Виктория Гетто - Исход (СИ)
Он сглатывает, затем выдавливает:
— Тех, кто не мог работать, засунули в прокатный стан… Там кровищи… И мяса… А ещё нашли на сталелитейном заводе горы человеческого пепла… Там жгли людей в доменных печах…
Снова стук зубов о стакан. Пётр трясётся, заново переживая то, что видел собственными глазами. А передо мной встают живые картины…
— Я благодарю всех Богов, что встретил тебя, Михх, и мои родные в безопасности.
Его взгляд останавливается на фотографии, присланной в письме. Одетые в шорты и рубашки улыбающиеся мальчишки на фоне большого двухэтажного дома. Его сестра в коротком сарафанчике, тоже улыбающаяся во все тридцать два зуба, с букетом цветов в руках. Сразу видно, что все довольны и счастливы. Из глаза Петра скатывается пьяная слеза. Но он действительно рад, что они могут спать спокойно. Я тоже. Смог помочь хорошему человеку. О том, что меня интересует, переговорим потом. Время ещё есть. Как я понял, фронтовики не собираются возвращаться в окопы… Пётр снова наполняет водкой стакан, делает большой глоток, опоражнивая тару наполовину, и падает на пол. Я трясу его за плечо, но ответом мне служит богатырский храп. Всё. Обрубился. Я ещё держусь. Поэтому преувеличенно твёрдо ступая выхожу в коридор и ору во всю глотку:
— Горн! Горн!
— Я тут, ваша светлость!
Старик, оказывается, рядом. О, чёрт. Разбудил, наверное, Юницу. Ничего. Я здесь хозяин!
— Так, дед. Зови ребят, пусть уложат штабс-ротмистра спать и наведут порядок в кабинете.
Он кивает, затем спрашивает:
— Всё, ваша светлость?
— Ик. Пока всё.
Пьяно киваю ему головой, затем шлёпаю по коридору, опираясь на стену. А вот и моя спальня… Толкаю дверь, вваливаюсь к себе. В угол летит камзол, плюхаюсь на кровать. Пытаюсь стянуть ботфорты, но они почему не слушаются, категорически отказываясь покидать мои ступни. Да ещё эта проклятая привязавшаяся икота! Мать… А, сойдёт и так!.. Бессильно раскидываюсь на кровати. Ух, как хорошо!.. Сквозь сон чувствую, как кто-то тащит меня за ноги. Враги! Рефлексы срабатывают безотказно. В отличие от мозгов. Чувствую в руках бьющееся тело. Однако напавший слишком слаб и хрупок для настоящего убийцы, поэтому я просто отталкиваю его прочь, и снова засыпаю…
— Ваша светлость, вы проснулись?
Отрываю трещащую с похмелья голову от подушки, мутным взглядом обвожу комнату. Ох, как болит башка!!! А во рту — словно все окрестные кошки устроили публичный туалет.
— Проснулся! Ох…
Лёгкое повышение голоса отзывается громоподобным гулом в голове. Тишина. Мажордом тихонько докладывает:
— Ваш вчерашний гость очень извиняется, но он был должен уйти по делам службы.
— Хорошо Горн. Можешь быть пока свободен. И скажи там, на кухне, пусть мне приготовят кофе…
— Давно готов, ваша светлость.
— Тогда заноси.
Двери спальни открываются, и старик вносит поднос с кофе. Жадно делаю пару глотков, и боль в висках и затылке начинает утихать. Медленно, но верно. Отдуваюсь, но пью дальше.
— Значит, Пётр ушёл?
Старик кивает в знак согласия. Осторожно кручу головой из стороны в сторону. Вроде немного отпустило. А значит, можно принять душ, почистить зубы, побриться, потому что после пьянки щетина вылезает у меня с ужасающей быстротой, и, наконец, одеться и спуститься вниз. Горн внимательно смотрит за тем, как цвет моего лица меняет зелёный оттенок на нормальный.
— Я не сильно ночью шумел?
Он пожимает плечами:
— Как сказать, ваша светлость. Для нас, старых слуг — привычно. Хвала всем святым, что такое на моей памяти второй раз. А вот новых жителей вы напугали.
— Разбудил Юницу?!
Меня обдаёт холодом.
— Нет. Баронессу.
Озноб пробивает меня ещё сильнее.
— И…
Старик опять пожимает плечами:
— Ну, что я могу сказать, ваша светлость… Когда вы скрутили госпожу баронессу и повалили на кровать, она промолчала. Но когда вы стали лапать её за грудь, женщина не выдержала…
— Ой…
— А ведь она искренне хотела вам помочь и пыталась стащить с вас ботинки…
Ставлю чашку на услужливо подставленный поднос и хватаюсь за голову:
— Мама моя родная…
Глава 18
…Спустя час я спускаюсь вниз, выбритый до синевы, благоухающий парфюмом, в безупречно сшитом камзоле. Как обычно, встречаемся с баронессой у камина в гостиной. Мне неудобно перед ней, поэтому я напускаю на себя колючий вид. А красные с похмелья глаза добавляют моему виду этакий лёгкий налёт вампирности… Женщина презрительно вскидывает к верху свой точёный носик:
— Эрц, ваше поведение переходит всякие рамки…
Она не знает, что с похмелья я злой… В отличие от слуг.
— Вы обижены на меня?
Женщина краснеет.
— Почему вы хватали меня за…
Не знает, что сказать. Юница с удивлением смотрит на маму. Потом на меня.
— Дочка, иди, пожалуйста, в столовую. Мы с твоей мамой сейчас придём. Просто нам надо кое-что сказать друг другу.
Девочка послушно кивает, встаёт с диванчика, послушно уходит в столовую. Задумчиво смотрю ей вслед.
— У вас чудесная дочь, баронесса. Жаль, что всё время молчит.
— Вы уходите от темы разговора, эрц! Как вы объясните своё в высшей степени непристойное поведение сегодня ночью?!
Чувствую, что внутри меня гнев разгорается всё больше. Наконец не выдерживаю:
— Моё поведение?! Моё?! Я что, вломился к вам в спальню, баронесса? Или это вы заявились ко мне и попытались что-то там сделать, пользуясь тем, что я пьян?! Не удивительно, что так получилось! И благодарите всех Богов, что ещё обошлось именно этим! Я мог либо убить вас, либо… гхм… Взять, как женщину.
— Ах!
Пощёчина обжигает мою щеку. Снова замах, но тут уж извините! Я буквально вжимаю её телом в стену, одновременно вновь кладя свою ладонь на её грудь:
— Она у вас неплохо сохранилась, баронесса… А ваши бёдра…
Рука опускается вниз:
— Они ещё упруги и одновременно мягки… Не говоря…
Моя ладонь ложится на ягодицы женщины… Она вырывается изо всех сил, наконец, я решаю, что с неё достаточно, да и Юница может выглянуть, желая узнать, почему мама и дядя эрц задерживаются, а пугать ребёнка не хочется… Убираю руку, которую успел засунуть в вырез её платья, отпускаю практически мгновенно набухший сосок, делаю шаг назад:
— Вы! Вы!..
Она задыхается от гнева. Щёки горят, глаза блестят, чуть пригибается, чтобы броситься на меня и расцарапать лицо, но я улыбаюсь:
— Вы забыли, что совсем недавно предлагали мне себя? Но в тот раз не показали мне ничего из того, что было в ассортименте, и сейчас я сам решил проверить качество товара.
Это действует на женщину, словно ледяной душ. Она бледнеет, только лихорадочно блестящие глаза выдают бурю чувств, бушующую сейчас в ней. Небрежно бросаю:
— Пока то, что я ощутил, меня устраивает, баронесса. И — на будущее. Если вы ещё раз явитесь ко мне ночью, то уже будете примерно представлять, что вас ждёт…
Разворачиваюсь и вхожу в столовую, где за столом чинно сидит девочка. На её вопросительный взгляд объясняю:
— Сейчас. Маме надо поправить причёску и попудрить носик.
Девочка фыркает. Я улыбаюсь в ответ. Мы переглядываемся с ней, словно два заговорщика. О! И все следы от вчерашней пьянки прошли… Чёрт, совсем из башки вылетело!
— Горн!
Мажордом тут как тут.
— Поднимись наверх. В угловой комнате госпожа Хьяма. Пригласи её к завтраку. Нечего ей у себя питаться. Не хозяйка.
Горн кивает, уходит. Мы терпеливо ждём. Я прокручиваю в памяти сцену в гостиной. А что? Баронесса очень быстро забыла, из какой задницы я её вытащил. Или решила, что теперь ей ничего не грозит. Тогда пусть уматывает. Мне спокойней будет. И меньше хлопот… Мягкие шаги. В двери заходит бывшая комиссарша. Бросает на меня острый взгляд, затем застывает на месте. Я показываю ей на свободный стул:
— Присаживайтесь. Сюда.
Девушка послушно садится на стул, складывает руки на коленях.
— Горн, что там с баронессой? Она собирается идти завтракать?
Старик спохватывается:
— Простите, ваша светлость, госпоже стало плохо, и она пошла к себе в комнату. Ещё она просила принять её для приватного разговора в любое удобное для вас время.
Пожимаю плечами.
— Хорошо. Думаю, после ужина я смогу выкроить для неё пару минут, если не придёт Пётр.
— Я передам, ваша светлость…
Едим. Хьяма молчит, лишь изредка перебрасывая свои глаза то на меня, то на девочку. Юница тоже молчит, хотя я вижу, что ей очень любопытно по поводу новой девушки за столом. Впрочем, как новой? Она видела её, когда та была одета в страшный наряд комиссара… Трапеза подходит к концу. Ритуальное для меня кофепитие. Девушке явно нравится этот напиток. Но каждый раз, когда она его пьёт, то явно пытается определить, что это такое, и откуда. А мне смешно — Хьяма изо всех сил пытается скрыть своё заокеанское происхождение, не зная, что я уже давно всё знаю. Наконец всё заканчивается, и мы все трое выходим в гостиную. Я усаживаюсь в любимом кресле у камина, достаю сигару. Юница знает, что ей следует сейчас уйти, и появиться вновь в комнате она может только тогда, когда окурок улетит в огонь. Поэтому девочка приседает в чём-то вроде книксена и уходит к себе. Девушка молча сидит на диванчике. Наконец молчание становится для неё нестерпимым, и она не выдерживает:
