Густав Эмар - Гипнотический роман
Совет юноши был немедленно принят, и Дювошель распорядился отозвать часовых; кроме того, отверстие в пещеру было плотно закрыто бамбуковой решеткой и завешено конской попоной. Из предосторожности же решили зажигать факелы только в самом отдаленном конце пещеры.
Устроив все это, наши друзья сели за трапезу, состоявшую из холодного мяса и сухих плодов. Этот обед или скорее ужин, — так как уже было около семи с поло виной часов вечера, продолжался всего минут двадцать. По окончании его Марселен поднялся.
— Вы уходите, господа? — спросил он плантатора и Антрага.
— Разве ты думаешь уже идти? — проговорил Дювошель.
— Да, у меня много дел в эту ночь; время дорого. А вы, господин, останетесь здесь?
— Конечно!
— Но мне кажется, раз я открыл убежище бандитов, это уже бесполезно!
— Кто знает, не выкинут ли они что-нибудь в эту ночь?!
— Правда, возможно и это! Тогда лучше наблюдать за ними. Только, когда вы, господин, будете наблюдать за равниной, направляйте свою трубу к пику Куридао и следите вообще за тем, что будет происходить там; опасность, если она будет, должна прийти с этой стороны!
— А разве убежище Вуду находится там?!
— Поблизости, господин! — коротко ответил юноша и, обратившись к Колету и Антрагу, с поклоном прибавил, — к вашим услугам, господа!
— Мы готовы! — отвечали те, пожали руку Дювошелю и вышли из грота в сопровождении Марселена.
Через несколько минут, по указаниям Марселена, нашедшего более короткую дорогу в горы, они вышли на равнину и достигли хижины, расположенной по дороге в Леоган, хозяин которой был предан Колету. Здесь их ожидали слуги с лошадьми. Они вскочили в седла и направились на плантацию, отдав приказание слугам идти пешком, но держать оружие наготове во избежание нападения.
Глава XVIII
Мена
Мы возвратимся теперь несколько назад, чтобы объяснить читателю, что делал Марселен, расставшись с Флореалем, до свидания с Дювошелем в гроте Черных гор. Мы оставили его идущим через Артибонитский лес. Довольный, что счастливо вырвался из рук царя Вуду, он быстро шел по лесу, обдумывая, как лучше всего исполнить данное ему поручение. Вдруг, недалеко уж от Леоганской дороги, кто-то окликнул его на креольском наречии.
— Куда ты спешишь, мой милый?
Юноша вздрогнул от радости, узнав голос матери. Действительно, это была она. Зная гораздо лучше сына о тех опасностях, которые грозили ему, старая негритянка не могла удержаться от беспокойства и решила, не говоря никому, идти в Артибонитский лес в надежде встретить там сына. После первых поцелуев и объятий, которыми обменялись нежно любившие друг друга мать и сын, он посадил старую негритянку у подножия дерева и стал подробно рассказывать о своих делах. Внимательно выслушав сына и дав ему подкрепиться несколькими глотками водки, которую она принесла с собою, она спросила: — Что же ты теперь думаешь делать?
— Право, я и сам не знаю, — нерешительно ответил юноша, — сама видишь, какое щекотливое положение.
— Положим, — проговорила негритянка, — но все — таки не отчаивайся. Знаешь пословицу — «Если змея не хочет быть раздавленной, она не должна выползать на большую дорогу!»
Добрая женщина имела несчастную привычку приплетать к своему разговору, кстати и не кстати, поговорки и пословицы, подобно Санчо Пансе, знаменитому оруженосцу «рыцаря печального образа».
Откровенно говоря, Марселен ровно ничего не понял из этой пословицы, но не решался сказать это матери, боясь огорчить ее. Последняя улыбнулась.
— Дорогой мой, — сказала она, — знаешь, «собака о четырех ногах, а все — таки не может разом идти по четырем дорогам»! Я хочу этим сказать, что нужно не только быть храбрым и честным, но и ловким. Вот мне хочется дать тебе один полезный совет.
— Говори, говори, мама! — отвечал юноша.
— Видишь ли, постарайся как-нибудь незаметно дойти до Порт — о — Пренса и там повидай во дворце президента республики!
— Генерала Жефрара! — вскричал юноша с удивлением, смешанным со страхом, который питают почти все негры к представителям высшей власти.
— Его самого, — спокойно заметила негритянка, — президент очень добр и желает добра родине; он доступен для всех: явившись к нему, ты передай ему без утайки все, что сообщил мне.
— Я не смею, мама!
— Ты должен сметь! Иначе, если он узнает о заговоре от кого-нибудь другого, — а он, рано или поздно, наверное, узнает это, — тебе несдобровать, так как и тебя заподозрят в соучастии.
— Правда, мама! Хорошо, я пойду к президенту! Но как же мне быть с письмом к полковнику Бразье?
— Очень просто, — отдай его президенту.
— А если Флореаль — Аполлон спросит об ответе?
— Не беспокойся, сынок: Бог надоумит тебя; Он ведь никогда не оставляет честных людей.
— Хорошо! Теперь скажи еще, как мне быть с поручением Флореаля к барышне?
— Я уж говорила тебе, что ты должен рассказать все президенту, сообщи и об этом, а он научит, что делать дальше. Со своей стороны, я беру на себя предупредить об этом нашего господина.
— А ты, разве, знаешь, мама, где он находится теперь?
— У него нет от меня секретов!
— Правда, глупо было и спрашивать!
— Теперь все?
— Все, мама! — проговорил юноша с облегченным вздохом.
— Так иди же скорее в Порт — о — Пренс, а я подожду тебя на дороге в Черные горы.
— Прощай, мама! — печально проговорил юноша.
В своем неведении света Марселен представлял себе опасность, ожидающую его в Порт — о — Пренсе, несравненно большею, нежели та, в которой он находился, вступив в общество Вуду. Он нежно обнял мать, как бы не надеясь больше ее видеть, и бегом направился к Порт — о — Пренсу. Он уже считал себя погибшим и решил принести в жертву свою жизнь.
Старая негритянка долго следила взглядом за сыном, потом, когда он скрылся из виду, медленно пошла по Леоганской дороге.
Когда она, в свою очередь, удалилась на достаточное расстояние, ветви густого мастикового кустарника, росшего в нескольких шагах от того места, где беседовали мать с сыром, тихонько раздвинулись, и оттуда осторожно показалась сначала голова, потом плечи, наконец выпрыгнул и весь человек. Это был старый Конго Пелле, шпион Вуду. Бросив кругом подозрительный взгляд, он пробормотал.
— О чем это они так долго здесь разговаривали? К несчастью, я был слишком далеко от них, чтобы что — либо слышать… Я сильно подозреваю, что эта старая хрычовка науськивала своего сына. Уж не изменил ли он нам?..
В это время чья-то тяжелая рука опустилась на плечо шпиона. Он быстро обернулся. Перед ним стоял Флореаль — Аполлон.
— Что ты тут делал? — спросил его царь Вуду, устремляя на него подозрительный взгляд.
— Я подстерегал! — сухо отвечал тот.
— Кого же?
— Марселен и мать его о чем-то беседовали здесь!
— А! О чем же?
— Я не мог разобрать; они разговаривали шепотом.
— Дурак!
— Я разобрал только одно слово, царь Вуду, Марселен произнес слово «Порт — о — Пренс», а мать ответила ему: «Хорошо».
— И это все?
— Все!
Флореаль — Аполлон рассмеялся.
— Тогда я снова повторяю тебе, что ты дурак!
— Почему же?
— Да потому, что я приказал Марселену идти в Порто — Пренс, да и вообще Марселен не может быть изменником: он носит на руке священный знак наших главных вождей, Пурра.
Конго Пелле поднял голову.
— Ты сомневаешься? — спросил царь Вуду.
— Нет, но, в свою очередь, выслушай меня, царь Вуду! Твое доверие к этому человеку погубит тебя и нас вместе с тобой. Я это предчувствую. Еще одно слово: позволь мне следить за ним.
— С какою целью?
— Я прошу тебя!
— Хорошо, только предупреждаю тебя, что это напрасно.
— Увидим! — проговорил Конго Пелле и устремился по следам юноши, а Флореаль — Аполлон направился в лес.
Как ни короток был разговор между двумя Вуду, но он дал возможность Марселену опередить значительно Конго Пелле, и последний едва ли мог догнать его до прибытия в Порт — о — Пренс.
Глава XIX
У президента республики Гаити
Человек, одетый в полную генеральскую форму, сидел перед массивным бюро из дерева акажу, обложенный книгами и бумагами, и что-то писал. Возле него на стуле находилась парадная шляпа, украшенная плюмажем, вместе с белыми перчатками. Сама комната была убрана богато, но несколько беспорядочно. Это был кабинет президента республики в его дворце, в Порт — о — Пренсе. А человек, сидевший за бюро и писавший, был президент, генерал Жефрар. Ему было тогда 45–60 лет. Я говорю так потому, что среди гаитян немногие знают свои лета. По описаниям близко знающих его, он принадлежал к чистокровным африканцам, но крупные губы, орлиный нос и живость взгляда заставляли подозревать его в родстве с сынами Исаака и Измаила. С интеллектуальной стороны это был вполне образованный, умный человек, искренно желавший добра своей родине.
