Фебус. Ловец человеков - Старицкий Дмитрий
Охотничье копье с длинным широким железком…
Одежды шелковые, льняные и шерстяные…
Сапоги замшевые и шевровые…
Седло, уздечка и сбруя для коня, украшенные серебром…
Шпоры золотые…»
Это я точно приказывал, но не видел, чтобы кому-то их в натуре раздавали.
«Мисюрка с кольчатой бармицей…
Кошель для монет замшевый…
На сумму в серебряных мараведи…»
Так, все так… пока ничего лишнего.
«Дано принцем Беарна доном Франциском во временный престимоний на основе военной службы в течение одного года, если сеньор не решит иного к сокращению срока».
Дальше…
«Дон Сезар де Базан, вицеконде короны Кастилии, эскудеро дона Франциска, принца де Виана… дано… конь… оружие… одежды… на сумму…»
Все так, дальше…
«Дон Оуэн де Ллевелин… Кавальер чести ордена Горностая… конь… оружие… одежды… на сумму…»
Амхарцы…
Валлийцы…
Миллит Марк Баклажан…
Мессир дю Валлон, шут принца Вианского…
Кони… мулы… доспехи… шлемы… копья и мечи… одежда… на сумму… если считать в серебряных мараведи…
Оторвался от увлекательного чтения трат моих денег без меня и спросил:
– Бхутто, а кто все это посчитать успел?
– Микал постарался, сир, – поклонился копт. – Он же вроде как полевой контадор при вас.
Ну, раз Микал, тогда я спокоен. Он очень дотошный перец, пуговицу не забудет.
– Давай сюда чернильницу и перо.
Получив от копта требуемое, я аккуратно вывел на каждом документе ниже текста: «Франциск». Перья чинил Бхутто просто идеально. Пером фазана писалось почти как китайским «паркером».
Потом ту же подпись поставил под сводным текстом, который пойдет для памяти в архив. А эти бумаги, которые по отдельности, выдадут на руки тем, кого я облагодетельствовал, чтоб не забывали. Не мне обычай нарушать.
– Осталось только печати поставить, сир. Я мигом сургуч нагрею, – засуетился копт.
– А почему тут я не вижу хартии на твой престимоний? – поинтересовался я у своего секретаря, постучав пальцем по стопке пожалований.
– Я готов вам служить безвозмездно, сир. Из одной благодарности, – поклонился копт мне в пояс. – Если бы не вы, ваше величество, то я бы скоро так и умер прикованным к веслу.
Знаем мы эту безвозмездность, проходили в двадцатом веке. Общественная работа называлась. Как бы она мне слишком дорого не вышла. А может, я на воду дую? И напраслину тут на человека возвожу? Может, он действительно рад до безумия, что жив, сыт, обут, одет и на свободе? И при любимом деле на теплом месте.
– Если надеешься кормиться с просителей, то повешу одновременно и тебя и просителя с его взяткой, – пригрозил я на всякий случай.
– И не думал никогда о таком, сир. Я…
– А жить ты на что собрался? – добавил я металла в голос. – После того как кончится наше путешествие с общим столом? В придворном расписании дворца тебя нет.
Посмотрел я внимательно в его непроницаемое лицо. А чё? Умеет мужик мордой торговать. Ни фига по его зелено-оливковому лицу не понять, какие мысли и эмоции его обуревают.
А главное, он мне нужен. Именно сейчас. И будет нужен до тех пор, пока с местными не снюхается за мой счет и за моей спиной. Вот тогда не пощажу.
– Сир, я… – мямлит Бхутто.
А я – садист, молчу и жду, что копт сам скажет. Неужели я в нем ошибся?
– Я… – рожает копт.
– Смелее, Бхутто, – поощряю я его. – Но только правду.
– Сир, я не смогу нести военную службу вам должным образом. И у меня нет никого, чтобы выставить в строй вместо себя. А у таких отказчиков престимоний короной отнимается. Я и подумал: зачем изначально мне брать то, что будет отнято с позором.
– И это все? Других причин нет?
– Все, сир.
Смотрит прямо.
Глазами по сторонам не стреляет.
Дышит ровно.
Руки не трясутся.
Колени тоже…
– Тогда пиши мой указ, как принца Беарнского, о зачислении тебя в штат дворца в По моим личным каллиграфом на должность валета в придворном расписании. Желаемое жалованье проставь сам.
Что ж, не хочет быть вассалом, будет простым наемником, как Бенвенуто Челлини или Леонардо да Винчи при дворе французских королей. На той же должности, что и они.
А мог бы стать королевским секретарем, однако.
После богослужения и завтрака разбирались с легистом в крючкотворстве местных баскских фуэрос и составляли тезисы устава для города Байонны с учетом обоюдных интересов. Что предъявить сразу, что попридержать на потом, а где патрициям объявлять «Сталинград». Гонца за представителями городского патрициата я уже выслал, как и во многие места, еще вчера. По нехватке людей задействовал на посылках вассальных мурманов.
Кстати, наглую баронскую стражу на мосту я разогнал по домам и вместо нее поставил тех же мурманов с алебардами – брать мостовую пошлину. Все остальные поборы на мосту отменил как утесняющие свободу торговли.
Также запретил в Сибуре и Уррюне торговать где-либо кроме территории городского рынка или лавок в собственном доме. А свежей рыбой – только до обеда и только на территории порта с лодок. С владельцев лавок городской налог идет сам собой, а на рынке из всех сборов оставил только умеренную плату за торговое место. За торговлю в неположенных местах выставил высокий штраф в дюжину серебряных мараведи с конфискацией товара и средств торговли (повозка, животные, безмен и т. п.) в пользу ордена Горностая. Чтобы не фиг…
Вот такой второй ордонанс получился у командора меня.
Первый я издал о границах командарии, о муниципальной власти, об оброках, налогах и сборах, прочих пошлинах и отработочной ренты для населения и транзитных купцов. Барщина мной была установлена посильная. Бесплатно всего семь дней в году на ремонте дороги и укреплений для каждого взрослого простолюдина от пятнадцати до шестидесяти лет. Само количество поборов сократилось количественно, но, сократив некие мелочные и особо ненавистные поборы, я ввел талью на содержание постоянного орденского войска. По деньгам в казну ордена вышло примерно то же, что было и у барона, зато все стало стройно, четко и каждому понятно.
Кроме нобилитета, конечно. С них талью не брали. Кабальеро и эскудеро обязывались в течение десяти дней прибыть в замок, принести командарии тесный оммаж и быть обязанными ордену военной конной службой три месяца в году. Для них была изобретена эмблема геральдического горностая без головы, похожая на тау-кресты мальтийцев, как и вменено носить белый плащ. Никакими особыми обетами, кроме клятвы верности, их обременять не стали.
В качестве прикола в мое отсутствие оммаж у местных дворян от имени ордена будет принимать Аиноа, как команданте орденского замка. Вроде как власть теперь новая, а ее лицо – прежнее, насквозь знакомое.
Пусть девочка нацелуется до одури на законном основании.
Потом имел долгую беседу с местным капелланом. Занятный дядька. Молодой – тридцати нет. Свежевыбритый. Не только лицо, но и тонзура, обрамленная черным жестким волосом. Под густыми черными бровями – умные карие, почти черные глаза. Подбородок квадратный, с небольшой ямочкой. Чем-то он на Жана Маре смахивает, но попроще как бы лицом, простонародней. В одежде скромен. Но это вполне может проистекать не из его личных качеств, а от жадности барона. Не поручусь, что здесь первично. Но, по крайней мере, внешнее впечатление произвел приятное. В том числе и на службе в капелле. Действительно Богу служил, а не номер отбывал. И еще он был для католического священника на удивление чистоплотен, что моментально меня расположило к нему. Все остальное было уже приятным бонусом.
Звали его отец Урбан.
К моей радости, падре оказался не только хорошо образованным – он закончил факультет свободных искусств в Сорбонне, но и прекрасно знал народный язык, так как сам был баском из Герники. Но после получения степени магистра искусств он не пошел дальше учиться, а вернувшись на родину, принял постриг.
В общем, мы с ним быстро спелись на вопросе бесплатного народного образования на васконском языке. Он сам уже делал подвижки в этом направлении с детьми замковой прислуги, периодически вызывая этим недовольство барона, хотя барону это ни мараведи не стоило.
