Лотерея - Прист Кристофер

Я встал, предвкушая что-то недоброе.

– Миссис Доби говорит, что вы все еще не решили, соглашаться или нет на курс атаназии, – начал Корроб.

– Да. Но я хотел сперва послушать, что скажете вы.

– Я советую вам согласиться на процедуры, и незамедлительно. Иначе вы рискуете жизнью.

Я покосился на Ларин, но та подчеркнуто смотрела в сторону.

– А что со мной такое?

– Мы обнаружили аномалию в одном из главных кровеносных сосудов вашего головного мозга, так называемую цереброваскулярную аневризму. Стенка сосуда настолько истончилась, что он ежесекундно готов лопнуть.

– Я знаю, вы все это выдумываете!

– Да почему вы так решили? – удивился Корроб, во всяком случае, он выглядел удивленным.

– Вы меня запугиваете, чтобы я согласился на эти процедуры.

– К сожалению, – вздохнул Корроб, – я всего лишь излагаю вам результаты обследования. Лотерея пригласила меня на должность медицинского консультанта. Я пытаюсь довести до вас всю серьезность ситуации; необходимо срочное оперативное вмешательство, иначе ваша болезнь приведет к летальному исходу.

– А почему эту штуку раньше не заметили?

– Возможно, вы слишком редко обследуетесь. Мы знаем, что в детском возрасте у вас были неполадки с почками. С болезнью справились, но она оставила вам в наследство повышенное кровяное давление. А к тому же вы еще и пьете.

– Да что я, алкоголик какой-нибудь? – возмутился я. – Выпиваю, но в меру.

– А вам, в вашем состоянии, вообще нисколько нельзя. Вы говорили, что пьете довольно регулярно, с суточной дозой, приблизительно эквивалентной одной бутылке вина. В вашем состоянии это крайне неразумно и смертельно опасно.

Я снова взглянул на Ларин и увидел, что она внимательно за мною наблюдает.

– Бред какой-то, – пожаловался я ей. – Я же здоров как бык.

– Это только ваше мнение, – сказал Корроб, – и оно не слишком много значит. Ангиограмма показала наличие у вас крайне серьезного заболевания. – Он встал, словно очень торопясь уйти. – Решать, конечно же, будете вы, но я бы вам посоветовал приступить к процедурам как можно скорее.

– А они вылечат эту штуку?

– Ваш консультант все вам объяснит.

– А это не рискованно?

– Нет, все процедуры абсолютно безопасны.

– Ну что ж, – вздохнул я, – выбирать мне, похоже, не из чего. Если вы вполне уверены…

В руках Корроба была тощенькая папка, принятая мною за историю болезни какого-то пациента; теперь до меня дошло, что этот пациент не кто иной, как я.

– Мистера Синклера следует поместить в блок атаназии как можно скорее, лучше всего сегодня, – сказал Корроб, передавая папку Ларин. – Сколько времени уйдет у вас на реабилитационный профиль?

– По крайней мере день, может, и два.

– Синклера следует поместить безо всякой очереди, эта аневризма очень опасна. Нельзя допустить, чтобы его хватил инсульт прямо здесь, в клинике. Если начнет тянуть время – тут же гоните его с острова в шею.

– Я постараюсь закончить с ним прямо сегодня.

Они разговаривали так, словно меня в комнате не было.

– После четырех часов ничего не есть, – повернулся ко мне Корроб. – Можно пить воду или разбавленный фруктовый сок, но не много. И ни грамма алкоголя. Утром к вам зайдет миссис Доби, она направит вас на операцию. Вам все понятно?

– Да, но я хотел бы знать…

– Миссис Доби все вам объяснит.

Корроб вышел из комнаты и торопливо захлопнул дверь, оставив за собою взвихрившийся воздух.

Я сел на кровать, игнорируя Ларин как пустое место. Мне приходилось принять все сказанное врачом, хотя я абсолютно не чувствовал себя больным. В повадках медиков, ставящих свои познания гораздо выше простой, очевидной симптоматики, было нечто малоприятное. Вспомнилось, как два года тому назад я пришел к своему врачу с жалобой на забитые лобные пазухи. Осмотрев меня и опросив, он выяснил, что я сплю со включенным центральным отоплением и, хуже того, лечусь от насморка некими патентованными каплями. И вдруг как-то так оказалось, что мой синусит является прямым следствием моих же собственных просчетов, что во всем виноват я сам. Я вышел из кабинета врача весь насквозь виноватый и пристыженный. Теперь, с уходом Корроба, я снова чувствовал себя виноватым, мне начинало казаться, что в некотором смысле я сам, почти злоумышленно, подстроил себе эту истончившуюся стенку артерии. Ну да, я ведь болел в детстве, пил во взрослом возрасте. Впервые в жизни мне хотелось как-то оправдать свое пристрастие к выпивке, объяснить его некими разумными причинами.

Скорее всего, это было связано с положением самой клиники, тоже вынужденной постоянно оправдываться; ее персонал, прекрасно осведомленный о спорах, кипящих вокруг атаназии, принимал эти споры близко к сердцу и старался сделать всех получателей главного приза Лотереи своими единомышленниками. Тех, кто и сам хотел пройти курс атаназии, подталкивали к нему мягко, по-дружески. К тем же, кто сомневался или упирался, врачи применяли жесткие меры психологического воздействия.

Я жалел, что Сери куда-то запропастилась, и с нетерпением ждал ее возвращения. Мне хотелось побыть напоследок нормальным человеком, хотя бы немного – погулять с ней по саду, или заняться любовью, или просто посидеть, ничего не делая.

– Как вы себя чувствуете, Питер? – спросила Ларин, закрывая мою историю болезни.

– А как, по-вашему, я должен себя чувствовать?

– Извините ради бога, меня совсем не радует, что компьютер оказался прав. Может быть, вас отчасти утешит, что мы тут хотя бы сумеем вам помочь. Оставайся вы дома, скорее всего, вашу болезнь просто не успели бы заметить.

– Я до сих пор с трудом в нее верю.

Из окна был виден садовник, подстригавший газон, дальше – часть Коллаго-Тауна, а еще дальше – примыкающий к гавани мыс. Я встал с кровати, пересек комнату и сел напротив Ларин.

– Доктор сказал, вы объясните, что со мною будут делать.

– Насчет аневризмы?

– Да, и насчет атаназии тоже.

– Завтра вам сделают самую обычную операцию на больной артерии. Скорее всего, хирург прибегнет к шунтированию, а потом, в ближайшем будущем, она и сама восстановится.

– Это в каком смысле восстановится?

– Вам будет назначен целый ряд гормональных и ферментных инъекций, призванных инициировать и стимулировать репликацию клеток в тех органах, где обычно этот процесс отсутствует, например в мозге. В других частях организма ферменты будут контролировать репликацию, предупреждая появление злокачественных опухолей и поддерживая ваши органы в хорошем состоянии. Иными словами, после прохождения курса ваш организм будет постоянно самообновляться.

– А говорили, – заметил я, – что мне нужно будет каждый год проходить обследование.

– Нет, только если вы сами того захотите. Параллельно с инъекциями хирурги имплантируют вам несколько микропроцессорных датчиков. Показания датчиков могут быть проверены в любом из агентств Лотереи; если что-нибудь будет не так, вам скажут, что нужно делать. В некоторых случаях вас могут снова поместить в эту клинику.

– Я не понимаю, как это согласуется с громогласными заявлениями, что курс атаназии дает постоянный эффект.

– Постоянный, но несколько ограниченный. Все, на что мы способны, это предотвратить естественный распад. Но вот, например, вы курите?

– Нет. Раньше курил.

– Предположим, вы начнете снова. Сколько бы вы ни курили, рака легких у вас не будет, за это можно ручаться. Но вы не будете застрахованы ни от бронхитов, ни от эмфиземы, а угарный газ будет создавать дополнительную нагрузку на ваше сердце. Наши инъекции не спасут вас от автокатастрофы, не помешают вам утонуть, не защитят вас от грыжи и обморожения, не помешают вам сломать шею. Мы защитим ваш организм от возрастной дегенерации и поможем ему построить иммунную защиту от инфекционных болезней, но никто не помешает вам угробить его самостоятельно.

Напоминания о непрочности тела: синяки и ссадины, переломы и разрывы. Слабости, прекрасно известные, я старался о них не думать, но постоянно видел их у других людей, слышал о них в разговорах. У меня развивалось совершенно новое для меня трепетное отношение к проблеме здоровья. А может, обретение бессмертия автоматически заставляет человека острее ощущать присутствие смерти?