Рэй Брэдбери - ...И духов зла явилась рать
Тень, которую отбрасывал малыш, холодным ветром прошлась по щеке Уилла.
Парад кончился, подумал он, теперь начинается поиск.
— Мама, смотри! — малыш показал вниз через решетку. — Там.
35
В «Ночном убежище», у Неда, за полквартала от табачного магазина, Чарльз Хэлоуэй, изнуренный бессонницей и раздумьями, уставший от ходьбы, допивал вторую чашку кофе и уже собирался оплатить счет, когда внезапно наступившая на улице тишина насторожила и встревожила его. Раньше, чем осознал, он почувствовал глухое беспокойство, когда участники парада смешались с толпой гуляющих горожан. Не зная почему, Чарльз Хэлоуэй спрятал деньги.
— Свари-ка еще, Нед.
Нед разливал кофе, когда дверь распахнулась, кто-то вошел, и, вывернув его правую руку, прижал к прилавку.
Чарльз Хэлоуэй изумленно уставился на руку, схватившую Неда.
Рука уставилась на него.
На обратной стороне каждого пальца был вытатуирован глаз.
— Мама, мама! Там внизу! Посмотри!
Малыш плакал, показывая на решетку.
Все больше теней скользило мимо, останавливалось.
И среди них — Скелет.
Высокий, как мертвое дерево зимой, он был весь похож на череп, весь был костями, этакое страшное чучело на ходулях, этот тощий Скелет, мистер Череп, который как на ксилофоне играл на своих костях над бумажным мусором и теплыми дрожащими мальчишками, спрятавшимися под решеткой.
Уходи! — думал Уилл. — Уходи же!
Но малыш упрямо тыкал пальцем, просунув руку сквозь решетку. Уходи.
Мистер Череп отошел.
Слава Богу, подумал Уилл, но тут же в испуге выдохнул: «Ох, нет!»
Потому что тут появился Карлик; он вразвалку шел по улице, на грязной рубахе позванивали колокольчики; он топтал свою жабью тень, его глаза были похожи на осколки коричневого мраморного шарика, они поблескивали и скрывали внутри что-то навсегда потерянное, мрачное, сгоревшее, сумасшедшее, они высматривали что-то, что нельзя найти, собственное потерянное «я», потерянных мальчиков, опять потерянное «я»; две части маленького раздавленного человека боролись между собой, заставляя вспыхивающие глаза вертеться туда-сюда, вокруг, вверх, вниз; одна половинка искала потерянное прошлое, другая — мелькающее перед глазами настоящее.
— Мама! — позвал малыш.
Карлик остановился и посмотрел на малыша, который был одного с ним роста. Их глаза встретились.
Уилл откинулся назад, пытаясь вжаться, вклеиться в бетонную стенку. Он почувствовал, что Джим сделал то же самое, но напряженно соображая, дрожа душой, которую старался упрятать в самую темень, подальше от маленькой драмы, разыгравшейся наверху.
— Иди сюда, Джуниор! — сказал женский голос.
Малыша потянули прочь.
Слишком поздно.
Потому что Карлик уже смотрел вниз.
В его глазах были потерянные где-то клочки и куски человека по имени Фури, который продавал громоотводы сколько-то дней, сколько-то лет тому назад в течение долгого, легкого, безопасного и чудесного времени, пока не родился его нынешний страх.
Ох, мистер Фури, подумал Уилл, что они сделали с вами. Бросили в мясорубку, смяли в стальном прессе, выдавили из вас вопли и слезы, заманили в складной ящик и так сжали, что ничего не осталось от вас, мистер Фури… ничего не осталось, но это…
Карлик. И в лице Карлика не осталось ничего человеческого, в нем теперь было больше механического, было что-то от машины, точно на самом деле это был фотоаппарат или кинокамера.
Хлопающие глаза, отражающие то, что надо, невидящие, открывающие пустую темноту позади зрачков. Щелк. Две линзы наводятся на резкость, экспонируют, и готова картинка — отпечаток решетки.
А получилось ли на фотографии то, что под решеткой?
Сфотографировал он только металлические прутья, подумал Уилл, или то, что под ними?
Целую вечность эта мятая-премятая глиняная кукла, носившая имя Карлик, сидела на корточках, затем поднялась. Его выпученные как шары глаза, его аппараты со вспышкой все еще фотографировали? В действительности Джим и Уилл совсем не были видны, только их тени, их цвет и размер отразились в глазах-камерах Карлика. Они остались на пленке в фотографическом архиве черепа. И только позже — когда? — фотография проявилась бы диким, крошечным, забывчивым, расшатанным и потерянным мозгом. То, что скрывалось под решеткой, стало бы тогда действительно видно. И что потом? Разоблачение! Месть! Уничтожение!
Щелк-щелк.
Мимо с веселым смехом бежали дети.
Карлик-ребенок, увлеченный догонялками, побежал за ними. Он бездумно перескочил совсем на другую сторону своего раздвоенного «я», что-то вспомнил и понял про себя, разыскивая нечто, сам не зная для чего.
Закрытое облаками солнце вдруг протянуло луч через все небо.
Два мальчика, зажатые в темной яме, едва дышали, стуча зубами от страха.
Джим крепко-крепко сжал руку Уилла.
Оба ожидали, что вот-вот другие глаза приблизятся и уставятся сквозь железную решетку.
Все пять сине-красно-зеленых татуированных глаз упали со стойки.
Чарльз Хэлоуэй, прихлебывающий крепкий кофе, легко повернулся на вращающемся стуле.
Разрисованный человек наблюдал за ним.
Чарльз Хэлоуэй кивнул.
Разрисованный человек не ответил, даже не мигнул, но пристально смотрел на привратника библиотеки, пока тот не решил, наконец, отвернуться, но не сделал этого, а просто продолжал пристально глядеть; сам совершенно спокойный, он смотрел на нахального незнакомца.
— Что это значит? — спросил владелец кафе.
— Ничего, — ответил мистер Дак, наблюдая за отцом Уилла. — Я ищу двух мальчишек.
Кто же они? Чарльз Хэлоуэй поднялся, расплатился и пошел к выходу, бросив: «Спасибо, Нед». Мельком он увидел, что человек с татуировкой держал руки, повернув их ладонями вверх к Неду.
— Мальчишки? — спросил Нед. — Какого возраста?
Дверь хлопнула.
Мистер Дак наблюдал за удаляющимся Чарльзом Хэлоуэем.
Нед что-то говорил.
Но Разрисованный Человек не слышал.
Выйдя из кафе, отец Уилла пошел по направлению к библиотеке, но остановился, постоял, направился было к зданию суда, опять остановился, соображая, куда же ему идти, похлопал себя по карману и, обнаружив, что курить нечего, повернул к табачному магазину.
Джим взглянул вверх, увидел знакомые стоптанные ботинки, промелькнувшее бледное лицо, волосы как соль с перцем…
— Уилл, твой папа! Позови его. Он нам поможет!
Но Уилл не хотел звать отца.
— Я сам его позову! — сказал Джим.
Уилл стукнул Джима по руке и решительно покачал головой: нет, ни за что!
Почему? — беззвучно спросил Джим.
Потому, ответили губы Уилла.
Потому что… он пристально посмотрел вверх…
Сейчас, снизу, папа выглядел даже меньше, чем прошлой ночью у дома. И позвать его было все равно что позвать проходящего мимо мальчишку. Но им не нужен был еще один мальчишка, им был нужен генерал, нет, генералиссимус! Он попытался разглядеть лицо папы за витриной табачного магазина, и выяснить, может, оно выглядит старше, тверже, сильнее, чем прошлой ночью, умытое лунным молоком. Но он увидел лишь папины пальцы, которые нервно подергивались, да нерешительный рот.
— Одну… это… одну двадцатипятицентовую сигару…
— Бог мой, — послышался сверху голос мистера Тетли, — да вы просто богач!
Между тем Чарльз Хэлоуэй, сам не понимая зачем, тянул время, неторопливо снимая с сигары целлофановую обертку; он словно ждал какого-то знака, ждал, что произойдет нечто, что объяснит ему, куда он идет, почему вернулся сюда за сигарой, которую вовсе не собирался покупать. Ему показалось, что его два раза позвали, он быстро взглянул в окно на прохожих, увидел клоунов, несущих афиши, затем наклонился, чтобы зажечь сигару, хотя ему совсем не хотелось курить, от голубого газового пламени, вечно горевшего в маленькой серебряной трубке на прилавке; после этого он вышел, выпуская дым изо рта, бросил позолоченный ободок от сигары и увидел, как тот подскочил на металлической решетке у витрины и провалился; Хэлоуэй проследил за ним и заглянул вниз, туда, где…
Ободок сверкнул около ноги Уилла Хэлоуэя, его сына.
Чарльз Хэлоуэй посмотрел, как плывет дым сигары.
Там две тени, да, две тени! И глаза, с ужасом смотрящие из темного колодца под тротуаром. Он вскрикнул от неожиданности и нагнулся, чтобы ухватиться за решетку.
Он не рассмеялся над нелепостью ситуации, а, стоя среди спешащих мимо прохожих, тихонько спросил:
— Джим? Уилл? Что, адские штучки продолжаются?
В эту минуту в сотне футов отсюда Разрисованный Человек вышел из «Ночного убежища».
— Мистер Хэлоуэй… — сказал Джим.
— А ну-ка, вылезайте, — сказал Чарльз Хэлоуэй.
Разрисованный Человек, подхваченный толпой, медленно повернулся и направился к табачному магазину.
