Глаза войны - Алексей Адушев
Что же это за публика?
Имён многих из присутствующих я не запомнил, даже не старался. Для меня они все просто опарыши и крысы, распространяющие чуму. Себе, за последние без малого тридцать лет, они придумали много эпитетов: «совесть нации», «свободные люди», «настоящая русская интеллигенция» и прочие названия, которые для простого, работающего человека стали плотно ассоциироваться со словами — «крыса» и «коллаборант».
За этим столом не было самых одиозных морд, самые оголтелые, те кто давно на слуху — уже свалили за кордон, туда «где им дышится легче», где можно не бояться ощутить дыхание «товарища майора» и услышать щелчок наручников за спиной. Убежавшие успели обрасти недвижимостью и жирком за пределами «Мордора», им работодатели пообещали «корыто с хрючевом» на новом месте.
Здесь же остались совсем бесполезные или совсем бедные, по их меркам. За большим столом было пару блогеров — либерах, пару помощников бывшего главного редактора какого-то ультра — модного, в их тусовке, онлайн журнала (названия не помню, то ли «Сноб», то ли «Жлоб»), несколько начинающих инфо — цыган и прочие гендеры.
Были даже такие, кто у них находится на «испытательном сроке», кто «замарал» себя работой на государственные медиа и теперь очень обижен на власть, за отлучение от бюджетной кормушки. Из таких получаются самые отвратные «идейные борцы». Им вообще плевать по каким правилам и за какую команду играть, главное быть на виду и у корыта. Все за этим столом мечтали в ближайшее время доказать свою нужность и важность, тем кто свалил, надеялись получить гарантии сытой стабильности. Готового места для эмиграции пока у них не было, а менять локацию, бичевать где — то в Грузии или Прибалтике им не хотелось.
Господи, как я здесь оказался? Как докатился до этого?
Было бы мне лет двадцать, я бы кайфовал и восторгался от того, что меня — менеджера среднего звена и историка — любителя, по совместительству, удостоили вниманием такие серьёзные тёти и дяди. Я бы млел от того, что на мою писанину обратили внимание. Мысли о собственной значимости ласкали самолюбие, а мечты о новых возможностях и грядущих заработках грели бы пустой карман.
Но мне давно не двадцать, в мою костную сформировавшуюся личность уже невозможно впихнуть их гнилую и однобокую картину мира. Даже за деньги и перспективы изменить свой семейный быт в лучшую сторону. Не умел, не хотел притворяться и мимикрировать в эту мерзкую среду. Пусть и дальше моим потолком будет летний отпуск в Турции и Крыму, готов и дальше сидеть у себя в подмосковной Балашихе, менять одну нелюбимую работу на другую и писать, время от времени, исторические статьи на военную тематику.
Историей самой масштабной и кровавой войны человечества интересовался с раннего юношества. Много читал, смотрел, изучал. Даже когда — то состоял в различных поисковых отрядах «Вахтах памяти» — аналог советских «Красных следопытов». Недостатки финансирования в поздние девяностые и ранние нулевые, как правило, рубили на корню раскопки и хорошие инициативы этих энтузиастов, делая коротким век таких движений.
В так называемые, «чёрные копатели» или «чёрные археологи» не подался. Когда были силы и время, рядом не оказалось таких же увлечённых единомышленников, а с незнакомыми и случайными людьми ехать «на коп» не хотелось. Позже — институт, работа, семья и другие более «нормальные», обычные для семейного человека увлечения закрыли для меня тему раскопок.
С детства имел очень неудобную для многих черту характера — желание докопаться до правды. Сейчас понимаю, что для каждого она своя, правда. Тем не менее, старался получить, добыть, изучить как можно больше информации, чтобы составить из этой мозаики свою правду, своё понимание. Кому — то, в юношестве, достаточно было прочитать героические повести Юрия Бондарева: «Горячий снег», «Батальоны просят огня», «Последние залпы» и ему хватало этого для своей картины о тяжёлом и героическом прошлом своих предков. Другим, достаточно было наткнутся на «Прокляты и убиты», чтобы впасть в шок и с пеной у рта бросаться цитатами из книги Астафьева, убеждая своего собеседника в том, что всё именно так и было — «проклятый совок завалил культурных арийцев трупами», ведь такой уважаемый писатель и фронтовик не может врать, не может быть просто обиженным на власть конъюнктурщиком.
Я никогда не бросался в крайности. Читал художественную литературу — «Лейтенантскую прозу» Бондарева, Воробьева, Симонова, Некрасова, Кондратьева. Читал и их противоположности — Астафьева, Никулина, Шумилина и многих других, не брезговал и немцами, воспоминаниями венгров, итальянцев, испанцев, бельгийцев и других сателлитов Рейха, пришедших в СССР убивать. Слушал интервью, ещё живых, фронтовиков, изучал изыскания историков и сухие безэмоциональные документы. Медленно, по кирпичику, сопоставлял данные, выстраивал свою картину этой войны.
Меня не полностью устраивали те картины, что предлагали советские источники, с цензурированными историками и послевоенными мемуарами генералов. Если недостаткам и белым пятнам в советских книгах и документах я ещё мог найти объяснение, то к «рвотным массам», что полились в «эпоху гласности» на головы подрастающего поколения и людей, ещё не отошедших от развала Союза, не было никакого снисхождения. Дело Солженицына быстро обрело своих последователей.
Желание «открыть тёмному народу глаза на правду» моментально превратилось в неприкрытое глумление над прошлым. Грань между антисоветчиной и русофобией быстро стёрлась. Только в самом начале своей ублюдочной деятельности они старались как — то грамотно подкладывать бомбы под общественное мнение, пытались опираться на сомнительные документы, развинчивая мифы советской пропаганды. Потом решили
