Мир фантастики 2014. На войне как на войне - Дивов Олег Игоревич
Из-за другой двери – с надписью «Кабачок» – донеслось веселое пение, сквозь которое было слышно звяканье стаканов. Или бутылок. Ну, в общем, чего-то стеклянного. Боря вздохнул, вспомнив о недопитом бокале пива.
Усатый неодобрительно покосился на Борю. Но промолчал, не сбавляя ход. Боря аж запыхался за ним перебирать ногами.
– Пришли, – наконец сказал Усатый.
И почти втолкнул его в дверь со странной табличкой «ВС».
Потом чуть прислушался к происходящему внутри. Ничего не услышал. Поморщился. Зашагал обратно. Уже ехидно улыбаясь.
– О! Танк! Здорово! По маленькой?
– Не могу, – покачал головой высокий брюнет в черных очках. – Проект висит.
– Жаль, а там наши сидят – Азбука, Победа, Стефан…
– Не могу, Усатый, не могу… Извини! Нож вона без дела шляется. Его бери… А ты что тут? Новенького привел?
– Не совсем…
– Понял! Удачи!
Усатый кивнул и открыл дверь. Из комнаты пахнуло алкоголем и порохом.
Новенький в это время знакомился с людьми, сидевшими в комнате вокруг круглого стола. Перед каждым стояли мониторы, по которым бежали какие-то цифры, ползли какие-то графики, нарезались какие-то диаграммы.
– Абрам… – стеснительно поздоровался он, поняв, что попал в самый центр знаменитого «Вервольфа».
– Царь… Чума… Крокодил… Литр… Росомаха… Толич… Мешок… Гонщик… Корсарка… Югослав… Грязный… Космонавт… Шторм… Хорват… Берг… Нотова… Жеребец…
Нотова оказалась очаровательной, адски очаровательной брюнеткой, Валерий – Чумой, а Алексей…
– Имена забыл, да?
Абрам заискивающе кивнул.
– Отлично. Итак. Абрам… Прежде чем вы приступите к работе, вам предстоит пройти инициацию. Испытание, если не понятно, – сказал Берг.
– Понятно… А какое?
Борис вдруг испугался, что ему предстоит участие в карательной акции.
– Вы проведете день на нашем полигоне.
– Стрелять надо будет? Я не умею… – Боря опять замандражил.
– Нет. Вам просто надо быть самим собой. Но это «мир», несколько отличающийся от нашего.
– Не понял…
– Мы воссоздали полигон, который является моделью победившего Третьего Рейха. Каждый из новичков должен пройти его, – Берг внимательно смотрел на Абрама.
– Так это же здорово! – Боря аж подпрыгнул от радости. Хотя бы день, хотя бы день…
– Абрам, ты согласен?
Тот яростно закивал головой. Пусть игра, пусть! Но хотя бы так приблизить мечту!
– Отлично. Царь, вы готовы?
– Всегда… – меланхолично ответил высокий русоволосый мужчина с грустными глазами.
– Проходите вот в ту дверь, – указал подбородком Берг.
Борис открыл дверь и шагнул в темноту.
Царь подождал, пока Берг закроет дверь, и нажал на «Энтер». И лишь потом сказал:
– Камрады, а мы не слишком жестоки?
На что ответил только Крокодил, широко зевнув:
– За что боролись, Царь-батюшка, за что боролись…
Берг же скомандовал:
– Отсчет! Чума! Фиксируй!
– Есть, командир! Запись пошла!
– Переходный канал?
– Открыт!
– Три… Два… Раз!
…Летнее солнце ярко заливало улицу. Борис-Абрам широко улыбнулся ему и шагнул на ровный, как стол, асфальт. А потом громко заорал во всю глотку:
– Дойчланд! Дойчланд убир аллиз!
И тут же получил страшнейший удар в спину, от которого свалился на мостовую и едва не потерял сознание, разбив нос и ободрав лицо.
Потом оглянулся. Над ним стоял немец. Тот самый. Из фильмов. С полукруглой бляхой на груди цвета фельдграу.
– Русише швайне! – прошипел немец. А потом залаял. Не по-собачьи. А по-немецки. Боря хотя и учил немецкий язык, но вылавливал из беглой речи только отдельные слова:
– Русский. Запрет. Зона. Тревога.
Откуда-то прибежали люди и начали его пинать. И тут Боря все же потерял сознание.
Очнулся уже голым.
Валяющимся на холодном кафельном полу.
– Наме?
– Абрам… то есть Боря! Борис! Я Борис!
Человек в сером костюме, сидящий за высоким столом, удивленно покосился на лежащего Борю, прикрывавшего одной рукой отбитое хозяйство, другой – вытиравшего кровь с лица.
– Юде?
– Нихт юде, нихт! Их бин руссише! – Борю трясло от ужаса и боли.
– Руссиш?
– Я, я!
– Абрам – руссиш? – отчетливо произнес серый.
– Да говорю же, русский я! Не еврей!
Человек подошел к Боре. Небрежно пнул по локтю правой руки. Боря зашипел от электрической боли в суставе и отдернул руку. Человек надел пенсне и стал разглядывать междуножие Бори.
– Нихт юде, – удовлетворенно отметил немец и снова сел за стол. Чего-то почеркал там у себя. Потом щелкнул по металлическому звонку. Боря даже не заметил, как появились двое в черном. Они подхватили его под руки и куда-то поволокли.
Немец же дописывал у себя в бумаге:
«Ввиду отсутствия идентификационных знаков рабочего скота оскопить в районной кастрировочной мастерской, отправить в лагерь „Коричневый Октябрь – два“, выждать три недели согласно „Имперскому Закону о Пропаже Инструментов“, глава восемь, пункт двенадцать. При необнаружении Хозяина – скот утилизировать. При обнаружении – штраф за использование незарегистрированного рабочего скота – пятьдесят имперских марок. Штраф за наличие органов размножения – триста марок. Заместитель начальника второго отдела Балаковской районной управы Саратовского гебитскомиссариата чиновник третьего класса Макс Штюльпнагель. Десятое октября Пятнадцатого года Рейха»…
Р. S.
Оставшееся они не смотрели. Надоело.
Просто пошли в кабачок и выпили по рюмке:
– За сбычу мечт, камрады!
– За сбычу!
А потом разошлись по домам.
А в Интернете появился новый ролик под названием «Он хотел Третий Рейх!»
И надо ли говорить о том, что никакого «Вервольфа» и не было никогда?
Станислав Бескаравайный
Справедливость
– Но если Лазарь был мёртв меньше девяти дней, то душа не отлетела. И его воскресение, выходит, не настоящее?
– Оставь сомнение. Умер, но потом воскрес. Чего еще желать смертному?
Холм был мерзкий, тяжелый, от него несло будущими смертями. Всё вокруг было выжжено, вытоптано. Витая колючка в несколько рядов на склонах, протянутая прямо по гарям. Широкие окопы, почти рвы, на вид пустые. Таблички и белые ленты у минных полей. И несколько каменных домов на вершине со следами копоти, однако целых и наново укрепленных мешками с песком.
– Нас прошлый год жгли. До того бурые стояли, рота, ну еще полицаев прикормили. Как Буран стал на шоссе ходить, минировать – те озверели совсем. Народ по лесам разбежался, так они всех, кто остался, подчистую угнали, стариков только расстреляли.
Пожилой Стоян, с сединой в недельной щетине и грустными глазами, шепотом пересказывал младшему лейтенанту историю гибели Тулово. Всё в этой истории было обыкновенно – окрестные вёски так же сожгли, и Тонкий Лес, и Заболотье, и Пыхань. И такие, как Стоян, мастера на лесопилках уже не работали, а старались поджечь и взорвать, что только можно.
Младший лейтенант слушал вполуха, больше старался рассмотреть детали и отметить в планшетке, что увидел. Оба они не шевелясь лежали в лозняке, хотя Стояну уже стало жарко в старом мадьярском полуфренче.
– Как сюда Корней ходить стал, и наши нормальное оружие добыли, так эти всё, закрылись, только стреляют, чтобы к шоссе отсюда прохода не было. Да раз в неделю обоз. Берегутся сильно, в разное время выступают, один раз смогли отбить, больше не получалось.
– Те ленты белые – там точно мины? – Поджидать обоз явно не входило в планы армейского человека.
– Которые справа? От колодца до хаты Кузьмича – точно. Дальше вроде как пусто.
– Какая хата? – Младший лейтенант понятия не имел, где жил Кузьмич, и на несколько минут вся разведка свелась к объяснениям партизана, от какого забора до какого столба мин вроде как нет, а где наверняка есть.
