Ник Перумов - За краем мира
— Уйти хочешь, — сказала вервольфа. Сказала без тени сомнения. — Ну да ты ведь слышала и Младшую, и Среднюю. Дело сделаешь — и… будешь свободна. Хотя… я надеялась… — Она вдруг отвернулась.
— Что я останусь?
— Ага, — вздохнула Волка. — Как у нас говорят — мы с тобой dva sapoga para… э–э–э… два башмака парой… пара… башмаков… в общем, мы б дружили с тобой. — И она слегка покраснела.
— Дружили б, точно. — Молли слегка сжала Волке ладонь. Ей было легко с вервольфой, хоть та и была постарше. И да, они бы могли стать подругами, настоящими подругами по магии, биться спиной к спине, выручать друг друга, подсмеиваться над Всеславом…
Но она предала свой народ. Rooskies таких не уважают.
— Меня презирают, да? — тихонько спросила она, опуская взгляд.
— Ничего подобного! — Волка яростно замотала головой. — Я ж не про тебя! Ты не перебегала к нам, потому что богатства хотела! Норд—Йорк тебя изгонял, как он всех изгоняет, кто к магии способность имеет!
— Они… мои.
— Твои, да, — серьёзно сказала Волка, глядя Молли прямо в глаза. — И потому никто тебя силком у нас держать не станет. Вернёшься, если захочешь. Хотя я буду тебя отговаривать — потому что тебя убьют. Вот и весь сказ. А я… а ты… а ты моя подруга. Хоть и знаем друг друга совсем чуть–чуть.
Молли вздохнула.
— И ты моя подруга, Волка. И я ужасно рада…
— Видишь? — вдруг рассмеялась Волка. — Ты Старшую уже и не боишься. Верно?
— Так это ты чтобы меня отвлечь, получается?! — в шутку возмутилась Молли.
— А то нет! Нам до Старшей ещё дорога дальняя, если трястись станешь — вообще с ней не поладишь, не справишься…
Зимний лес вокруг становился выше и глуше, дорога кончилась — они выбрались на речной лёд. Волка объяснила, что зимой ездят как раз такими путями, ветры сдувают снега, лошадям легко.
— Теперь нам вверх по течению, до самого двора Старшей…
— До дома, ты хотела сказать?
— Она это называет «двор». Ну и все остальные за ней.
Замёрзшая речка становилась всё уже, а деревья — выше. Странные деревья, не сосны и не ели, какие–то подобия дубов, широко раскинувшие, сплетшиеся над руслом ветви с длинными тёмно–зелёными иголками вместо листьев. Становилось всё темнее, хотя зимнее солнце стояло ещё высоко.
Забеспокоилась лошадь. Всеслав долго оглаживал её, успокаивал, угощал чем–то с ладони. Наконец тронулись дальше; присмирела и Волка, как–то не слишком уверенно поглядывая по сторонам.
— Ты чего?
— Да так, — несколько нервно отозвалась Таньша. — Со Старшей никогда не знаешь — она то ли пирогов на стол выставит, то ли решит, что ты набедокурила, и велит на лавку ложиться, прутом по заднице получать…
— А… убежать? — вырвалось у Молли.
Верволка фыркнула.
— От Старшей не убежишь. В своих владениях она кого хочешь заборет и заломает. Да ещё… — Таньша хитро сощурилась, — если она на тебя рассердилась и выпороть решила, главное вопить во всю глотку: «Бабушка, прости дурёху!» и «Ой–ой–ой, не буду больше!». Старшая размякнет, прут бросит, пирогами накормит и что–нибудь новенькое покажет.
— Новенькое?
— Новенькое, ага. Чары новые, которые она сплела. Или научит, как магию повести–повернуть, ну, как ты примерно с ползунами. За такое и прут потерпеть можно.
— А без прута что, никак? — кисло осведомилась Молли.
— Никак, — покачала головой Таньша. — Старшая верит, что любое знание заслужить надо.
— Порку вытерпев?
— Примерно.
Молли скорчила гримаску. Нет, нельзя сказать, что она уж так боялась боли, но… то, что Старшей настолько страшились храбрые до безумия Всеслав и Таньша, говорило само за себя.
Что она могла такого уж учинить с ними? Отхлестать хворостиной? Всеслав принял пулю в бедро и продолжал тащить её, Молли, под взрывами и осколками. Таньша, прикрывая их, едва не сожгла себя, отдав слишком много силы. Они втроём с Предславой Меньшой шли в лобовую атаку на «Геркулес», невзирая на шквальный огонь; это она видела сама. Так чего же им бояться сейчас?
— Таньша, — опять у неё выходит это дурацкое «Таньша, никак не даётся загадочный мягкий знак Rooskies, — а что это за деревья?
Не думать про Старшую, не думать про Старшую, не думать, не думать, не думать…
— Эти–то? Еловые дубы. Или дубовые ели. Называй как хочешь. Мы их зовём kedr[22].
— Кэдр? — попыталась воспроизвести Молли.
Волка махнула рукой.
— Ну, пусть будет кэдр. Чем дальше от моря, тем их больше, а леса — мрачнее и непроходимее. Но Старшая и без того в такую крепь забралась… впрочем, уже скоро.
И точно — дорога свернула с речного льда, сделалась совсем узкой, едва–едва проехать саням.
— Старшая расчищает, — пояснила Волка в ответ на Моллин немой вопрос. — Не спрашивай меня как; не знаю, никогда не видела. И никто не видел. А дорога всю зиму открыта, несмотря ни на какие снегопады.
Теперь они поднимались в гору, петляли меж крутобокими камнями. Горы придвинулись, здесь они казались куда суровее, отвеснее, скалистее, чем на востоке, подле морского берега.
Молли заметила, что и под деревьями снега стало заметно меньше, воздух потеплел.
— Здесь горячие ключи повсюду. — Таньша откинула капюшон. — Двор Старшей прямо на них и стоит.
— А река почему подо льдом тогда?
— Потому что Старшая всю горячую воду куда–то сама уводит. Опять же, не спрашивай куда.
Дорога, тропа, путь — обогнула последний холм. Громады «кадров» расступились. Скалистые склоны, напротив, надвинулись, отбрасывая длинные тени.
В их сгущении, под вытянувшимися второй крышей мощными, толстенными ветвями, похожими на обожравшихся удавов с картинок из «Жизни удивительных змей», лежал двор.
Двор Старшей.
Лошадь захрапела, упёрлась.
— Дальше не пойдёт, — вздохнула Таньша. — Старшая запреты–преграды не сняла. Испытывает, верно. Иногда–то она конных к себе пропускает, не спрашивай, откуда только узнаёт… Но, покуда так, лошадь наша ни есть тут не будет, ни пить. На реку надо вернуться, там выпоим. И овса зададим.
— Молли… — Всеслав остановился рядом с девчонками, взгляд смущённый. — Молли… Держаться. Нет — держись. Ты — держись. Мы будем… про тебя думать.
Тут он покраснел ещё гуще, а Таньша, ухмыльнувшись донельзя понимающе — так, что Молли захотелось её немедленно пришибить за намёки, — хлопнула брата по плечу. А потом сама обняла Молли — резко и сильно.
— Держись… sistery sis.
Оборот не из учебников, но понять нетрудно. «Сестричная сестра».
— Ступай. — Таньша выпрямилась. — Мы с братцем… дальше тож не пойдём.
— Боишься, что всыплет?
— Боюсь, — призналась Волка. — Пуль ваших не боюсь, бомб не боюсь, даже ваших… глядящих не боюсь — а вот Старшую боюсь. Как вспомню, как у неё училась… задница сама чесаться начинает. Ох, и сколько ж я… берёзовой каши у неё слопала! На всю жизнь хватит!
— Вы и из берёз кашу варить умеете? — поразилась Молли. — Из коры или из листьев?
— А ещё из топора умеем, — подал голос Всеслав, чем поверг Молли в полное и окончательное смущение. Как–то он смотрел совершенно не так.
— Не, — засмеялась Таньша. — Это значит — лупили много.
— А топор?
— Потом расскажу. Хотя, скорее всего, Старшая тебя и этому научит. Есть захочешь — ещё и не из того кашу сваришь… У Старшей чуть что не так — без еды оставляет. И вообще поститься заставит. Сытое брюхо, мол, к ученью глухо.
— Пора, — напомнил Всеслав. Вновь взглянул на Молли и вновь покраснел.
— Пора… погоди! Волка, кто такие «ваши глядящие»? Ты про них раньше ничего не говорила!
— Глядящие… — Вервольфа почесала седой затылок. — Знала б больше — сказала б, Молли, честное слово. Иногда пробираешься лесом мимо солдат Королевства, тихо–тихо, сама себя не видишь, и вдруг р-раз — и взгляд в тебя упирается! Холодный такой, но не как наша зима, наш мороз — он щеки румянит и кровь гонит, а этот… — Волка поёжилась. — Всё от него стынет. Цепенеет. Кровь в жилах застывает. И не помогает от этого взгляда ни темнота, ни заросли, только умения мои, да и то ой как постараться надо, пока его с себя не стряхнёшь… Мы их промеж собой «глядящими» прозвали. Хотя и не знаем, ни кто они, ни как выглядят… Одно только скажу — немного их. И хвала Отцу—Лесу.
— Хвала, — подхватил Всеслав, проделав правой рукой сложный жест перед грудью.
— Иди, — слегка подтолкнула Молли Волка. — А то мы тут дотемна проболтаем. И тебе нехорошо, и нам с братом не по себе — когда тебя тут оставляем.
— Иду, — вздохнула Молли. Обняла Волку, услыхала шёпотом «держись, сестричка», разъяла руки, шагнула к Всеславу…
И ощутила, как сама мучительно краснеет.
— Ох, — фыркнула Волка. — Обними её, братец. А то её щеками можно печку растопить. Obnimi, ne stoi!
И Всеслав обнял.
