Предпоследняя правда - Филип Киндред Дик
– Блаженны миротворцы, – проговорил Николас. И смолк. Похоже, больше сказать ему было нечего. Он не мог сказать то, что знал; то, что его многолетнее увлечение, интерес к североамериканским индейцам, их артефактам и культуре позволило ему понять; то, что все остальные бывшие танкеры вокруг него не понимали и понять не могли; их собственная радиофобия, развившаяся и укоренившаяся в них за годы под землей, а теперь и еще выросшая, повела их неверным путем, скрыла от них то, что для его глаз было очевидным.
И все же его удивляло, почему – не менее очевидно – Лантано позволял им думать о себе как об обожженном, пострадавшем. И он действительно казался травмированным. Пусть не в отношении кожи, но гораздо глубже. Так что в главном бывшие танкеры были правы.
– А почему, – спросил Лантано, – миротворцы блаженны?
Его вопрос поставил Николаса в тупик. И ведь он сам это сказал!
Он сам толком не знал, что имел в виду; мысль возникла при взгляде на Лантано; вот и все, что он знал, точно так же, как другая, пришедшая мгновение назад – откуда-то из-за грани времен, из глубин подсознания, – о человеке, что был презрен и умален. А тот человек был… что ж, он-то сам точно знал, кем был тот человек, пусть большинство жителей «Том Микс» и посещали воскресные службы чисто формально. Но для него все это было реальным; он верил. Точно так же как верил, хотя точнее будет сказать опасался, что рано или поздно им придется изучать, как выживали индейцы Северной Америки, потому что им самим может пригодиться умение изготавливать кремневые наконечники для стрел и обрабатывать шкуры животных.
– Навести меня, – сказал Лантано, – на моей вилле. Несколько комнат уже готовы; я могу жить с комфортом, пока шумные металлические люди вкалывают, таская бетонные блоки и обломки, что когда-то составляли здания банков, и дорожные эстакады, и парковки, и…
Николас перебил его:
– А могу я остаться там? Там, а не здесь?
После паузы Лантано ответил:
– Конечно. Ты можешь обеспечивать безопасность моих жены и детей от посягательств лиди четырех соседних поместий, пока я в Агентстве; ты можешь возглавить мои скромные защитные полицейские отряды. – Обернувшись, он подал знак своим лиди; те начали цепочкой покидать подвал.
– Ну, я тебе доложу, – с завистью сказал Блэр, – ты крупно выиграл.
– Прости, – сказал Николас. Он не знал, отчего Лантано так пугал и восхищал его, отчего так захотелось уйти с ним. Тайна, подумал он; есть какая-то загадка вокруг этого человека, который при первом взгляде на него стар, потом уже не так стар, средних лет, а потом, когда ты уже вблизи него, он вдруг оказывается юношей. Жена и ребенок? Тогда он не может быть так молод, как кажется. Потому что Дэвид Лантано, бодрым шагом выходя из подвала впереди него, двигался как человек чуть за двадцать, с полным задором юности, пока на ней еще не висит ответственность за жену и детей: за семью.
Время, подумал Николас. Похоже на то, что сила, которая тащит нас односторонней дорогой власти, причем вся власть на ее стороне, а на нашей ничего, расступилась перед ним; и он движим ею, но одновременно или, может, поочередно сам хватает ее и держит ее в кулаке, и тогда он движется туда, куда ему необходимо.
Вслед за Лантано и его цепочкой лиди он вышел из подвала, наверх, к серому свету гаснущего дня.
– Здесь очень красивые, цветные закаты, – сказал Лантано, приостанавливаясь и оглядываясь назад. – Это компенсирует запыленность атмосферы днем. Ты когда-нибудь видел Лос-Анджелес в дни смога?
– Я никогда не жил на Западном побережье, – ответил Николас. А потом подумал: но ведь смог перестал досаждать Лос-Анджелесу уже к 1980-му; я тогда еще не родился. – Лантано, – сказал он, – сколько вам лет?
Ответа от впереди идущего человека он не дождался.
Что-то медленно летело в небе, очень высоко. С востока на запад.
– Спутник! – возбужденно воскликнул Николас. – Боже мой, я все эти годы не видел ни одного…
– Разведывательный, – уточнил Лантано. – Он фотографирует и как раз вошел обратно в атмосферу, чтобы сделать снимок получше. Интересно почему? Что может заинтересовать тут кого-то? Враждующие владельцы поместий? Доминусы, что предпочли бы видеть меня трупом? Я похож на труп, Ник? – Он остановился. – Ответь же мне. Здесь я, Ник, или я мертв? Как ты полагаешь? Есть та плоть, что висит на древе… – Он замолчал; затем резко развернулся и зашагал дальше.
Николас, несмотря на вымотавший его четырехчасовой поход от туннеля до Шайенна, все же смог не отстать. Он двигался с трудом, но надеялся, что идти недалеко.
– Ты ведь никогда не видел виллу в поместье, верно?
– Я и поместья-то никогда не видел.
– Тогда я прокачу тебя над несколькими из них, – сказал Лантано. – На флэппле. Тебя заинтересует вид сверху; тебе покажется, что это парк – ни городов, ни дорог. Очень красиво, вот только животные мертвы. Все. Навсегда.
Они побрели дальше. Спутник у них над головой почти уже скрылся за линией горизонта, в серой, подобной смогу, дымке, которая, понял Николас, останется в воздухе еще на многие поколения.
23
Разглядывая фрагмент фотоснимка через лупу в правом глазу, Сенсио сказал:
– Два человека, десять лиди. Идут через руины Шайенна в сторону недостроенной виллы Лантано. Хотите крупный план?
– Да, – тут же откликнулся Уэбстер Фут. Приказать разведспутнику снизиться над Шайенном оказалось верным решением; сейчас у них в руках был намного более подробный снимок.
Свет в комнате погас, и на стене появился белый квадрат, сразу сменившийся изображением участка пленки, пропущенного через проектор с увеличением в 1200 раз. Заработал аниматор, ценнейшее устройство; двенадцать фигурок потащились вперед.
– Это тот же самый человек, – сказал Сенсио, – который был с теми двумя уничтоженными лиди. Но с ним сейчас не Лантано; Лантано молодой человек, ему немного за двадцать. А этот человек среднего возраста. Я найду досье на него и покажу вам. – Он исчез. Уэбстер Фут остался в одиночестве, наблюдая за разворачивающимся эпизодом; двенадцать фигур, тяжело идущих вперед, бывший танкер заметно выбился из сил, а человек рядом с ним, безусловно, Дэвид Лантано. И все же Сенсио был прав, перед ними был человек среднего возраста, даже на грани пожилого. Странно, сказал себе Уэбстер Фут. Видимо, все дело в радиации. Она убивает его, и именно такое обличье приняла его смерть – преждевременное старение. Лантано следовало бы выбираться оттуда, пока не стало слишком поздно, пока это могло еще на что-то повлиять.
– Взгляните, –
