Борис Зеленский - Вечный пасьянс
— Что вы потеряли за моим столом? — не теряя присутствия духа, спросил Ник (все ценное из квартиры Элис забрала с собой).
Вместо ответа незнакомец пробарабанил одним пальцем по клавиатуре. Звук был такой, словно он печатал в железных перчатках.
Подобного надругательства над собственным творением Даарби перенести не мог. Портить почти законченный шедевр?!
Он подошел к незнакомцу и постучал согнутым пальцем по его плечу.
— Простите, вам не кажется, что неприкосновенность жилища гарантируется Конституцией?
От незнакомца исходил странных запах. Даарби пришло в голову, что именно так могла пахнуть профилактическая смазка Смита, если ее создадут когда-нибудь на самом деле!
Незнакомец повернул голову, и Ник выронил чашку из разом ослабевшей длани. На голове непрошеного визитера был шлем черного цвета, с феррогласового забрала падал на стену размазанный блик.
Пришелец развернулся на крутящемся стуле, вытянул указательный палец и всадил разрывную пулю прямо в грудь фантасту.
— Боже мой, Этвуду удалось сбросить давление Силы! — с немалым удивлением подумал Ник Даарби, и потолок рухнул ему на голову…
— Сдается мне, — сказал убийца, — термитная ракета наделала бы здесь грохоту!
Он встал. Окропил труп Универсальным Растворителем Органики. Дождался, пока следы пребывания писателя на этом свете окончательно исчезнут. Вынул последний лист из каретки. Аккуратно собрал остальные листы. Вложил рукопись в редакционный пакет с наклейкой «УМВ» и вышел из комнаты…
«— Тебе стало лучше, дорогая?
— Да, я в состоянии дойти сама.
Крис тем не менее обнял невесту за талию и помог ей войти в тамбур. Индивидуальный Купол встретил ее бравурной музыкой, праздничной иллюминацией и застарелыми запахами холостяцкого жилища.
— Милый, скажи скорей Брачную Формулу, и этот гадкий компьютер наконец позволит сбросить эту противную сбрую. Я так намучилась…»
— Сколько можно повторять этому олуху — подобная пошлятина лишит журнал последних подписчиков! — Джон Стюарт, лысый, толстый, имеющий привычку плеваться при разговоре, когда его рот не занят сигарой, мужчина в возрасте сразу за шестьдесят, прикусил окурок «гаваны» и швырнул корректорский карандаш на пол. — Если поганец Даарби не желает выполнять моих требований, пусть пеняет на себя! Я разорву контракт к чертовой матери, пусть даже меня заставят выплатить ему неустойку!
Он сорвал телефонную трубку с вмонтированным списком авторов журнала и ткнул индекс презренного фантаста.
В наушнике подозрительно долго слышались протяжные гудки.
— Дрыхнет, скотина! — еще пуще завелся редактор. — Ничего, я сам исправлю его паскудную концовку, пусть выставляет претензию в бюро Охраны Авторских Прав!
Стюарт с трудом наклонился через мешающий подобным гимнастическим упражнениям живот и кряхтя подобрал карандаш. Потом поставил жирный крест на последней странице последнего фантастического опуса Ника Даарби.
— Так и только так, отсюда пойдет следующим образом:
«…но Сила не сдалась, она сделала только маленькую передышку! Дженнифер опять скрутило, и она забилась на брачном ложе, как пойманный в ловчую сеть Деликатесный Корень…»
Редактор Джон Стюарт, который в реальной жизни и мухи не обидит, не успел лишить жизни миссис Дженнифер Этвуд из рассказа Никлауса Даарби. На его короткопалую лапу, покрытую рыжими жесткими волосами, легла металлическая ладонь, прижав карандаш к столу. Стюарт захлебнулся слюной от такой наглости. Он оторвал взгляд от текста, желая разглядеть нахала, осмелившегося без спроса проникнуть в святая святых «УМВ» — кабинет главного редактора. Но увидел только смутную тень ловчей паутины. Через мгновение парализующая снасть сковала его движения.
— Прощай, незадачливый прародитель Силы! — сказал Кристофер Этвуд вместо эпитафии и проделал с останками редактора те же манипуляции, что и с телом Даарби.
Потом Первожитель Черной Погибели нашел на редакторском столе чистый лист бумаги и перенес на него свой текст последней страницы фантастического рассказа — один к одному, тем самым корректорским карандашом, за который цеплялся перед смертью покойный редактор.
— И чем им не угодила концовка, ума не приложу! — сказал он и с выражением прочитал заключительную фразу:
«…они жили и трудились на планете долго и счастливо и умерли в один день».
Четыре финала к трем сюрпризам в блюзовой композиции для двух инструментов, созданных матерью-природой с одной целью: познать самое себя
Инструмент № 1, женщина, в домашнем халатике как всегда возилась у плиты, когда инструмент № 2, мужчина, вошел в дом, поставил чемоданы у порога и сказал: «Ау!»
— Здравствуй, любимый! — сказала Она и бросилась ему на шею. Он обнял ее за талию. Но это была не ее талия.
— Что с тобой? — спросил Он.
— Ах! — воскликнула Она. — Просто ты не привык.
— К чему я должен привыкать? — грозно спросил Он.
Она тихо засмеялась и выскользнула из халатика. Он и забыл, что у нее имелась дивная привычка носить дома халатик на голое тело.
Он успел отвыкнуть за время командировки от того, что ему так не хватало. Удивительно, но у нее была не только новая талия, но и все остальное.
— Тебе нравится? — спросила Она таким тоном, будто примеряла новое платье, но платья-то как раз и не было.
— Постой! — сказал Он. — Как случилось, что твое тело моложе тебя на десять лет?
— Это — мой первый сюрприз для тебя! Я ничего не говорила, а сама записалась на очередь к знаменитому архитектору телосложения. Когда ты уехал, подошел мой черед. Я легла к нему на стройплощадку. Пришлось провести две недели в строительных лесах. Он построил мою фигуру заново…
— Это заметно! — отметил Он, критически щуря глаз. — Теперь ты точь-в-точь античная статуя!
— Ой, — воскликнула Она, всплеснув руками. — Наверное, ты проголодался!
— Конечно, перекусить не мешало! — согласился Он.
— Я как чувствовала, решила сегодня на обед приготовить твое любимое жаркое. Ты пока прими душ, а я скоренько закончу!
Жаркое снилось ему каждую ночь в чужом городе. Он смывал с себя усталость и пел под тугими струями горячей воды.
После обеда они легли в постель. Он долго не решался потрогать ее новое тело, которому знаменитый архитектор придал поистине пленительные обводы. Он не мог свыкнуться с ее первым сюрпризом, надеясь, что остальные будут столь же очаровательными. Ведь если Она сказала «первый», то должен быть и второй, а может, и третий…
Он лежал на боку, опираясь на локоть, и любовался совершенством линий. Занятие это доставляло ему чисто эстетическое наслаждение. Он был не чужд чувства прекрасного и рядом с любимой ощущал себя посетителем персональной выставки Родена или Бурделя. Ему было хорошо и спокойно.
Внезапно спокойствие покинуло его. Все было так чудесно и вдруг его глазам представилось совершенно немыслимое зрелище. На матовом животе женщины появились неясные контуры. Какие-то цветные пятна, размытые тени. Словно проступало изображение на листе фотобумаги, погруженной в пластмассовое корытце с проявителем.
С затаенным ужасом Он наблюдал, как пятна разрастались, захватывая грудь и бедра, становясь деталями диковинной росписи.
— Господи, а это что такое?! — прохрипел Он, тыча дрожащим пальцем в татуированный цветок, который, теперь Он видел это отчетливо, обвивался вокруг пупка. Татуировка была сделана на высоком художественном уровне, чайная роза казалась живой, но место, где ее нарисовали, было слишком интимным, чтобы его касалась чья-то игла!
— Вот и второй сюрприз! — к удивлению, в ее голосе Он уловил не смущение, а гордость.
— Ничего себе сюрпризик! — вздохнул Он.
— Тебе не нравится? — спросила Она с сожалением. — Я думала…
— Думала, думала и додумалась! — раздраженно воскликнул Он. — Давай, рассказывай, как дошла до жизни такой!
Она дернула плечиком.
— У архитектора есть друг. Однажды они вместе пришли на стройплощадку и друг увидел меня. Он увлекается новым искусством — физиологической живописью. Ему требовалась модель и он попросил моего согласия на роспись кожи. Ты бы только послушал, как он меня уговаривал. Он предсказывал мне популярность Парфенона, базилики св. Петра и Павла в Риме и музея современной живописи Гугенхайма одновременно. Он убеждал, что женщина-фреска сделает своего избранника счастливейшим в мире. И я согласилась.
— А у меня ты спросила? — сказал Он и возмущенно засопел. Он всегда сопел, когда был чем-нибудь недоволен.
— Ты же был в командировке, — удивилась Она.
— Вот так всегда, работаешь как лошадь, а тут… Слушай, он расписал тебя всю?
— Да, — призналась Она. — Но панно целиком можно увидеть крайне редко. Физиологическая живопись потому так и называется, что рисунки выступают только во время эмоционального подъема. Они очень красивы, я сама любовалась ими в зеркале!
