Варяг. Обережник - Мазин Александр Владимирович
После нескольких месяцев совместного плавания совсем по-другому начинаешь относиться к соседям по гребной скамье. Люди привыкают, притираются другу к другу, и то, что в «цивилизованном» обществе привыкли называть вульгарным, неприличным, они воспринимают как обычную прозу.
Данила сам начал забывать этот «цивилизованный» образ жизни. Учебный поединок против Будима, после которого Молодцова взяли в отроки-обережники, скрылся в какой-то далёкой вечности, в другой вселенной. Если бы не тот, другой Данила из будущего, спрятанный на время глубоко внутри, Молодцов бы начал думать, что вся его жизнь в двадцать первом веке – лишь сон, как и русалка, едва не утопившая его, и трое варягов, рыскающих по его следу.
Молодцов плюхнулся на перину и вскоре уснул.
Разбудил его частый и резкий звон колокола. Данила поежился, сонно подумал:
«Ну на фига нужно так колотить, разве что… случилось что-то!»
Молодцов вскочил с перины, выглянул в окно: пожары нигде не полыхали, но с высокого холма было отлично видно, как прямо на реке собирается огромная толпа. Если пожара нет, то для чего люди могут сходиться вместе? Нападение!
Данила подхватил доспехи, секиру, на ходу надевая защиту, спустился по лестнице. Внизу увидел старших собратьев, мирно попивавших мёд.
– О, наш пострел везде поспел, – обрадовался Ходинец. – Иди во двор, тебя Путята искал. Ты вроде как на кулаках ловко дерёшься, вот и иди, Путяте ты пригодишься.
– Не понял, а вы что? И почему только на кулаках, на нас ведь нурманы напали, да?
Вся компания захохотала.
– Никто на нас не напал, – пояснил Скорохват. – Вече собирают. Охотники, что за Владимиром пошли, из похода вернулись, ну и, знамо дело, что-то не поделили с боярами. Вот народ и собирают. Может, до драки дело дойдёт. Путята от своей сотни с конца на вече пойдёт. Ты, Жаворонок, Будим, Ломята – тоже с ним идите, как положено. Только ты это, Даниил, кистень каменный оставь, возьми на полке деревянный. А то зашибешь кого – виру потом платить.
– А вы что же?
– А нам на кулачках махаться зазорно, мы стали служим, – пояснил Шибрида и приложился к кружке.
– Как скажете. – Данила пожал плечами и взял с собой «облегчённый» кистень.
Во дворе уже ждала остальная команда. Молодцов удивился, впервые увидев купца на коне – красивом пегом жеребце в яблоках, в седле без стремян тот держался уверенно. Судя по тому, что до места проведения вече было всего километра три, Путята сел на лошадь для солидности. В древности, похоже, тоже котировались дорогие «мерины». Века меняются, а люди нет.
Когда вся делегация – Путята с двумя приказчиками и четверо охранников – выехала из ворот, Данила аккуратно спросил у Ломяты:
– Слышь, друг, а как тут по обычаям всё решают?
Ломята уже привык к «лоху по понятиям» в их команде и терпеливо всё разъяснил. Из этой информации Данила почерпнул для себя много нового.
Для начала он узнал, что Путята торгует не просто так. Он член торговой сотни, и таких сотен в Новгороде несколько. До этого Данила считал своего нанимателя кем-то вроде частного бизнесмена. И напрасно, в одиночку частным лицом здесь почти никто не живёт. Все люди собираются в группы: родами, общинами, цехами. Сообща жить проще и безопаснее. За то, что Путята числился в сотне, ему от неё полагалась защита, помощь в судебных исках, стол и кров. Купец расплачивался за помощь частью прибыли. И, естественно, выставлял своих людей для защиты интересов сотни на вече. Вот как сейчас, например.
Попутно Ломята рассказал, в чём было дело. Многие охотники, ушедшие добровольцами в славный поход Владимира на булгар, брали у новгородских бояр и купцов кредиты на снаряжение, под будущий процент от награб… полученной прибыли.
Но, как и следовало ожидать, когда пришло время расплачиваться, возник «конфликт хозяйствующих субъектов», как говоривали в бухгалтерии отца Молодцова. То ли охотники положенное не выплатили, то ли бояре слишком много требовали – не разберёшь.
Данила за километр различил напряжённый гул, как от огромного рассерженного улья. Народу собралось несколько тысяч, почти целое войско.
– Ты ножей не бойся, – шепнул Молодцову Будим, который родом был как раз из Новгорода, – ежели кто на вече кровь железом отворит, то на весь его конец позор будет. А его улица виру будет выплачивать как за княжьего гридня. И всё равно от мести это не спасёт. Против кистеней и дубинок ты, думаю, знаешь, как защищаться. А вот если кого в рукавицах на вече увидишь – остерегайся.
– А что так?
– Заморожены могут быть. Такой по голове получишь – сразу к пращурам можно попасть.
Данила кивнул – ничего себе демократическая процедура.
– Будим, слушай, а эти охотники, они мечи в ход пустить не могут? – спросил Молодцов.
Боец глянул ошалело.
– Ты что?! Это же!.. Да и как можно такое охотникам делать. Тут родичи их, боги. Не нурманы, чай, чтобы хитростью людей губить.
Данила смущённо замолчал: не понимает он всё равно до конца этих людей.
Путята между тем встретился с людьми из своей сотни, спешился. Молодцов и другие охранники, слегка потолкавшись, заняли своё место вокруг купца в первых рядах.
Данила оглядел собравшихся: демократией тут не пахло. И дело не в том, что вопросы собирались решать далеко не гуманными методами. И не в том, что женщины и дети держались в отдалении от взведённой толпы мужиков.
На вече было чётко определено, кто и от какого конца будет говорить и что будет делать. Мнения отдельных личностей тут учитывать не собирались. С другой стороны, где цех, род, община, там и её, личности, мнение.
Толпа была строго поделена на три конца, отдельно стояли гридни посадника – эти в броне и при мечах. Каждый конец делился на улицы, цеха. А у тех, в свою очередь, были лидеры, те, кто глотку горазд драть, ну и, как водится, основная ударная сила.
Каждая улица имела отдельную трибуну: перевёрнутую телегу или несколько больших бочек. На них стояли старосты улиц и их глашатаи. Самые высокие места занимали старшины концов.
Народ всё подходил, крики набирали силу.
Данила понял, что Путяте здесь вообще не было нужды находиться, его интересы текущий спор не затрагивал вовсе. Но сотня сказала: «Надо», и купец ответил: «Есть».
На «трибуне» Неревского конца особенно выделялась дюжина важных бородатых мужей в роскошных шубах и высоких шапках. Их окружали здоровенные детины с короткими дубинками в руках. Напротив, во главе Словенского конца, на помосте из нескольких бочек, кроме старшины, стояло ещё десятка два поджарых бойцов в броне, некоторые с проседью в бородах. Где стоит народ с Людинского конца, Данила разглядеть не мог.
– Видишь того, кто молчит и руками не махает? – спросил Будим.
– С седой бородой?
– Ага, его Гораздом Гореславичем кличут. Он главный среди охотников. Своя дружина у него, пять ладей боевых, торговые ещё есть. Говорят, вече из-за того, что он на пиру с боярином Гордятой Всеславичем поругался.
– А Гордята где?
– Вон тот, в соболиной шубе с белым воротником. Земли много имеет, говорят, даже на Северной Двине городки держит, торгует ещё. С Неревского конца. Дюже богатый муж.
– Раз богатый, чего денег ещё требует?
– А серебра много не бывает. – Будим хохотнул.
Постепенно Данила вник в суть конфликта. Горазд Гореславич взял в аренду у Гордяты под добычу три ладьи. Одна из них во время перехода разбилась. И теперь боярин требовал у охотника возмещения убытков за ладью и долю от товаров, которые были попорчены во время крушения, а ещё частичную компенсацию за «простой» ладьи. Дескать, на корабле можно было товары перевозить, а Горазд ладью утопил, да не в сражении, а по собственной глупости. Вот пусть теперь и компенсирует упущенную выгоду.
На взгляд Данилы, боярин явно нарывался.
Слева взяла напирать толпа. Будим с Данилой сцепились руками, разом поднажали – опыт строевых боёв у каждого был – и оттолкнули лезших наглецов обратно.
