Карта на коже - Стивен Рей Лоухед
Оглядевшись, он понял, что его занесло в порт. Вдаль тянулись склады и небольшие лавки, работавшие для моряков и докеров. Он пошел вдоль пристани и наткнулся на человека, расхаживавшего перед горой мешков. Два грузчика грузили их на большую телегу. Мужчина, одетый в дорогую шерстяную одежду, белоснежную рубашку с кружевным воротником, размахивал руками и призывал редких прохожих к чему-то, чего Этцель не понял. Он размахивал небольшой табличкой, пытаясь привлечь внимание.
Приблизившись, Этцель разобрал слово Bohnen. С него тут же слетело его удрученное настроение. Он остановился и принялся понаблюдать за мужчиной, который продолжал выкрикивать слово «Бобы!»
Заинтригованный, Энгелберт подошел поближе и, выжав из себя последнюю каплю дружелюбия, обратился к незнакомцу.
— Приветствую вас, господин, — сказал он. — Доброго вам здоровья.
— Я бы и тебе пожелал того же, — ответил человек, — но боюсь, что мои проблемы прицепятся и к тебе.
— Сожалею, — ответил Этцель. — У меня тоже проблемы. Могу я спросить, что такое у вас стряслось?
— Я торговец зерном, ja? — ответил мужчина. — Ячменем торгую, рисом, рожью. Со всего света товар, ja?
— Дай Бог вашим делам удачи, — вежливо сказал Этцель.
— Я неплохо зарабатываю, — признал купец. — То есть зарабатывал до сегодняшнего дня. — Он махнул рукой на кучу мешков на причале. — И что мне теперь делать с этими бобами? — Он помахал своей табличкой прохожему: — Эй! Купи бобы! — Однако парень поспешил мимо, даже не повернув головы, и торговец опять повернулся к Этцелю. — Видишь? Они никому здесь не нужны.
— Извините, господин, а что с ними не так?
— Я их только сегодня получил. Долго ждал, а вот теперь вижу, что ждал на свою погибель. — Он запустил руку в ближайший мешок и вытащил горсть сморщенных зеленых бобов.
— И что это? — спросил Энглберт.
— Ха! Вот именно, приятель! Что оно такое? Кто знает? Я во всяком случае, не имею представления. Зёрна, семечки, ягоды — на кой они мне?! Венецианские купцы — жулики! Я заказывал рис, а они присылают черте что!
— Если не возражаете, господин, я спрошу, — отважился Этцель, чувствуя, как в его груди разгорается огонек надежды, — как они называются?
Торговец подозвал одного из докеров.
— Слушай, ты помнишь, как их назвал капитан?
— Кава, — ответил мужчина, передавая еще один мешок своему спутнику в фургоне.
— Вот! Кава! — пренебрежительно повторил купец. — Ты когда-нибудь про такое слышал? Нет! И я — нет! Я три месяца жду партию риса и ячменя, а что получаю? Несколько мешков ячменя, два мешка пшеницы и целую кучу какой-то кавы.
Затаив дыхание, Энглберт облизал губы и спросил:
— А может, они как-нибудь по-другому называются? — Он умоляюще сложил руки на груди и выдохнул: — Может быть, кофе?
— Может, и кофе, да, — согласился торговец. — Да какая разница? Мне-то рис нужен. А что мне делать с этими проклятыми бобами?
Энглберт посмотрел на кучу мешков — не меньше двадцати.
— А вы не позволите мне посмотреть на них повнимательнее?
— Да сколько хочешь!
Энглберт наклонился к открытому мешку и заглянул внутрь. Он достал рисунок, сделанный для него Миной, и сравнил с зернами в мешке. Вроде бы похожи. Дрожащей рукой он поднял несколько зерен поближе к свету. Сомнений не было: именно то, что надо.
— Сударь, рискну предположить, что мы можем оказаться полезными друг другу. Я хочу купить у вас эти бобы.
— Купить?! В самом деле? — изумился торговец.
— Видите ли, я пекарь, и я знаю, что с ними делать. Только много я не заплачу, дам, сколько смогу.
Однако сделку не удалось завершить прямо на пристани. Торговец, несмотря на все свои жалобы, прекрасно знал, как следует вести себя с покупателем, интересующимся тем или иным товаром. Впрочем, и много времени переговоры не заняли. В ближайшей таверне сопровождали сделку квашеная капуста с сосисками, и продажа состоялась под глухой стук пивных кружек. Уже стемнело, когда Энгелберт погрузил в фургон последний из двадцати трех мешков, расплатился с торговцем и взобрался на облучок. Не дожидаясь, пока что-нибудь омрачит его удачу, он сразу же взял курс на Прагу.
Пока его не было, Вильгельмина тоже не сидела без дела. Она рыскала по лавкам в поисках столов и стульев. Время от времени на нее наваливалась странность положения, в котором она оказалась, и тогда приходилось останавливаться, чтобы отдышаться. По правде говоря, она не могла думать о своем странном положении иначе, как урывками; сама мысль была настолько невероятна, что если думать ее всерьез, можно совсем сбрендить, так что она думала по кусочку. Так продолжалось несколько дней, но одна мысль никак не хотела уходить: как бы то ни было, она оказалась в исключительном положении, зато теперь она, наконец, чуть ли не впервые ощутила себя на своем месте. Да, это совсем другое место, и другое время, но ей здесь было хорошо: сильная, бодрая, эмоционально уравновешенная девушка, вполне довольная собой. В глубине души поселилась некоторая удовлетворенность, которую она не могла объяснить. В конце концов, она решила не копаться в причинах и смыслах происшедшего, а извлечь максимум из этой ситуации.
Так что делами она занималась в прекрасном настроении. Она пристала к домовладельцу Арностови, чтобы тот нашел несколько маленьких чашечек, вроде тех, что используются в трактирах для глинтвейна и горячего эля зимой, а также набор мисочек и тарелочек. Ее настойчивость произвела на него впечатление, он с неохотой согласился и однажды сам доставил пару ящиков заказанной посуды. При этом он обнаружил, что пекарня стала чище и уютней любой таверны. Большую печь и широкий прилавок заливали потоки света из дочиста отмытых окон.
— Was ist los?[10] — опешил он. — Что с пекарней?
— Не беспокойтесь, — сказала ему Мина и поведала о своем проекте первой кофейни в Праге.
— Кофейня? — недоумевал домовладелец. — Что за кофейня?
Но вместо объяснений Вильгельмина только проворковала:
— Приходите через неделю, и вы у меня будете первым посетителем. Так и быть, обслужу бесплатно.
Ей удалось заинтриговать даже этого прожженного циника. Он обещал зайти.
Вернулся Энгелберт, и не с пустыми руками. К этому времени Вильгельмина превратила заведение в уютный зал
