У нас всегда будет Париж - Брэдбери Рэй Дуглас
— Понимаю, — кивнул Уилли-Боб, закрыв глаза.
— А сам к этому склоняешься, верно?
— Верно.
— Давай снимем тебе комнату на ночь. Побудь наедине с собой — может, тогда…
— Наберусь храбрости?
— Черт возьми, кто я такой, чтобы тебе советовать?
— Господи, мне как раз нужен совет. Да, номер в гостинице — было бы неплохо. Только у меня денег нет…
— Думаю, такой расход мне по карману, — сказал Керк.
Он завел машину, и Уилли-Боб попросил:
— По дороге в гостиницу — если, конечно, это не слишком большой крюк — нельзя ли нам проехать мимо твоего дома, просто чтобы я посмотрел…
— На что там смотреть?
— Снаружи, естественно, — на дом, где ты живешь с семьей, — ты ведь женат, правда? Хочется увидеть что-нибудь основательное, надежное. Только проедем мимо — и все, можно?
— Ну, не знаю, — растерялся Керк.
— Можно? — повторил Уилли-Боб.
Они покружили по Голливуду. Керк спросил:
— Ты где-нибудь работаешь? Ясно: нигде. Завтра привезу тебе объявления о вакансиях, чтобы ты мог встать на ноги и разобраться в себе. Давно ты живешь — если можно так выразиться — с этим негодяем?
— Уже год. Лучший год моей жизни. Целый год. Кошмар всей моей жизни.
— Из крайности в крайность. Мне знакомо такое чувство.
У одноэтажного белого особняка, где жил Керк, они снизили скорость. Одно из окон светилось мягким абрикосовым светом. Даже на Керка повеяло теплом, и он едва не остановился.
— Твое окошко? — спросил Уилли-Боб. — Выглядит изумительно.
— Нормально.
— Боже, как ты добр. Почему я не могу успокоиться и принять твою помощь? Что со мной делается? — простонал Уилли-Боб и пустил слезу.
Протянув ему бумажный носовой платок, Керк неожиданно для себя наклонился и поцеловал его в лоб. На заплаканном лице Уилли-Боба мгновенно высохли слезы и отразилось изумление.
Керк отпрянул:
— Извини. Не обижайся!
Посмеявшись, они развернулись и поехали назад, в Голливуд, где нашли скромную гостиницу.
Керк вышел из машины.
— Нет, садись за руль, — попросил Уилли-Боб.
— Чем здесь плохо?
— Ты же понимаешь, я не смогу тут остаться.
Керк выжидал. После долгого молчания Уилли-Боб спросил:
— У тебя было много женщин?
— Сколько-то было.
— Неудивительно. Ты хорош собой. И отзывчив. У тебя счастливый брак? Отзывчивость помогает в супружеской жизни?
— У меня все нормально, — ответил Керк. — Немного скучаю по тем временам, когда у нас все только начиналось.
— Эх, мне бы научиться скучать по нему, а потом выбросить его из головы. Меня такая тоска пробирает — до самого нутра.
— Все пройдет, только надо постараться.
— Нет. — Уилли-Боб покачал головой. — Такое не проходит.
Больше говорить было не о чем.
Керк сел в машину и некоторое время смотрел, как его хрупкий юный знакомец осушает слезы.
— Куда ехать?
— Я покажу.
Вставив ключ в зажигание, Керк помедлил.
— Гостиница — вот она. Твой последний шанс начать новую жизнь. Время пошло. Девять, восемь, семь…
Взгляд Керка упал на банку с остатками пива, которую все еще держал в руке Уилли-Боб. Тот негромко хмыкнул.
— Презренный червяк сыт и пьян.
Скомкав жестянку, он выбросил ее в окно.
— Мусор, как и я сам. Ну что, поехали?
— Явился!
В конце бульвара Санта-Моника они остановились у заведения под вывеской «Голубой попугай». В дверях, то ли снаружи, то ли внутри, стоял парень в невидимом плаще и невидимой маске. Сейчас маска наполовину сползла, искривив ему губы и замутив глаза, но он лишь сложил руки на груди и нетерпеливо притопывал ногой.
Когда машина притормозила у тротуара, он разглядел пассажира и всем телом подался вперед. Маска тут же вернулась на прежнее место, спина распрямилась, руки стиснули торс, подбородок дернулся вверх, а глаза полыхнули огнем.
Керк выключил двигатель.
— Это твое окончательное решение?
— Да, — потупился Уилли-Боб, сжав руки коленями.
— Ты ведь знаешь, что будет дальше, правда? На неделю попадешь в ад, а если я не заблуждаюсь насчет этого типа, то на месяц.
— Знаю. — Уилли-Боб смиренно кивнул.
— И все равно собираешься к нему вернуться?
— Мне больше некуда идти.
— Неправда, ты можешь пожить в гостинице, а я куплю тебе все необходимое.
— Разве это жизнь? — спросил Уилли-Боб. — Ты же меня не любишь.
— Еще не хватало. А теперь выметайся из машины и беги отсюда прочь, как черт от ладана, один!
— Боже мой, неужели ты думаешь, что я возвращаюсь по доброй воле?
— Тогда делай, что тебе говорят. Ради меня. Ради себя самого. Беги. Найди кого-нибудь получше.
— Кроме него, у меня никого нет. На всем свете. Пойми, он меня любит. Если я его брошу, он себя убьет.
— А если не бросишь, он убьет тебя. — Керк глубоко вдохнул и сделал долгий выдох. — Честное слово, у меня такое чувство, будто человек тонет, а я ему бросаю наковальню.
Пальцы Уилли-Боба скользнули по дверной ручке. Дверца с пассажирской стороны распахнулась. Это увидел парень, стоявший на пороге «Голубого попугая». Он снова рванулся вперед, но тут же вернулся в прежнюю позу, и только у его мертвенно-бледных губ обозначились угрюмые складки.
Выскользнув из машины, Уилли-Боб на глазах обмяк. Теперь, стоя обеими ногами на тротуаре, он казался на голову ниже, чем десять минут назад. Он наклонился и, волнуясь, как ответчик на суде, заглянул в окно машины.
— Ты не можешь этого понять.
— Могу, — сказал Керк. — И это самое печальное.
Протянув руку, он потрепал Уилли-Боба по щеке.
— Постарайся наладить свою жизнь, Уилли-Боб.
— Ты свою уже наладил. Я тебя никогда не забуду, — сказал Уилли-Боб. — Спасибо за сочувствие.
— По молодости я подрабатывал спасателем. Может, сегодня ночью опять рвану на пляж, поднимусь на вышку и буду смотреть, не нужна ли помощь утопающему.
— И правильно, — сказал Уилли-Боб. — Спасать надо тех, кто этого заслуживает. Доброй ночи.
Развернувшись, Уилли-Боб зашагал к «Голубому попугаю».
Его сожитель, теперь в плотно пригнанной маске и развевающемся плаще, жесткий и самонадеянный, уже скрылся за дверью. Пока раскачивались навесные створки, Уилли-Боб стоял у входа. А потом втянул голову в плечи, ссутулившись под невидимым ливнем, и шагнул через порог.
Керк не стал ждать. Мотор взревел, и машина умчалась в темноту.
Через двадцать минут, выйдя на океанский берег, он оглядел залитую лунным светом пустую вышку спасательной станции, вслушался в шорох прибоя, сказал про себя: «Черт побери, спасать-то некого» — и поехал домой.
Он скользнул под одеяло, прихватив с собой жестянку с остатками пива, и стал медленно втягивать последние капли, а сам смотрел в потолок, пока жена, отвернувшись к стенке, не поинтересовалась:
— Скажи на милость, во что ты впутался на этот раз?
— Не скажу, — ответил он, — ты все равно не поверишь.
Балтимор не близок
Когда до кладбища оставалось совсем немного, Менвилл решил, что им пора подкрепиться, и тормознул вблизи апельсиновой рощи, где был придорожный киоск, в котором продавались бананы, яблоки, ежевика и, разумеется, апельсины.
Купив пару аппетитно краснобоких, блестящих яблок, Менвилл одно протянул Смиту.
Смит не понял:
— С чего это?
Напустив на себя таинственный вид, Менвилл только и сказал:
— Ты ешь, ешь.
Они оставили пиджаки в машине и двинулись по кладбищенской аллее.
За воротами еще пришлось отмахать порядочное расстояние, но в конце концов они дошли до цели.
Поглядев вниз, Смит прочел:
— «Расс Симпсон». Однокашник твой, что ли?
— Точно, — подтвердил Менвилл. — Он самый. Из нашей тусовки. Вообще-то мой лучший друг. Расс Симпсон.
Они немного постояли без слов, жуя крупные яблоки.
— Видно, зацепил он тебя крепко, — отметил Смит. — Раз ты в такую даль притащился. Цветов-то не купил?
