Фебус. Ловец человеков - Старицкий Дмитрий
Однако нормальной пробежки не получилось, потому как шпоры с сапог я не догадался снять. И вообще кавалерийские ботфорты – весьма неудобная для кросса вещь. Потому я довольно скоро перешел к комплексу зарядки по Мюллеру, который в меня с детства вбили еще в пионерских лагерях.
За ним-то и застал меня сержант. Подошел, держа под мышкой две деревяшки, на каждой из которых висело по небольшому баклеру, хмыкнул пару раз и снисходительно заявил:
– Если хотите как следует размяться, сир, то давайте постучим учебными мечами.
И понеслось.
Что сказать? Такое занятие кровь разгоняет намного лучше всякой физкультуры.
Поначалу у меня выходило не очень. Я постоянно тормозил и запаздывал, а сержант, несмотря на возраст, носился вокруг меня серебристой молнией и, казалось, был одновременно везде. И я еле-еле уворачивался от его учебного меча, реже отбивая его таким же в своей руке. Но слишком часто его деревяшка оставляла на моем теле синяки.
– Танцами, танцами мало занимались, сир, – сделал свой вывод старый вояка.
Я уже хотел сдаться, как сержант, в очередной раз обойдя мой баклер, попал мне учебным мечом по левому плечу. По самой косточке, которую мы в детстве называли «бульонкой». Очень больно. Почти как по кости голени.
И тут что-то внутри меня взорвалось в тридцать три струи, не считая брызгов. Меня посетило то самое состояние, какое я уже испытал на барке в драке со скоттским бароном. Сознание само по себе, тело само по себе. Рисунок боя существенно изменился. Теперь уже я теснил сержанта по замковой брусчатке, прижимая к королевской башне. Ударить старого воина мне так и не удалось: мой меч постоянно сталкивался если не с его мечом, так с кулачным щитом в его руке. Зато я заставил его отступать. Сначала всего лишь чуть-чуть, потом уже большими шагами. Еще немного – и прижму к стене…
Из-под хауберга на лицо сержанта тек обильный пот. В дыхании прибавились хриплые нотки. А я все наращивал и наращивал темп ударов, походя отбивая выпады сержанта баклером.
Не знаю, сколько бы это продолжалось, но мой учебный меч переломился, вяло повиснув на длинной щепке.
Я остановился, недоуменно глядя на этот дубовый огрызок в руке. Пожал плечами и сказал:
– Признаю свое поражение, Эрасуна. Судьба.
Тут же все мое тело пробила обильная испарина и потек между лопатками горячий пот. И я понял, что рубка на мечах – дело очень даже утомительное. Но тело мне досталось достаточно тренированное, чтобы через пятиминутку передыха все повторить снова.
– Спасибо, сир, что почтили меня учебным поединком, – отдуваясь, сказал сержант, – только мне уже не по годам тягаться с молодыми в скорости.
– Не прибедняйтесь, сержант, вы меня просто вымотали. Так: с завтрашнего дня по четверть часа мы с вами все это повторяем.
– Как прикажете, сир, – отозвался он.
Я подошел как можно ближе к старому воину и тихо сказал:
– А то у меня с координацией что-то не то стало после удара по голове. Только об этом никому…
– Сир… – укоризненно откликнулся сержант.
– Извини. Ляпнул, не подумав, – слегка склонил я голову.
Сержант в свою очередь отвесил мне почти церемониальный поклон. Показывая тем самым, что мои извинения по поводу подозрений в его болтливости им приняты.
– Сир, дозволено ли мне будет разобрать наш поединок и выдать вам мои замечания по нему?
– В обязательном порядке, – ответил я. – Только пошли сначала умоемся.
Эрасуна понимающе кивнул, поворачиваясь к входу в башню, в котором толпились любопытные валлийцы.
– Так что ты там говорил про танцы? – спросил я практически уже в его спину.
– Сир, не знаю я, как вас учили ранее, но рубятся на мечах не руками, а ногами. И движения мечника почти те же самые, что и движения танцора в некоторых танцах. К тому же танцы приучают тело чувствовать ритм… Завтра мы с этого и начнем – как правильно ставить ноги.
Верфь мурманов не произвела на меня особого впечатления. Сказать по правде, я ожидал увидеть если не что-то сравнимое с Адмиралтейством Петра Великого в Петербурге, то хотя бы стационарный стапель. Здесь же все было устроено так, что после той лодки, которая пока только хвалилась ребрами шпангоута, больше ничего и никогда создано не будет.
Простецкий навес, под которым сохли бревна. Примитивная ручная пилорама, зажатое в упорах бревно, которое раскалывали на доски клиньями, а потом уже выравнивали их, затесывая топорами. Штабель таких досок рос под другим навесом. Лодка хоть и не больше восьми метров длиной, но на ее обшивку много дерева уходит.
Видя мое разочарование, алькайд произнес:
– Сир, я же говорил, что тут мы строим только китобойные вельботы. Большие корабли тут строить можно, но зачем создавать себе лишние сложности, когда это проще и быстрее сделать в соседнем Сен-Жан де Люзе.
– Насколько больши́е?
– Ну кокку больше пятнадцати туазов длиной мы еще делать не пробовали, – сознался он.
Кокка – это они так когг стали называть, что ли? Но тридцать метров, грубо говоря, совсем неплохо. Вполне можно соорудить в этих параметрах нечто вроде двухмачтовой бригантины или трехмачтовой шхуны. Суда быстроходные и поворотистые. Не зря их пираты так полюбили в будущем.
– Мы можем отвезти вас в де Люз хоть сейчас, сир, – поклонился алькайд.
– Пустое. Мы конечно же поедем на верфь в Сен-Жан де Люз, но не сегодня. И берегом. Сколько до него: три лиги? Верхом это недолго. Не стоит отвлекать рыбаков от промысла.
– Как прикажете, сир, – еще раз поклонился он. – Вы еще хотели осмотреть наш мыс.
– Тот, с которого вы наблюдаете море?
– Именно так, сир. С него хорошо видна миграция китов. К сожалению, с тех пор как к этому промыслу подключились баски, китов стало значительно меньше в наших водах. Приходится за ними ходить все дальше в океан.
– Я успею до обеда вернуться в кастелло?
– Не обижайте нас, сир. Неужели мы отпустим вас без угощения?
– Я говорю не о еде, а о времени.
– Тогда прошу вас прогуляться по мысу. Там уже все приготовлено и в настоящий момент жарят для нас рыбу на костре. А уж печень трески, особо приготовленную, по-мурмански, мы захватили с собой.
– А саму треску только жарите или коптите тоже?
– И жарим и коптим. И холодным дымом и горячим. Мы угостим вас всем, что делаем сами для себя. На продажу, кроме ворвани и прочих продуктов из кита, мы только селедку солим в бочках. Еще вяленая рыба пользуется большим спросом у горцев, они ее меняют у нас на молоко, сыр и шерсть. Ну и за свежей рыбой постоянно приезжают купцы из Байонны. Тут же рядом…
До оконечности мыса прогулялись неторопливо. Там у мурманов было сооружено из больших камней приличное ветроубежище. С небольшой саклей под дерновой крышей, снаружи больше походившая на кавказский сарай, чем на жилище. Под навесом сушилась треска, отобранная тушками сантиметров по сорок. На открытом очаге мальчишки-подростки жарили ее же. Ту, что не попала под стандарт для сушки. И сразу поедали жареху. Их рожицы блестели от рыбьего жира.
– Дядя Оле, – громко закричал один из них, увидев нашу компанию, – на север ушли два кита и один корабль.
Остальные парни стали быстрее съедать то, что держали в руках.
– Это и есть наши наблюдатели за морем, сир, – указал алькайд на этих пацанят.
Тех было шестеро. От десяти до тринадцати лет с виду. Чумазые от костра и одеты как беспризорники. Правда, не в лохмотьях, но в латаной-перелатаной одежке явно с чужого плеча. Но судя по отношению к ним со стороны мурманов, они явно им родня, а не воспитанники со стороны. Впрочем, если припомнить мое детство, то в деревнях и провинциальных городах до начала 70-х годов двадцатого века донашивать шоболы за старшими братьями или еще какими добрыми родственниками было нормой, а не исключением. Действовал наш советский секонд-хенд в родственных сетях, и без какой-либо коммерческой составляющей.
А вот сарайчик, хоть и неказистый по виду, оказался филиалом рояльной фабрики. Из него мальчишки ловко вытащили ко́злы и столешницы, составив их во вполне приличный стол. За ними пришла очередь примитивных лавок, корзин со снедью и небольшого пузатого бочонка. Апофеозом этого действа стала чистая льняная скатерть, которой накрыли изрезанную столешницу.
