Ольга Алешина - По ту сторону реальности (сборник)
Потом тётка Алиса поправилась и говорит Женьке:
— Живи в моём доме, я его, за доброту твою, на тебя запишу. Мне недолго осталось, хочу напоследок съездить к сестре в Саратов. А ты пока живи, привыкай.
Женька обрадовалась: то она своих родных теснила, у неё одних племянников в нашей деревне одиннадцать человек, а то целый дом станет её собственностью. В общем, не знаю, о чём они там говорили, но ведьма уехала, а Женька в её доме поселилась. И началось! На следующее утро бедняжка к своим вся в слезах прибежала: трясётся, бледная, ужас!
— В зеркале, — говорит, — не я отражаюсь! Я, да только моё отражение ходит по комнате, куда ему вздумается!
В деревне уже многое про Алису знали, и старые люди Женьке сказали:
— Беги оттуда, ведьма тебя к дому приваживает, ей умирать пора. А пока она свою силу молодой не отдаст, помереть не сможет. И будет она смерть призывать, да всё бесполезно. А когда помрёт, то в таких страшных мучениях, что не приведи Господи.
Женька испугалась и вечером домой уехала. Ну, а зимой тётка Алиса померла. Говорят, она несколько дней кричала, волком выла, просила ей дыру в потолке проделать, но никто к ней в дом не сунулся.
Я тогда подумала — вот какие люди чёрствые и тёмные бывают! Старая женщина болела, страдала, и никто ей даже стакан воды не подал. Одна Женька была человеком! Но твой рассказ меня очень напугал. Ты, точь-в-точь, как Женечка, видишь, как твои отражения ходят по комнате. И у тебя их, к тому же, целых три! Тинуля, беги из этой квартиры!
После разговора с Алёной Тина долго сидела молча. Всё происходящее казалось ей невероятным кошмаром! Они с Андреем еще не распаковали ноутбук, но сделать это недолго. Подключив мобильный Интернет, она ввела слово «нюнефар».
«Водяные лилии или мёртвые розы».
Исчерпывающий ответ, значит нюнефары не плод её воспалённого воображения. И водяная Катя знала, о чём предупреждала, но возможно, когда-то услышанное и забытое слово случайно возникло из подсознания? Да, но тогда бы она сразу вспомнила и его значение! Что-то в рассуждениях не складывалось.
Тина решила, что сегодня поедет домой и поговорит с Катей. Сестра обязательно посмеётся над Тининым сном, и весь дурман окончательно выветрится из головы. Ей надо было поговорить с кем-то, кто развеял бы все бредни, убедил бы её, что зеленоватых дев она видела во снах, а снам доверять нельзя. И ещё, надо помириться с мамой и проведать дедушку. Да и по Олежке Тина уже соскучилась.
Не рассуждая долго, она собралась и поехала. По дороге купила торт и, зайдя в подъезд, пообещала себе, что будет милой, терпеливой и постарается ни с кем не ссориться. Вздохнув, она открыла дверь и переступила порог. Дома оказался один дедушка. Олег убежал гулять, Катерина тоже отправилась по своим делам, а мама, конечно же, ушла на работу.
Тина зашла в дедушкину комнату и улыбнулась:
— Привет, дедуль. Как ты себя чувствуешь?
Дедушка повернулся, знакомо скрипнула коляска, и Тина увидела доброе дедушкино лицо.
— Здравствуй, Тиночка. Я — что? Я, как всегда — нормально. Ну, а как вы на новом месте? Нравится?
— Ох, дедуль, — Тина подошла к нему и поцеловала в щёку. — Даже не спрашивай. Странно там, и сны мне непонятные снятся. А Катька скоро придёт?
Дедушка посмотрел на внучку внимательно и чуточку тревожно:
— Через часик, укол мне сделает. Ты, Тиночка, расскажи, что за сны такие? Беспокоят?
Тина улыбнулась: вот всегда он волнуется за всех, кроме себя. И для каждого найдёт доброе слово.
— Нет, дедуль. Просто странно.
Она села в кресло и прикрыла глаза. Спокойно у дедушки в комнате: на стене тикают старинные часы, пахнет валерианой и чем-то родным. Как в детстве, когда с ней случались неприятности, Тина удобнее устроилась в кресле и принялась рассказывать. Она отчего-то опустила свои сны и рассказала Алёнину деревенскую историю о Женьке и тётке Алисе. Дедушка слушал, не перебивая, иногда кивал. Закончив, Тина задала вопрос:
— Дедуль, а ведьмы бывают? Настоящие ведьмы в нашей жизни?
Ответ прозвучал не сразу, похоже было, что дедушка серьёзно отнёсся к её рассказу:
— Бывают, — сказал он и неожиданно добавил. — Мне встретилась одна.
Тина встрепенулась, готовая засыпать дедушку вопросами, но он сам принялся рассказывать:
— Когда мы с твоей бабушкой поженились, то решили переехать в город. Любушка и слышать не хотела о жизни в селе. Книг начиталась или фильмов насмотрелась, я не знаю, а только принялась твердить мне сразу после свадьбы: переедем к дядьке в Москву, он нам комнату сдаст. Это правда, дядька её родной давно Любу к себе звал, а когда узнал, что она замуж вышла и ребёночка ждёт, письмо прислал. Приезжайте, мол, вы мне не в тягость. Работы в городе навалом, ребетёнок в детский садик пойдёт, а вы за мной присмотрите, сам я уже старый.
Ну, вот мы и переехали. Квартира у дядьки в новостройке, дом новый, жильцы друг дружку не знают. И оказались нашими соседками две сестры. Одна из них, младшая, Аглая, на меня вдруг, как бы это сказать… глаз положила. У меня жена молодая, беременная, любимая, зачем мне другая? Но против моей воли потянуло меня к этой Аглае. Не знаю, что в ней было, а встречу её, и ноги слабеют. В голове туман, дышать нечем. Наваждение какое-то, ночами спать перестал, сам начал встречи искать. У соседей дверь хлопнет — я вздрагиваю и под любым предлогом из дома. Был грех — один раз целовались мы с Аглаей на лестнице. Я, как с цепи сорвался, а она в руках моих так и растаяла… Любушка моя, она умница, когда обо всём догадалась, скандалить не стала, а собралась и уехала. Я чуть рассудка не лишился, ведь любил я её! Но вместо того, чтобы за ней ехать, я в комнате заперся. Решил — если три дня выдержу и к Аглае не побегу, то верну Любушку. Как у вас, у молодёжи, называется, когда всего крутит, наизнанку выворачивает, и терпеть уже нет никакой мочи?
— Колбасит, — скривилась Тина.
— Ну вот, значит, колбасило меня молодого так, что в пору в петлю. Закрываю глаза — Аглая! Смеётся, манит. Открываю — Любушка с фотографии смотрит! Дядька в дверь стучится, а я мычу в ответ, что болен, чтобы оставил меня в покое. Никому не дай Бог испытать того, что я испытал!
— Дедуль, а дальше? — Тина от нетерпения придвинулась ближе.
— А дальше… на третий день силы меня оставили, я Любушкину фотографию со стены снял и собрался на поклон к Аглае. Мысли глупые были, что заберу её и уедем мы с ней далеко-далеко, где нас никто не найдёт. Когда я понял, что жизни мне без неё нет, вернулась Любушка. Вошла и смотрит на меня, а я и сказать ничего не могу.
— Спасу я тебя, — говорит. — Была в селе, люди научили. Вот, пойдём, посмотри, что покажу!
И повела меня к порогу. Потянулась рукой вверх, а живот мешает, и просит:
— Ты сам вон ту иголку из косяка вынь, я не достану.
Я поглядел, а там не одна иголка, а целых семь, осторожно так воткнуты, сразу и не заметишь!
Любушка говорит:
— Это называется подклад. Умные люди научили: если иголку найду, мух дохлых на пороге или порошок какой — всё убрать. Приворот на тебя сделали, Серёженька. Не виноват ты ни в чём.
Я иголки вытащил, а Любушка их пламенем опалила и отнесла куда-то, закопала.
К ночи меня отпустило. Как пелена с глаз упала, смотрю я на Любушку — насмотреться не могу! Родная она мне, близкая, ближе не бывает! И Нинка у неё в животе уже шевелится, на свет просится.
Ну, забрал я Любушку, простились мы с дядькой и переехали в семейное общежитие. Были раньше такие. А потом мне на работе квартиру дали.
Вот так, Тиночка. Не верил я в колдовство, как же: комсомолец, идейный, сознательный! А сам столкнулся и убедился — есть оно. И ведьма может всю жизнь человеку сломать, если захочет.
Да, а с Любушкой мы скоро тайно венчались, тогда открыто нельзя было, и больше я Аглаю не вспоминал. Да дико мне было о чужой бабе думать, когда у меня жена любимая и дочь. Вот такая история.
Тина сидела тихо, вспоминала бабушку, как они с дедушкой хорошо жили, как любили друг друга. И как у дедушки ноги отказали, когда она умерла. На похоронах он ещё стоял, а на утро с постели не встал. И только звал свою Любушку и тихо плакал. Неужели могло такое быть, что когда-то он её чуть не бросил? В голове не укладывалось!
— Дедуль, — Тина сглотнула комок. — Я тебя люблю. Давай пить чай, я торт купила.
Не успела она вскипятить чайник, вернулась Катя. Впорхнула смеющаяся, весёлая, весеннее облачко счастья, а не сестра! Тина обняла её, отстранилась и залюбовалась:
— До чего ж ты быстро растёшь, принцесса!
Катя снова рассмеялась и обернулась к зеркалу:
— Стараюсь, сестричка!
Пока они втроём ели торт, шутили, Тина посматривала на часы. Теперь ей надо было поговорить с Катей, но не при дедушке. С улицы прибежал Олежек, бросил Тине своё обычное:
— Привет! — и опять убежал к друзьям.
