Алексей Герасимов - Констебль с третьего участка
— Хм… Вы ставите меня в затруднительное положение, сэр, — ответил я. — Признаю, подробности задержания мне известны, но я не вправе вам их разглашать.
— Ну хоть что-то? Скажите, умоляю вас! Убийцы задержаны?
— Сэр… Могу вам сказать, что арестованные есть. Большего же… Хотя, нет. Могу поделиться с вами еще одной новостью. Во время ареста преступников произошло явление чудотворной иконы Святой Урсулы.
— Да, — журналист посмотрел на меня со скепсисом. — Вы уверены?
— Более чем, — я наклонился к мистеру Адвокату, и негромко добавил. — Я сам, лично видел ее явление во время ареста злоумышленников. И более того вам скажу, сэр – это работа старинного мастера, ранее считавшаяся утерянной, или вовсе неизвестная.
— Не может быть, — в глазах светского репортера зажглись огоньки радости.
Еще бы – новость-то как раз по их разряду.
— Вам известно такое имя, — я продолжал говорить так же негромко, заговорщицким тоном, — как Эндрю Флорин?
— Как?! — ахнул мистер Адвокат. — Неизвестная работа самого Флорина?!! Ах, взглянуть бы на нее хоть одним глазком!
— Это можно устроить. Наш художник, мистер О`Хара, сейчас занимается ее реставрацией, дабы вернуть к утру в обитель Святой Урсулы. Пойдемте. Если сможете уговорить, он вправе сделать вам калотип, для иллюстрации статьи.
Я, собственно, что подумал в тот момент. Доналл О`Хара не век же будет у нас, в полиции, вековать – когда-то захочется ему славы, как художнику, выставок и всего такого прочего. А что для того надо? А надо для славы, чтобы знатные и богатые люди ему картины заказывали, чтобы модным он был художником и на слуху. "Светский хроникер" же такие вот, потенциальные заказчики молодого художника и читают. Так что совсем не лишним будет в газете упоминание его имени. Мне так кажется.
— Констебль, я вечный ваш должник, — воскликнул репортер, — даже не знаю как вас отблагодарить! А хотя, знаете… У вас невеста есть?
— Есть, сэр, — кивнул я, не понимая к чему он клонит.
— Как удачно, — обрадовался Фемистокл Адвокат. — Не желаете сводить ее в Императорскую Оперу? Билеты туда очень дороги, даже в партер, но у меня есть две контрамарки с открытой датой. Не желаете ли?
Он полез во внутренний карман пиджака.
— Это что же, сэр – взятка, — нахмурился я.
— Это презент. Из дружеского к вам отношения и заботы о вашем семейном счастье.
Эх, а хорошо бы было. Если Мэри небрежно так, разговаривая с подругами, обронит что-то вроде "Мы с женихом вчера в императорской опере были", да они же все от зависти полопаются…
Взял я, в общем, контрамарки. Не взятка же – я же за них ничего незаконного делать не обязан. А прятать образ приказа от начальства не было.
— Айвен, дружище, ты что же, уже по службе соскучился, — рассмеялся Стойкасл, когда я вернулся в Зал Приема. — О, и мистер Адвокат здесь! Неужто вас опять арестовали?
— Доброе утро, констебль, — ответил журналист. — Я хочу взять интервью у вашего художника по поводу неизвестной иконы Эндрю Флорина.
— Хм. Запрета на это не было… Айвен, проводишь?
— Разумеется, Леган, — кивнул я.
Проводив мистера Адвоката к мистеру О`Хара, и представив их друг другу я, не забыв шепнуть художнику, чтоб о самоубийстве Маккейна помалкивал, наконец отправился домой. Газовые фонари на улицах уже начали гасить, слышался звон первой конки, так что до своего обиталища я не пошел пешком, а доехал. Сняв форму, и почистив ее, я перекусил бутербродами и лег спать. У Мэри нынче тоже свободный день, вечером и сходим на представление. Записку, чтобы ее отправили к ней с посыльным, я в участке оставил – ребята не подведут, доставят в лучшем виде.
С этими мыслями я заснул, и спал без сновидений до двух дня.
Проснувшись и, в некотором роде, позавтракав, я, первым делом извлек из шкафа свой лучший, выходной костюм в мелкий рубчик и повесил его отвисать, погладил сорочку, почистил цилиндр из светлого шелкового плюша с серой лентой (когда-то он мне стоил очень дорого, и я берег его для сватовства), начистил серебряные запонки, потом немного повозился с ремонтом напольных часов, и отправился за Мэри на кэбе. Да, дороговато это, постоянно на нем разъезжать, но и запылить костюм мне ничуть не улыбалось.
Добравшись до особняка, где служила моя Мэри, я постучал в дверь черного хода, и, когда она открылась, поприветствовал местного дворецкого, приподняв шляпу:
— Добрый день мистер О`Генри.
— Здравствуйте, мистер Вильк, — кивнул тот. — Проходите, мисс Сью уже почти оделась, она с другими девушками что-то там доделывает в своем туалете. И, должен вам заметить, что вы превосходно выглядите сегодня, констебль.
Он добрый малый, на самом деле, просто должность у него такая.
— Благодарю вас, — ответил я, проходя в дом. — Сказать по чести, я несколько волнуюсь. Все же Императорская Опера, где бывает весь свет – не буду ли я там смотреться нищим бродягой?
Дворецкий отступил на пару шагов назад, и, склонив голову на бок, начал внимательно меня рассматривать.
— Хм, — наконец вынес вердикт он. — Насколько я понял из присланной вами записки, вы будете сидеть в ложе для репортеров?
— Да, именно так и есть.
— Хм… Запонки простоваты, но в целом – вполне достойно. Можете не переживать, там вы будете смотреться вполне уместно. А вот и ваша спутница, — он кивнул в сторону лестницы.
Я обернулся, и, честно говоря обмер. Мэри, она и так раскрасавица, а тут – слов нет. Одета она была в строгое, но элегантное платье бистрового цвета, край юбки, отвороты рукавов, ворот и грудь на блузе были украшены накладками цвета старого золота. Голову моей невесты венчала шляпка, а на левом плече виднелась изящная серебряная брошь в виде веточки остролиста.
— Сударыня, — я приподнял цилиндр, и протянул руку. — Разрешите вас сопроводить в театр?
— Окажите мне любезность, сударь, — ответила Мэри.
Так получилось, что к Императорской Опере мы прибыли одновременно с коляской семейства Крагг, также решившим сегодня посетить это заведение. Сэр Долий, в смокинге и цилиндре, и его супруга в роскошном платье с тюрнюром, цвета экрю, смотрелись, разумеется, гораздо выигрышнее нас, однако именно они поздоровались с нами первыми.
После того, как мы обменялись приветствиями, миссис Крагг предложила побыть нашим гидом по театру – до начала представления оставалось еще двадцать минут, и сидеть в ложе просто так, как она выразилась, было довольно глупо. Ее супруг поддержал предложение, и, хотя я и испытывал неловкость в обществе людей света, отказать было бы с моей стороны невежливо – пришлось соглашаться.
— И не надо, не надо смущаться, мистер Вильк, — улыбнулся сэр Долий. — Про меня "Светский хроникер" ни разу не писал, хотя я не последний человек в Адмиралтействе, Первый сюрвейвер[11] все же, а вот про вас эта газета сегодня упоминала дважды. В утреннем и дневном выпусках.
— Скажите, кстати, это правда, то о чем сегодня писали, — спросила его жена. — Я состою в Дубровлинском Католическом Обществе, и для меня очень важно это знать.
— Простите, мэм, но я не читал сегодняшних газет. Не подскажете, что именно там писали?
— О! О том, что вам явилась чудотворная икона Святой Урсулы, благодаря чему и удалось задержать убийц несчастной матери Лукреции.
— Того кто нанес ей удар, увы, задержать не удалось, — честно ответил я. — А остальное – чистая правда. Неизвестная работа мистера Эндрю Флорина.
— Потрясающе, — произнесла миссис Крагг. — Голубчик, но я требую от вас подробностей.
Глава VIII
В которой констебль Вильк начинает понимать чувства зверей в Зоосаде, узнает о богатстве фантазии газетчиков, целях злоумышленников, а также об истории одного знакомства.
Нам, констеблям, раз в месяц вообще-то положено в оперетту или театр ходить. За счет казны. Чтобы, как говаривает сержант Сёкли, своей дурью и рылом деревенщины полицию не позорили. Ну так, доложу я вам, оперетта и Императорская Опера – это небо и земля.
Оно, во-первых, размер. Оперетта, куда нас обычно направляют, имеет зал на две с половиной сотни человек, это если не только партер считать, но и два уровня балконов. А огромный, подковообразный зал, окруженный светло-бежевыми, богато украшенными позолотой балконами в шесть ярусов, освещенный громадной хрустальной люстрой с редкими каолиновыми электросвечами (по паре таких светильников, кстати, имелось и в каждой ложе, и по одному – на каждом балконе), светлый, яркий, огромный, без труда вмещает до двух тысяч человек. И не пустует ведь, несмотря на цены билетов и в буфете!
Что касается фойе, так тут сравнивать и вовсе нечего: начать с выложенной мрамором разных цветов лестницы в вестибюле, продолжить первым фойе, изукрашенном мозаикой с золотым фоном, а там, полное зеркал, статуй и картин большое фойе с расписным потолком, переходящее в Зеркальный салон – место где можно подкрепиться вкусно, изысканно и очень, очень дорого… Дворец и лачуга, вот как можно сравнить Императорскую оперу с любыми из тех театров, где мне приходилось бывать раньше.
