Горец. Гром победы - Старицкий Дмитрий
– Присаживайся, полковник, соловья баснями не кормят, – пригласил я.
– Какого соловья? – не понял меня Вахрумка, глядя, как ловко пацанчик сервирует край большого стола гостиной.
– Птичка есть такая. Певчая, – пояснил я, готовый провалиться сквозь землю: чуть не спалился как маленький. – Обувь, кстати, на ночь выставляй в коридор. Почистят. Входит в стоимость проживания.
Инженер сел за стол напротив меня.
– Ну, с приехалом… – поднял я бутылку с контрабандным коньяком, после того как закрылась дверь за стюардом, и разлил по рюмкам этот нектар десятилетней выдержки. – Рассказывай. Я не зря рельсы тут катаю?
– Не зря. Насыпь пленные положили хорошо, грамотно, не размоет дождями. Но почему она такая кривая? То туда, то сюда. Тех же рельсов потребуется намного больше.
– На этой насыпи был задействован всего один грейдер, два бульдозера и один скрепер. Больше выделить не могли. Все остальное пленные сделали ручками, топая везде ножками. Посчитали, и оказалось, что вскрышные работы по равнению холмов да засыпка низин даже с применением механизации обойдется намного дороже. Это не считая фактора времени. Зато до предгорий нет ни одного участка уклоном больше трех градусов.
– Это я уже отметил, – ответил Вахрумка с набитым ртом.
Рыбка, копченная уже в Калуге, была очень вкусна. Местный специалитет. Две артели рыбаков из низовий поселились у нас на противоположном берегу. С утра они торговали на территории будущего Речного вокзала свежей рыбой, а после обеда уплывали на свой берег коптить то, что не распродали живьем, и еще соревновались, у кого рыба будет вкуснее.
Архитекторы уже выходили на меня с предложением часть территории около Речного вокзала отдать под крытый рыбный рынок. Я одобрил. Хоть прилавки там будут мраморные, ветеринарный контроль какой-никакой и санитарный врач.
Санитарную службу в городе мы сразу поставили «на вырост». Они даже за этой самодеятельностью рыбаков следили.
– Прокатный стан свой покажешь? – спросил Вахрумка, оттаяв эмоциями от хорошего коньяка. – А то про него все только говорят, но никто еще не видел.
– Конечно. Как только, так сразу. Пока там еще нечего смотреть. Монтируют люди большие железки с чугунными катками. А так стан как стан.
– Это правда, что твои рельсы будут целиком из литой стали?
– Правда, – подтвердил я, вторично разливая республиканский нектар по пузатым рюмкам.
В Реции делали из виноградных отжимов что-то похожее на болгарскую ракию или грузинскую чачу, а вот дождаться созревания хорошего коньяка у горцев терпелки не хватало. Либо продавали все, либо сами потребляли.
– Но для гор нужен особый металл, – заявил Вахрумка. – Там климатические условия эксплуатации иные. Сварные рельсы можно было комбинировать как угодно из разных сортов крицы… и то высоко в горах они на морозе лопались под нагрузкой.
– Какой скажешь, такой металл мы тебе и отольем, – обнадежил его я.
– Не может такого быть, – удивился инженер.
– Очень даже может. Но всего шестьдесят тонн в сутки… пока.
– Почему пока?
– Потому что только к Новому году запустим еще одну сталеварную печь. Еще на тридцать тонн разовой плавки.
– А стре́лки?
– Стре́лки пока будешь брать в империи. Научимся их отливать здесь – будут местные. Так что считай-рассчитывай свои потребности. Стрелок, кстати, тебе потребуется меньше обычного, потому как насыпь сразу строили с расчетом на двупутку вплоть до нефтеносного района. А там сам на месте покажешь, где ответвление в горы проводить будешь.
– Понятно. – Инженер подвинул к бутылке свою большую рюмку, и я ее снова наполнил на треть. – Первым делом ваша вонючая нефть. Хитры вы с Ремидием.
– За нефтью будущее, – парировал я. – К тому же паровозы на твоей будущей дороге будут ходить на ней же.
– А если поезд дальний? Паровоз его тянет угольный?
– Долго ли перецепить паровоз? – усмехнулся я. – Анекдот слышал?
– Какой? – заинтересованно спросил инженер.
– Рецкий горец высовывает голову в окно вагона на глухом разъезде и спрашивает: «Что стоим?» Ему с перрона отвечают: «Меняем паровоз». «А на что меняем?» – переспрашивает. «На паровоз», – отвечают. «Я таки не вижу смысла этой коммерции», – чешет он свой белобрысый затылок.
Вахрумка отсмеялся и вытер губы салфеткой.
– Спасибо, Савва, все было вкусно. Давно так не ел.
– Небось все сухомяткой перебивался в этой своей Отогузии?
– Нет. Питался нормально. Из солдатского котла с полевой кухни. У нас отдельного офицерского питания не было в заводе – излишняя роскошь. В горах не так много свободного места и еще меньше топлива. Тем более в таких диких, как отогузские.
– Поел? – спросил я из вежливости. – Тогда пошли на другой конец стола. Я тебе там сюрприз приготовил.
– Что это? – спросил Вахрумка, когда я раскатал перед ним чертеж.
– Звеньевой рельсоукладчик, – пояснил я. – На платформе штабелем лежат готовые звенья рельсов, прикрепленных к шпалам еще на заводе. Над платформой горизонтальный кран, который берет готовую секцию с платформы и выносит ее вперед и опускает на насыпь. Остается только скрепить ее с уже уложенной секцией, проехать по ней и вынести вперед новую готовую секцию.
– Занятно… – протянул Вахрумка. – А где будут монтировать такие звенья?
– У меня же на заводе, – улыбнулся я и поменял тему. – Я слышал, что тебе за горно-отогузскую дорогу дали Имперский крест?
– Я тоже слышал, – криво улыбнулся Вахрумка. – Только не торопятся что-то его мне давать. Звездочку на погон кинули, и все. И вообще… первый раз, что ли, меня к Имперскому кресту представляют?
И пошла опять бесконечная круговерть – совещания, заседания, инспекции по заводам, протокольные мероприятия во дворце. Даже с Вахрумкой виделся редко, хотя жили в одном отеле.
Только я взял уже за правило все воскресенья проводить дома с семьей. Во Втуце, на горном берегу.
Всех дел не переделаешь.
Всех собой не заменишь.
Свою голову никому не приставишь.
Хоть облупитесь, у меня сын растет, а отца не видит.
Меньше стал уделять времени налаженным производствам и больше НИОКРу. На производствах управляющие на то и поставлены, чтобы управлять. Причем это у них даже лучше получается, чем у меня. Все же они специалисты в своем деле. За мной остался только контроль. Больше плановый и финансовый, нежели производственный.
Калуга с каждым днем все сильнее походила на город, а не на гигантскую стройплощадку. Мне как-то положили на стол статистику. Только зарегистрированных жителей, не считая военнопленных, в городе уже восемнадцать тысяч. Из них семейных тысяч пять. И две дюжины борделей на разный вкус и кошелек. Это не считая никем не учтенных индивидуалок.
Отдел регистраций гражданского состояния ратуши уже клянчил увеличения штата и обустройства филиалов в районах. Свадьбы шли потоком.
И еще в городе родился первый его коренной житель. Девочка в рабочей семье с тракторного завода. Ей город (то бишь я, который в это вложился финансово) подарил красивую грамоту в рамке, именную медаль на шею и ключ от нового дома в рабочей слободе. Родители назвали ее Калужей.
Достроили железнодорожный вокзал в три этажа. На третий этаж поселили всю рабочую группу строительства новой горной железной дороги. Штаб Вахрумки, если короче. На втором рассадили местное железнодорожное начальство и управление моей дорожной компании. Первый полностью отдали пассажирам, включая туалеты с водяным сливом, буфеты, круглосуточный ресторан, кассы, залы ожидания по классности вагонов, камеру хранения багажа, фельдшерский и жандармский участки и даже такое нововведение для этого мира, как комната матери и ребенка. Оформлен был первый этаж как дворец – подземный дворец московского метро эпохи Сталина. Уж чего-чего, а красивого камня в наших горах много. Да и долговечный он.
Речной вокзал также подвели под крышу с бельведером и начали внутреннюю отделку. Длинный бетонный пирс, проложенный вдоль берега, вполне мог принимать одновременно по три пассажирских парохода.
