалась. Она вытолкала всех из приемной, выключила компьютер, заварила себе кофе и, под комариный писк снятой телефонной трубки, достала из сумочки пудреницу. Крохотное зеркальце разбивало лицо на кусочки, из которых Алка теперь складывала верную картинку. Оказалось, что глаза у нее бабушкины — золотисто-карие с уголками, слегка приподнятыми к вискам. Робкие веснушки на носу и щеках ничуть ее не портят, а, напротив, придают лицу нежный девический шарм. Нос длинноват, да и бог-то с ним. Рот маленький с плотными упрямыми губами был бы хорош лет пятьдесят назад, а нынче в моде большие чувственные рты. Ну и черт с ней, с модой — она капризна и переменчива, за ней гоняться — жизни не хватит. Алка поймала в зеркало улыбку. М-да, зубы мелки, остры и неровны. Сколько переживаний и слез она пролила из-за них в юности! Смешно вспомнить. Уши… Уши великоваты. Скулы слишком резки. А брови постоянно норовят потерять форму, только Алка им не позволяет, безжалостно выщипывая каждую лишнюю волосинку. Пожалуй, с человеческой точки зрения она некрасива. И впервые эта мысль не вызвала никаких отрицательных эмоций. Какое ей теперь дело до человеческих оценок? Ведь она кошка. Острозубая кошка с чуткими ушами, любопытным носом и золотистой шкуркой. И как кошка она сногсшибательно хороша, задери ее овчарка! Жаль только, что у нее нет хвоста, который можно было бы задрать трубой и рвануть по крышам.
Алка отложила зеркальце и подошла к окну. Пахло нагретым под солнцем асфальтом, смолистой тополиной листвой, горячей жестью подоконника, распаренной землей и старой штукатуркой. Галдели воробьи, орали дети и восторженно заливалась лаем тощая черная собачонка. Хорошо, черт побери! Невыносимо хорошо! Сверхъестественно хорошо найти себя! А вместе с этим и все ответы на все вопросы. На все — на все. Например, почему даже в детстве она не любила лимонад, предпочитая выпить стакан молока. И почему она терпеть не может дождь. И почему ей нравится быть одной. И отчего все женщины в их роду — одиночки, рожающие детей от случайных связей. И стало наконец ясно, отчего и куда однажды ранней весной ушла из дома и не вернулась обратно ее мать — просто ушла, чтобы бродить сама по себе.
За спиной зашипел селектор, и разъяренный голос шефа вывел Алку из задумчивости:
— Алина Николаевна! Зайдите ко мне на минуточку.
Алка мягко вошла в кабинет шефа и притворила за собой дверь.
— Слушаю вас, Сергей Павлович, — мурлыкнула она.
— Почему приказа в управлении связи до сих пор нет?
«Какой глупый вопрос. Такой даже в банку данных не закладывают. Не отправила, вот и нету!» — подумала Алка и соврала, насмешливо глядя Сранскому в глаза:
— Приказ отправлен факсом еще в первой половине дня. А уж куда он дальше подевался, это, простите, не в моей компетенции.
— Ну, хорошо. Разберитесь с этим завтра с утра, пожалуйста. И это не единственная претензия к вам на сегодня. Только что главный инженер звонил, сказал, что вы его за дверь вытолкали.
«Стукач! — подумала Алка. — Большой мальчик, а стучит, как пионер», — и презрительно фыркнула:
— Скажете тоже. Он же десять пудов весом! Не хотел бы сам — не вытолкнулся.
Шеф побагровел и грохнул кулаком по столу:
— Что вы сегодня себе позволяете, я вас спрашиваю?! Вы что сегодня, с ума сошли?! Да я вас уволю к чертовой матери! Да вы у меня…
Чего у него Алка, она так и не узнала — затрезвонил телефон. Шеф взял трубку, выпалил короткое «Соколов слушает» и сердито замахал Алке — идите, мол, отсюда, не мешайте работать. А еще через десять минут он вышел из кабинета уже в плаще и шляпе, пригрозил продолжить разговор завтра, отдал распоряжения на утро и отбыл. А это означало, что и офисная Золушка, секретарша Алина Николаевна может быть свободной до утра. Надо только проветрить кабинет, вытереть пыль, вымыть кофейные чашки и пепельницы, полить пальму, сообщить начальникам управлений, что завтра в девять тридцать заседание, поставить телефон на автоответчик, а минералку в холодильник и распечатать три главы из трудового законодательства, чтобы жизнь малиной не казалась.
Еще вчера Алина пролила бы слезу-другую по поводу бессмысленной работы и затянувшегося трудового дня, и, аккуратно прикладывая к строчкам линейку, начала бы послушно щелкать клавишами. Алка же попросту открыла Интернет, и через пять минут горох был отделен от чечевицы. Осталась ерунда — пальма, пыль и чашки. Кабинет шефа был так же зануден, как и сам Сранский, и ни на миллиметр не отступал от принципа «все палочки попендикулярны»: ручки в органайзере, бумаги — стопочкой, кресло придвинуто, шкаф с одинокой вешалкой аккуратно закрыт, жалюзи опущены, под столом верной собакой, выполняющей команду «Ждать!», замерли туфли — пятки вместе, носки врозь. Алке, еще ночью осознавшей, за что она не любит собак, эта неодушевленная покорность очень не понравилась. Настолько, что она брезгливо подхватила туфли с пола и вышла с ними в коридор. До женского туалета и обратно, чтобы вернуть их на место безнадежно испорченными.
