Семен Кирсанов - Т. 2. Фантастические поэмы и сказки

Таково сообщение Некторово. То ли после бедствия некоторого — червь ли, жук ли, — а листы остальные пожухли, источены оченно, и ни буквы на них не прочесть. Ну, что есть!

А смиренному Нектору честь.

Кому сказ, кому сказка, а мне бубликов связка.

Кроме грамот и указов, Симеоновых сказов о былом той земли, в том ли, этом ли веке в приходской библиотеке люди книжку нашли.

Начитаешься вдосталь — псалтыри, Библии, «Руководство — куроводство как вести с прибылью», водевиль «Муж-любовник», календарь и письмовник, том насчет борщей и щец госпожи Молоховец, альманах «В час досуга», книга «Божий завет» и «Что делает супруга, когда мужа дома нет».

Между прочим, там имелась сказка детская одна. Историческая ценность в ней содержится. Она с сокращеньями дана:

За высокими горами,за далекими морями,без обмана говоря,удивительное былогосударство, где царилодвести тысяч три царя.Двести тысяч непорочных,три сомнительных, побочных.

В результате поздней страстик молодой царице Настенекий царь Макс-Емельян,то ли спятив, то ли пьян,повелел беспрекословновсе потомство поголовновоцарять, короновать,никого не миновать.

У фамильного палацца,как горох, цари толпятся.Кто успел и поседеть,ожидая, чтобы дали часна троне посидеть.Каждый жаждет на медалисвой в короне видеть лик,с указаньем, что велик.А медаль попробуй высечь,ежли ликов двести тысяч,хоть чекань на модный грош —всем грошей не наберешь.

Стольный град кишит царями,вьется за́ город черёд,Александры за Петрами,Николаи прут вперед.Тесно в очереди к трону.Если новые встают —мелом метят им корону.Спорят, метрики суют.У иных к груди подвешенличный титул — понимай,кто стоит, — Долдон Мудрейший,Миротворец — царь Мамай.

Тут же в очереди торг.Тайно шепчет царь Георг:— За посидку на престолеотдаю полфунта соли. —Предлагается елей,чтобы лить на королей.— Продается, не хотите ль,титул «Царь Освободитель»,по дешевке уступлю. —Шепот: — Очередь куплю. —Покупает царь Малюта,у него нашлась валюта,и по этому семураньше царствовать ему.

А ведь каждый алчет власти,алчет мантию надеть,каждый бесится от страстихоть на час, а володеть.Каждый в очередь входящийжаждет жить верховодяще,приказать и указать,подпись царскую поставить,на раба сапог поставить,непослушных наказать.Но — фамилия громоздка,двести тысяч — вот загвоздка!Впрочем, трудность решена:чтобы все достигли цели,власть по типу каруселив той стране учреждена.

Карусель на площади.Только вместо лошадимчится там за троном трон.Тут же выдача корон —позолоченный картон.Карусель несется быстро,наблюдают два министра.Царь садится и царит,речи с трона говорит.Дату ставит летописец,лик рисует живописец,сочиняет стих пиит,и покуда царь царит —говорит он сколько влезет,только слезет — новый лезет,и опять такой же вид —полчаса монарх царит,дату ставит летописецлик рисует живописец,сочиняет стих пиит.Граммофон играет гимн,поцарил и дай другим.Сдал бразды и тут же сходитновый царь на трон восходитречь народу говорит,дату ставит летописец,лик рисует живописец,сочиняет стих пиит.Карусель несется быстро,наблюдают два министра,нет и крикнут на царей:— Не тяни! Цари скорей!

За наследником наследник!И уже во граде томлишь один остался медник —бьет медали молотком.На весь Двор один аптекарь,он же лекарь, он же пекарь,один ткач, и тот портач,один кучер, пара кляч,один знахарь, он же пахарь,сохранился и палач,он же царский парикмахер,один кравец, один швец,так что дело неважнец.

В силу памятных традиций —им, царям, запрет трудиться,дело их — держать бразды,хоть порфиры не без дыр,и лишились всех излишествдвести тысяч их величеств,потому что в некий годот царей сбежал народ,и от сеющих и жнущих,шьющих, ткущих и пекущихне осталось и следа.За два века — кто куда!

Оттого и недоволенгрозный царь Аника-воин.Что ему картонный трон,летописец, живописец,рифмоплет и граммофон?Над царишками хохочет,власти хочет, саблю точит,но ни слова никому,а себе лишь одному:— Сам себя царем поставлю,лобызать сапог заставлю,встречу если Смерть саму —черепушку ей сыму!

А пока во граде ономшла такая карусель —сирота жила Аленаполкило́метра отсель.Весть хозяйство ежедневноприходилось ей самой,хоть была она царевнойот Настасьи по прямой.Не гнушалась ни мотыги,ни иглы, ни помела,хоть ее в гербовой книгеродословная была.Нравом вышла непохожейни на мать, ни на отца,а была она пригожей —ровно солнышко с лица!И кругла, как то светило,и душой теплым-тепла,и сама собой светила,когда ночь темным-темна.А идет, как чудо носиткоромыслом два ведра,подгулял маленько носик,но Алена им горда.А какая недотрога!Подступиться и не смей.И хранила тайну строгоо прабабке о своей.У нее была бумажка,и не сказка, и не ложь,что цари — не все от Макса,от Фадея были тож —у кого носы тычкоми вихры стоят торчком.А цари иные всебыли с римскими носамии с такими волосами,как смола на колесе.

Уж и сватались к Алене!Свахи шли, цена дана,предлагали ей на тронепрокатиться, но она…Но она, — тут запятая.Тщились многие умыразузнать, тома листая:что Алена? Но увы,неизвестно, где хранитсяокончанье сказки той.Кто-то вырвал все страницыпосле этой запятой.

Ах вы, титлы, запятые, алфавиты завитые, буквы-змеи и орлы на листах раскрашенных, вязью разукрашенных, — вы мне дороги, милы! Ах вы, сказки-присказки о любовях рыцарских, драгоценные ларцы — буква Ферт, буквы Рцы, — о Францыде с Ренцивеной, о Дружневе, о любви королевича Бовы. Василиски, Сирины, с очесами синими! Сколько раз из-за вас мучилси, томилси, из-за вас один раз чуть не утопилси. Сколько нас в полон ушли из-за той Аленушки, что по травам шла босой с распустившейся косой! Ах, глаза — два озера, ах, любовь без отзыва, может, помнит адрес он — сын Хрисанфов Симеон?

Говорит Симеон, сын Хрисанфов:

— А ведь сказка — ложь не всегда.

Препожалте сюда, господа хорошие.

Вот местечко, плетнем огороженное, ранним овощем ровно поросшее, вот сарай, закрома.

И живет тут царевна Алена, не румянена, не белёна — хороша сама.

И Аленин домок что скворешник, и растет там, конешно, орешник, и орешек на нем золотой. Он для белки, вон той.

Убедитесь, пожалуйста, сударь, — дом как дом, есть буфет, в нем посуда. И зайдет если царь победней обогреться — есть наперсток винца, огурец, найдется и мисочка щец, слово милое, отдых.

А бывали у ней три царя худородных — до седых дотерпели волос, но царить им не довелось. «Прочь иди!» — гнали из очереди. Царь Таврило — Не Суй Свое Рыло, царь Ераст — Бог Подаст, и царь Родион — Поди Вон.

И царить-то им ни к чему! Каруселищу как чуму невзлюбили. Три царя пристрастившись были кто к чему: царь Ераст был горазд пилить и строгать, Родион — вроде он — мастер песни слагать, а Таврило — царь худородный — выше ставил труд огородный. А нельзя, раз высокое звание. Остается одно зевание.

Цари тихие, битые, в очах печаль, хлебца просят немытые чада, жены тряпки стирают в ушатах, а поесть-то ведь надо? И царевне Алене их жаль. Все на свете — соседи! Вечерок скоротают в беседе, о косьбе, о себе, о судьбе говорят. Выйдут гости из дому, и Алена для малых несытых царят хлеб сует — то тому, то другому. Вот какая была!