Темное море - Камбиас Джеймс
– Думаешь? – спросил Роб.
– Уверен! Еще несколько «ошибок системы безопасности», и они неожиданно найдут повод вернуться к себе на корабль.
– Или нанесут ответный удар, – обронил Осип.
– Пускай! Тогда они будут неправы.
– Дики, – не выдержал Роб, – а не мог бы ты снизить накал? Мы ведь не хотим никому навредить.
– Правда не хотим? Ну хорошо, не волнуйся. У меня полно идей, которые не затронут ни одного пушистого эпителиального отростка на головках твоих любимцев. Только не вздумайте отступиться! Продолжаем давить!
– Что это? – вдруг спросил Роб.
За спиной Осипа зажегся дисплей эхолокатора, высветив шесть крупных объектов приблизительно в двух сотнях метров над ними, медленно снижавшихся правильным шестиугольником.
Осип обернулся, бросил взгляд на экран и пробил их активным сигналом.
– Металл. А еще я слышу тихий рев моторов, как у маневровых двигателей.
– Что это за хрень? – В кои-то веки Дики Грейвз казался искренне встревоженным. – Бомбы?
– Не бомбы, – ответил Осип. – Модули высадки. Я видел похожие, такие используют для выброса подводного десанта с самолетов. В них заранее создается повышенное давление, и, когда модуль открывается на глубине, солдат может действовать сразу, не тратя время на привыкание. Только у наших наружный слой поглощает звук.
На стометровой высоте снижающиеся предметы уже можно было отчетливо разглядеть через видеомонитор: обтекаемые ребристые цилиндры, формой сильно напоминавшие старинные бомбы.
– Вы уверены, что они не разнесут нас на части? – спросил Роб.
– Увидим.
И почти тут же шесть модулей раскрылись, выпустив вихрь пузырьков. Когда изображение на мониторе и дисплее эхолокатора очистилось, Роб увидел, как пустые оболочки, распавшись на секции, идут ко дну, а шестеро шоленов в своих «умных» скафандрах двигаются к станции, загребая мощными ударами хвоста.
– Какого дьявола тут происходит? – спросил Дики.
– Похоже, теперь надавить решили шолены, – отозвался Роб.
Глава шестая
Просыпается Широкохвост на буксире. Вокруг его корпуса сразу за головным щитком обвязан шнур, и кто-то тянет его через холодную воду. Широкохвост прислушивается. Кто бы это ни был, он один, и ему нелегко.
Широкохвост посылает эхосигнал. На том конце шнура крупный взрослый без левой клешни, судя по запаху в воде, самец. Он весь обвешан свертками и пакетами, оттого и движется медленно. В полукабельтове внизу – илистое дно.
– Проснулся! – Крупный самец останавливается и разворачивается к Широкохвосту. – Помню, лежишь ты как труп. Мое имя Одноклешень 12-й Учитель.
– Я Широкохвост.
– Широкохвост и все? Никакого славного номера? Или ты держишь полное имя в секрете? Может, я спасаю кого-то, кого и спасать не надо? Разбойник? Беглец?
– Изгнанник, – признается Широкохвост. – Широкохвост 38-й.
– Это добрый номер. «Тридцать восемь» значит «теплая вода», но это также дважды по девятнадцать, то есть «ребенок», помноженный на «место». Хорошее число для учителя, хоть и не такое хорошее, как, например, восемьдесят два. Но тридцать восемь – это еще и четыре плюс тридцать четыре, то есть «пища» плюс «урожай» или же «собственность» плюс «мир», что говорит о величии и власти. Очень доброе число. Отдаю должное твоим учителям.
– Где я? Ничего не помню.
– Не удивлен. Помню, как нахожу тебя глубоко спящим посреди холодных вод. Странно слышать в тебе признаки жизни. Давай-ка поешь, – Одноклешень протягивает Широкохвосту сумку, полную спрессованных листьев. – Что до того, где мы: в сотне кабельтовых от моего лагеря и в тысяче – от любого из мест, где стоит находиться.
Пытаясь не слишком жадно заглатывать жесткие листья, Широкохвост спрашивает:
– Так ты учитель?
– Да. Я ловлю отчаянных юнцов на холодных просторах, обуздываю их, обтесываю и даю им новую жизнь в поселениях у теплых источников. Путь нелегкий, но благородный. Помимо того, меня к нему подталкивает мой номер: двенадцать есть дважды шесть – и я обрабатываю молодняк, как каменотес камни. Или же это два плюс десять, и я вяжу их веревками.
Широкохвост обдумывает свои перспективы: он далеко от любых цивилизованных мест, потерял все записи экспедиции и, если не считать листьев, которыми давится сейчас, на грани голодной смерти. Он не может допустить мысли, что вернется в Горькую Воду один и с пустыми сетями.
– Тебе не нужен второй учитель?
– Еще одна пара клешней лишней не будет, – его спаситель взмахивает единственной конечностью. – Но такая работа требует скорости – чтобы ловить молодняк, и силы – чтобы их усмирять. Хватает ли тебе этих качеств?
– Хватает.
– Кроме того, нужны знания, стóящие того, чтобы их разделить. Чему ты можешь обучить юнцов?
– Я знаю грамоту, геометрию, квадраты и логарифмы. Знаю словарь, изучаю древние предметы и письмена. Разбираюсь в возделывании плантаций. Член Научного общества Горькой Воды.
Новый знакомый не слишком впечатлен.
– Как далеко ты знаешь словарь?
– До четырех тысяч или около того. И кое-что из того, что дальше.
– Ага, вплоть до названий растений. После у нас идет обширный перечень малоизвестных инструментов, затем кое-какие редкие камни, после – ряд труднодоступных, но занимательных понятий. Раз учишь древние письмена, я полагаю, ты книжник?
– В каком-то роде. Я автор работы о древних надписях.
– Она у тебя с собой?
– Нет. Она в моем доме, если еще не уничтожена.
– Вот оно что… И все равно мне радостно повстречать кого-то ученого. При моей профессии чаще имеешь дело с детенышами, едва умеющими говорить, и фермерами, которые так же скупы на слова, как на бусины. У меня есть собственная книга, если тебе покажется интересным, – новая форма словаря. Он выстраивает слова в более логичном порядке: начиная с центральных понятий вроде бытия и постоянства, а не таких банальностей, как камень, еда или смерть.
Широкохвост чувствует, что силы возвращаются к нему, по мере того как полнеет желудок.
– Думаю, я могу плыть сам, – говорит он.
– Это хорошо. Мне и без того много нести. Я возвращаюсь с продажи партии учеников, у меня теперь много припасов. Сейчас у меня нет помощника: помню, прежний покидает меня после спора о том, как правильно воспитывать молодняк. Надеюсь, ты не придерживаешься мнения, что обучение должно включать только практические аспекты. Мои ученики получают максимально широкие знания. Я не могу научить их всему, но даю хотя бы попробовать вкус математики, геологии, навигации, истории и физики.
– Так я принят?
– О да. Ты получишь кров и еду в моем лагере – охотиться будем поочередно, – а также треть выручки от продажи молодняка, которого ты поможешь обучить. Еще ты можешь учиться сам – у мастера в своем деле. Но я должен предупредить, что эта работа не для слабых и боязливых. Орда голодных юнцов порвет тебя на куски, стоит зазеваться. Плавать нужно далеко, а припасы скудные. Иной раз придется вступать в драку с заводилой, чтобы приучить остальных к подчинению. Да и воды здесь не безопасны: коварные течения, голодные охотники и еще всякое разное…
Эти слова отзываются эхом в памяти.
– Я помню, как кое-что слышу: постукивание или звуки ударов.
Одноклешень понижает голос:
– В здешних водах случается странное. Не так далеко от моего лагеря есть большое заброшенное селение. Иногда оттуда доносятся странные звуки, иногда вода пахнет странно. У меня есть теория, но я подожду говорить о ней, пока не вернемся в лагерь.
Они плывут, делая привал каждые несколько кабельтовых, пока лагерь не оказывается в пределах эхоимпульса. Широкохвост немного разочарован, уж очень мелким и запущенным выглядит жилище учителя: грубая приземистая постройка из необработанного камня и комьев грязи, шаткий загон из сетей и кольев, предназначенный для учеников. На высоких шестах раскачивается пустая и рваная сеть.
– Наконец-то дома! – восклицает Одноклешень. – Я богаче любого землевладельца из поселений, мои угодья тянутся на сотни кабельтовых в любую сторону. Никто не отваживается нарушить мои границы.
