Лотерея - Прист Кристофер

Воспользовавшись удачным моментом, я подошел к конторке первым. Моя карточка лежала в одном из боковых отделений саквояжа, я вынул ее, протянул девице и отрекомендовался:

– Питер Синклер.

Девица молча вычеркнула мое имя из составленного в автобусе списка и набрала на компьютерной клавиатуре кодовый номер с моей карточки, после чего, как можно было понять, на стоящем перед ней мониторе появилась какая-то надпись. На конторке лежало несколько металлических браслетов; девица пропустила один из них через продолговатое углубление – ввела, надо думать, магнитную кодировку – и протянула его мне.

– Мистер Синклер, наденьте это на правое запястье. Вам предоставлен коттедж номер двадцать четыре, кто-нибудь из служителей поможет вам его найти. Процедуры начнутся завтра утром.

– Завтра? – удивился я. – Но я еще, в общем-то, не совсем решил. В смысле, принимать их или не принимать.

Девица вскинула на меня глаза, но выражение ее лица не изменилось.

– Вы прочитали то, что написано в нашей брошюре?

– Да, но я все еще не совсем уверен. Мне хотелось бы узнать обо всем этом побольше.

– У вас будет возможность побеседовать со своим личным консультантом. Многие люди сначала нервничают, в этом нет ничего необычного.

– Вы только не подумайте, что я… – Я остро ощущал, что стоящая за моей спиной Сери прислушивается к разговору. – Мне просто хотелось задать несколько вопросов.

– Ваш консультант все вам расскажет и объяснит.

Я взял браслет; моя антипатия к этой девице нарастала и едва не выплескивалась наружу. С момента выигрыша я словно попал в колеса какой-то машины: мое плавание, прибытие на Коллаго, присланный клиникой микроавтобус – все это неотвратимо влекло меня к атаназии, влекло, и слушать не желая о моих сомнениях. Мне все еще недоставало сил, чтобы вырваться, отвергнуть свой шанс на вечную жизнь. Я испытывал иррациональный страх перед этим консультантом, который придет на рассвете, произнесет несколько успокоительных банальностей и погонит меня к операционному столу, под нож, чтобы спасти мою жизнь, хочу я того или нет.

Начали подходить остальные, каждый с карточкой в руке.

– А что, если я приму решение против? – спросил я, стараясь не смотреть ей в глаза. – Если я все-таки передумаю… это ничему не будет противоречить?

– Вы свободны от каких-либо обязательств, мистер Синклер. Ваш приезд сюда не означает, что вы на что-то согласились. До тех пор, пока мы не возьмем с вас расписку о согласии на проведение процедур, вы можете покинуть клинику в любой удобный для вас момент.

– Прекрасно, – сказал я; престарелые оптимисты успели выстроиться за мною в очередь. – Но тут еще вот какой момент: я приехал сюда со своей хорошей знакомой. Мне хочется, чтобы она остановилась в том же коттедже.

Глаза девицы скользнули по Сери и вернулись ко мне.

– А она понимает, что процедура положена вам одному?

Сери резко, с шумом выдохнула.

– Она же все-таки не ребенок, – заметил я примирительным тоном.

– Я буду снаружи, – сказала Сери и вышла.

– Мы стремимся не оставлять ни малейшей возможности для неверного понимания, – сказала девица. – Сегодня поступайте как хотите, но уже завтра ей придется подыскивать себе жилье в городе. Вы проведете в этом коттедже только одну или две ночи.

– А мне больше и не надо, – сказал я и тут же вспомнил о «Маллигейне».

Скорее всего, он уже отплыл или отплывет с минуты на минуту. А жаль. Я резко повернулся и пошел искать Сери.

Весь следующий час Сери меня успокаивала, а потом мы с ней поселились в двадцать четвертом коттедже. Вечером, прежде чем лечь спать, мы решили прогуляться по саду. Окна центрального корпуса все еще горели, но большая часть коттеджей уже погрузилась во мрак. Мы дошли до главных ворот и увидели там двух охранников с овчарками.

– Ну чистый концлагерь, – поморщился я, поворачивая назад. – Только колючки и не хватает да еще этих, вышек. Может, стоит им посоветовать?

– Я и думать не могла, что тут все так устроено, – сказала Сери.

– Я живо помню свои детские впечатления от больницы. Врачи и тогда мне не нравились, они смотрели на меня как на бездушный предмет, какое-то тело с болячками и симптомами. Вот и здесь то же самое, а этот браслет, он вообще меня бесит.

– А где он у тебя?

– Снял пока. – Чем дальше утопавшая в цветах дорожка уводила нас от центрального корпуса, тем плотнее сгущалась тьма, и вскоре наши глаза почти перестали что-либо различать. Справа смутно проглядывало нечто вроде площадки; мы осторожно сели и поняли, что это аккуратно подстриженный газон. – Сбегу я отсюда, прямо с утра и сбегу. Ты поймешь, если я так сделаю?

Сери молчала, но это молчание продлилось не более двух-трех секунд.

– Я все еще продолжаю считать, что ты не должен останавливаться на полпути.

– Несмотря на весь этот кошмар?

– Не забывай, что по сути это просто больница, а у тех, кто работает в подобных учреждениях, всегда мозги немного повернуты.

– Вот это-то меня и отвращает. А еще я все время чувствую, что явился сюда за чем-то таким, что совершенно мне не нужно. Словно как если бы я сам ни с того ни с сего попросил, чтобы мне сделали операцию на сердце или что-то еще в этом роде. Я хотел бы получить от кого-нибудь внятное объяснение, зачем мне это все.

Сери промолчала.

– А вот ты сама, ты согласилась бы на эти процедуры?

– У нас принципиально разное положение. Ты выиграл в Лотерею, а я нет.

– Ты просто уходишь от ответа, – вскинулся я. – Я искренне жалею, что купил тогда этот чертов билет. Здешнее заведение, оно все какое-то сомнительное, я это кожей чувствую.

– А мне вот кажется, что тебе выпал шанс на нечто такое, что имеют очень немногие люди, а хотели бы получить почти все. Ты не должен отказываться, если не имеешь к тому весомейших оснований. Без процедур ты умрешь, а с процедурами нет, неужели этот довод не кажется тебе серьезным?

– Все мы когда-нибудь умрем, – отмахнулся я, – хоть и с процедурами, хоть и без. Все, что они мне дадут, это небольшая отсрочка.

– Пока еще никто не умирал.

– Ты вполне уверена?

– Не то чтобы вполне, но агентство получает ежегодные отчеты обо всех прошлых пациентах. Отчеты датируются со дня учреждения Лотереи, и никто из них не исчезает, только прибавляются. На Мьюриси тоже есть выигравшие. Приходя на обследование, они всегда говорят, что чувствуют себя великолепно.

– Обследование? – насторожился я. – А это еще зачем?

Я видел, что голова Сери повернута в мою сторону, но не мог различить выражения ее лица.

– Это сугубо по желанию. Каждый пациент имеет право на регулярную проверку здоровья.

– Так значит, они даже не уверены в результативности своих процедур!

– Врачи уверены на сто процентов, а вот с пациентами бывает разное. Мне кажется, что эти обследования – нечто вроде психологической поддержки. Лотерея хочет показать этим людям, что не бросила их на произвол судьбы.

– Они излечивают все, кроме ипохондрии, – сказал я, вспомнив свою знакомую, ставшую врачом. Она смеялась, что добрая половина ее пациентов приходят на прием просто так, за компанию со своими друзьями. Нездоровье становится у них привычкой.

– Решать будешь ты, Питер, и никто тебе в этом не поможет. – Сери взяла меня за руку. – На твоем месте я бы тоже, наверное, сомневалась. Но мне не хотелось бы пожалеть впоследствии, что упустила такой шанс.

– Как-то это все не совсем реально, – пожаловался я. – Смерть никогда меня не волновала, скорее всего, потому, что мне никогда не доводилось смотреть ей в глаза. А как другие люди, они тоже так себя чувствуют?

– Не знаю.

Сери отвернулась, теперь она смотрела на темные, едва прорисованные силуэты деревьев.

– Ну да, мне прекрасно известно, что когда-нибудь я умру, но я не могу в это поверить, разве что на сугубо логическом уровне. Из-за того, что я жив сейчас, мне кажется, что так будет продолжаться вечно. Я ощущаю в себе вроде как жизненную силу, нечто, способное отвратить смерть.