Галина Тер-Микаэлян - На руинах

— Послушайте, но ведь это, — Женя нервно потер висок указательным пальцем, — это, наверное, неправильно! Французы пользуются нашей целебной водой, а мы…

— Мы всей страной сидим у телевизора и заряжаем водопроводную воду от Аллана Чумака. Скажите, Женя, почему, если все вокруг маются дурью, то я должен делать то же самое?

— Я этого не говорю, я просто считаю, что все ценное должно быть в первую очередь отдано своему народу. Конечно, я не какой-нибудь зацикленный идиот, я знаю, что у нас было много плохого — культ личности, застой, зажим свободы слова. Теперь страна перестраивается, от нас самих зависит, какой будет новая жизнь.

Самсонов, усмехнувшись, покачал головой.

— Пару лет назад я и сам верил, что Горбачев сможет что-то сделать. Это пока он не начал вырубать виноградники.

— Виноградники — не самое главное. Горбачев освободил Сахарова, дал людям возможность свободно читать, говорить, ездить заграницу.

— И еще свободно резать, жечь, убивать людей другой национальности. Скажите, Женя, умный вы мальчик, неужели возможность прочесть Солженицына стоит жизней, загубленных в Средней Азии и Сумгаите?

— Нет, конечно, нет! Но люди сами должны понять…

— Люди ничего не должны, за все, что происходит в стране, отвечает ее руководитель. Попытки бороться с алкоголизмом, резня на национальной почве — все это случалось в России на протяжении веков и неоднократно. Если Горбачев и его команда этого не знают и не учитывают последствий своих деяний, они попросту безграмотны. А то, что в стране наступает эпоха глобального дефицита, и люди, имея деньги, не могут ничего купить, тоже говорит не в его пользу.

— Вы говорите совсем, как мой дядя Сережа.

В глазах Самсонова мелькнуло что-то странное, и преувеличенно насмешливый тон его скрыл легкое дрожание голоса.

— Что ж, значит мы с вашим дядей Сережей единомышленники.

— Но мой папа думает иначе, — запальчиво возразил Женя, — папа лично пережил времена культа личности, он понимает, что такое свобода. Конечно, есть такие, что готовы пожертвовать свободой ради куска колбасы, но я тоже считаю, что папа прав!

— А кем работает ваш папа? — вкрадчиво и мягко поинтересовался его собеседник.

— Мой папа ученый, действительный член Академии наук. И он никогда бы не бросил науку и не стал бы, как этот ваш… как его… Березовский, торговать автомобилями! В нашей семье всегда считалось, что деньги — не главное в жизни человека!

— Я бы ответил вам, Женя, но боюсь, вы обидитесь, а мне бы этого не хотелось.

Женя слегка остыл и упрямо мотнул головой.

— Не обижусь, говорите.

— Раз ваш папа видный ученый, то он наверняка имеет специальный паек, поэтому вы избавлены от необходимости драться в магазине за колбасу и не имеете права судить тех, кто хочет накормить своих детей. А насчет денег… не все имеют возможность, как вы и ваш брат, провести лето во Франции, для этого тоже нужны деньги.

Невзирая на свое обещание, Женя вспыхнул.

— Вы не знаете, а говорите! Мы вовсе не проводили отпуск! Я был на раскопках, а Эрик стажируется — он хирург и хочет заниматься трансплантацией. Знаете, сколько людей в нашей стране нуждается в пересадке сердца и других органов?

— Если честно, то я этим вопросом как-то не занимался. А почему он не мог стажироваться в Советском Союзе?

— У нас в стране нет базы, в застойные годы трансплантация сердца была под запретом. Конечно, трансплантология развивалась — Петровский, например, еще в шестидесятых годах пересадил почку. Но, понимаете, для трансплантации сердца годится лишь орган только что погибшего донора, а у нас бытовала ханжеская мораль: вдруг этот человек еще способен вернуться к жизни, а мы, дескать, покусимся на его сердце? И ждали, хотя врачам было ясно, что мозг уже погиб.

— Понятно. Но я слышал, что операции по пересадке сердца вообще малоэффективны — первым был, кажется, один южноафриканский хирург, и газеты очень много писали об этом случае, я был тогда еще мальчиком. Но больной вскоре умер, я не прав?

— Да, первый больной — Луи Вашканский — умер, но это было давно, еще в шестьдесят четвертом, с тех пор наука шагнула далеко вперед, хотя, конечно, риск большой. Два с лишним года назад у нас в стране делал пересадку сердца ученик Петровского, Валерий Шумаков. Больной тогда тоже умер, с тех пор на операции по пересадке сердца у нас официально наложено негласное вето. Поэтому Шумаков — он папин хороший друг — посоветовал послать Эрика стажироваться заграницу. Папа всегда говорит: «Нет пророка в своем отечестве». Кристиан Барнард, который оперировал Вашканского, считал своим учителем, знаете кого? Советского ученого Владимира Петровича Демихова! Это имя вы когда-нибудь слышали? Конечно, нет, он же не бизнесмен!

В голосе Жени прозвучали ехидные нотки, и Самсонов с улыбкой покачал головой.

— Не приходилось, признаюсь.

— Демихов — удивительный человек, папа с ним хорошо знаком. Знаете, когда Владимир Петрович начал делать модель искусственного сердца? Еще в детстве! Он родился в крестьянской семье, еще мальчиком оперировал собак — хотел посмотреть, как устроено собачье сердце.

— Бедные собачки! Неужели ему было их не жалко? Вспоминаю себя в детстве — я бы не смог.

— Я тоже, но Демихов с самого детства шел к своей цели. Позже он учился на слесаря и на станке сделал модель стального человеческого сердца, но потом, когда приехал в Москву и поступил на биофак университета, решил, что лучший материал — серебро. Он продал свой единственный приличный костюм, купил серебряные пластины и принялся за работу, а через два года пересадил искусственное серебряное сердце собаке. Это было еще в тридцать восьмом, представляете?

— Да, впечатляет. И собака после этого жила?

— Два с половиной часа, но для того времени это было огромным прогрессом. Позже он, однако, пришел к выводу, что лучший вариант — пересадка органа от живого донора того же вида. Именно он впервые пересадил легкое от одной собаке другой, а в пятьдесят первом впервые в мире пересадил сердце собаке Дамке. И после этого она жила целых семь часов! Причем, умерла она не из-за сердца, а потому, что при операции у нее была повреждена гортань. Потом у него еще были интересные эксперименты — одной собаке он пришил вторую голову, другой подшил второе сердце, и они обе достаточно долго прожили, — он вдруг спохватился:

— Извините, я вам не наскучил своими рассказами?

— Нет, что вы, Женя, очень интересно. Я об этих собаках даже где-то читал — давно, правда. А людей Демихов оперировал?

— Нет, у него не было специального медицинского образования, он был биолог. Кроме того, я же говорю: у нас в стране пересадку сердца считали аморальной. Владимира Петровича называли шарлатаном, одно время его исследования вообще хотели запретить, потом все же разрешили, но отвели для работы подвал в институте Склифосовского — ужасное место, сырое и темное. Туда к нему приезжали учиться ученые со всего света, сам Кристиан Барнард специально прилетел к Демихову в Москву — когда готовился к пересадке сердца Вашканскому. Сейчас-то технология таких операций во всем мире уже отработана, главная задача — преодолеть несовместимость тканей. Наш Эрик решил посвятить себя трансплантологии, а стать настоящим специалистом сейчас пока можно только заграницей, понимаете?

— Да-да, теперь мне понятно. Интересное имя у вашего брата — Эрик.

— Его зовут Эрнест, в честь папиного отца, это мы его дома называем Эриком.

— Ясно, — тон Самсонова был легким и шутливым, — а вы, Женя? Почему вы все о вашем брате, а о себе — ничего? На каких раскопках вы были?

— Да, ерунда, — юноша небрежно отмахнулся, — мне самому лично интересней было бы в Крыму покопаться, чем под французским солнцем носилки таскать, но одно хорошо — французы нам за работу заплатили, все деньги пойдут в наш фонд.

Самсонов слегка приподнял брови.

— В ваш фонд?

— Я имею в виду в фонд нашего общества «Молодежь за милосердие».

— Милосердие, — Самсонов вскинул брови, — неужели вы, Женечка, всерьез увлекаетесь подобной чепухой?

— Почему чепухой? — вспыхнул Женя. — Потому что это не бизнес и не приносит денег?

Самсонов расхохотался было, но сразу же взял себя в руки и извинился:

— Простите, не хотел ранить ваши чувства. Просто вспомнил то время, когда мы с ребятами мечтали стать тимуровцами и помогать убогим старушкам. Вы, Женя, тоже ходите помогать больным и сирым?

Юноша исподлобья взглянул на собеседника.

— Бывает, что и ходим, — с угрюмым вызовом в голосе проговорил он, — ходим в больницы, в детские дома, в дома престарелых, беседуем с людьми, помогаем, чем можем. Организуем там вечера, концерты — моя сестра Машка, например, играет на скрипке, она скрипачка. И знаете, вы, наверное, удивитесь, но это делается от души.