Кэтрин Эддисон - Гоблин – император
— Да, кузен.
— Входи, — Сетерис отступил назад, и Майя впервые вошел в комнату двоюродного брата.
Спальня выглядела строгой, почти аскетичной — ни памятных безделушек из Унтеленейса, ни дорогих украшений. Сетерис указал Майе на единственный стул, а сам сел на кровать.
— Ты прав, малыш. Волки ждут, чтобы сожрать тебя. Письмо у тебя?
— Да, кузен.
Майя вручил Сетерису письмо, уже порядком помятое и потрепанное. Сетерис снова внимательно прочитал его, на этот раз задумчиво развесив уши. Закончив, он аккуратно сложил бумагу, его длинные белые пальцы медленно разглаживали заломы.
— Он много на себя берет, этот Улерис.
— Что он делает?.. — Внезапно Майя догадался: — Ты знаешь его?
— Мы много лет были врагами, — ответил Сетерис, пожимая плечами. — И я не думаю, что он изменился.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Что у него нет причин любить тебя, малыш.
— Он пишет, что верен.
— Да. Но кому именно он верен? Уж точно не тебе, ибо ты всего лишь самый младший и самый нелюбимый из сыновей его умершего господина, который вовсе не желал видеть тебя на троне. Пошевели мозгами, малыш.
— Что ты имеешь в виду?
— Милосердные богини, дайте мне терпения, — Сетерис демонстративно закатил глаза к потолку. — Вот представь себе: ты наследник императора. Что ты должен сделать в первую очередь?
— Кузен, у нас нет времени на загадки.
— А это вовсе не загадка. Это твоя будущая жизнь.
Сетерис плотно сжал губы и уставился на Майю, и через некоторое время до мальчика дошло:
— Коронация!
— Ха! — Сетерис так громко хлопнул в ладоши, что Майя подпрыгнул на стуле. — Точно. Тогда почему, спрашиваю я тебя, Улерис ни словом не обмолвился о твоей коронации?
— Ну, похороны…
— Нет! Ты сейчас рассуждаешь, как ребенок, а не как Император. Мертвые мертвы, они уже никуда не торопятся и могут подождать, и Улерис прекрасно это знает. Есть более насущные вопросы, которые в равной степени касаются и тебя и его.
— Но…
— Думай, малыш, — подбодрил Сетерис, наклоняясь вперед. Его холодные глаза светились задором. — Ты приехал в Унтеленейс на похороны. Что дальше?
— Я попрошу… ой.
— Вот видишь!
— Да.
Кузен преподал Майе короткий и важный урок: обратившись к Чавару с просьбой, он поставит себя в положение просителя, а просителю всегда можно отказать.
— Что же мне делать?
— Ты должен опередить Улериса, — решительно заявил Сетерис. — Ты должен прибыть в Унтеленейс раньше, чем он успеет там закрепиться.
— Но как я смогу?
Дорога до столицы занимала больше недели.
— Дирижабль, — сказал Сетерис, как будто указывая на очевидное решение.
Желудок Майи сжался в комок.
— Я не могу.
— Ты должен. Или будешь, как марионетка, танцевать под дудочку Улериса, а музыку он станет выбирать на свой вкус. И свой девятнадцатый день рождения ты, скорее всего, встретишь мертвым.
Майя склонил голову.
— Да, кузен.
— Дирижабль, который доставил сюда этого голубя мира, отвезет нас в столицу. Они будут ждать его. Теперь иди. Приведи себя в порядок.
— Да, кузен, — сказал Майя, не оспаривая уверенность Сетериса, что он едет ко двору с новым Императором.
Глава 2
«Сияние Карадо»
Дирижабль «Сияние Карадо», зловещий, как грозовая туча, висел в предрассветном небе у вершины причальной мачты. Майя не летал на дирижабле с восьмилетнего возраста, когда его доставили в Унтеленейс на похороны матери, и воспоминания о том времени были исполнены самого беспросветного горя. Он вспомнил, как молился Ули, чтобы она позволила умереть и ему тоже.
Экипаж «Сияния» встретил его торжественным молчанием; они знали о гибели «Мудрости Чохаро», и он видел горе и страх на их лицах.
У подножия причальной мачты, когда капитан приветствовал его формальным «Ваше Высочество», Майя неожиданно для самого себя остановился и тихо сказал:
— Мы полностью доверяем вам и вашей команде.
Капитан не сумел скрыть потрясения, Майя встретился с ним глазами и улыбнулся уголками рта. Через некоторое время уши капитана дрогнули, и он поклонился снова, на этот раз глубже.
— Ваше Высочество, — повторил он более громким и ясным голосом.
Майя поднялся по узкой железной лестнице, спиралью закручивавшейся вокруг причальной мачты. На ее вершине на маленькой платформе ожидала стюардесса, чтобы проводить сына Императора в пассажирский салон.
— Ваше Высочество, — сдержанно сказала она и предложила ему руку.
— Мы благодарим вас, — ответил Майя, принимая ненужную ему помощь.
Ему показалось, что стюардесса была поражена, как только что капитан.
Изначально дирижабли не были предназначены для перевозки пассажиров, но очень часто вместе с грузами они транспортировали правительственных курьеров и других чиновников. Майя не позволил Сетерису доставлять неудобства прочим пассажирам, а именно четырем курьерам, двум миссионерам и пожилому таможеннику, и поплатился за свою доброту, всю дорогу находясь под неусыпным надзором их широко раскрытых глаз. Трудно сказать, что больше привлекало их внимание: сама персона будущего Императора или его гардероб. Хотя он был одет по всем требованиям придворного траура, каждый предмет его одежды хранил предательские следы недавнего окрашивания, уже третьего по счету. В последний раз он надевал эту одежду, а вернее обноски Сетериса, два года назад, когда двор носил траур по сестре Императора эрцгерцогине Эбрениан, тогда и штаны и куртка были явно велики ему. Теперь они стали почти впору. Не имея ни гребней, ни шпилек, он был вынужден заплести волосы в аккуратную косу на затылке, но этот стиль больше подходил ребенку, чем почти взрослому молодому человеку, и тем более наследнику престола.
Майя сел на место, оставленное для него Сетерисом и посланником лорда-канцлера. Если курьер и догадывался, что нетерпеливый наследник срывает некие тайные планы его хозяина, он ничем не выдал своего беспокойства, приняв самое деятельное участие в подготовке отъезда под руководством Сетериса. Уже трудно было сказать, кто больше стремится услужить Майе, он или Сетерис. Майя невольно улыбнулся иронии своей судьбы.
Они с Сетерисом невзлюбили друг друга с самой первой минуты, когда встретились на похоронах матери Майи, Императрицы Ченело. Дирижабль, доставивший ее тело в Унтеленейс из загородного поместья, отведенного ей для проживания ее мужем-Императором, привез также ее больного от горя восьмилетнего сына. Варенечибел IV не заинтересовался своим младшим отпрыском, и сразу же после отпевания Майя был передан на попечение Сетерису Нелару; оба они были отправлены в старый охотничий домик Эдономею, где и жили до сего дня во взаимной антипатии.
Майя осторожно скосил глаза влево; Сетерис сидел неподвижно, злобно уставившись на ни в чем не повинную шторку иллюминатора. Он никогда не видел Сетериса в хорошем настроении, за исключением случаев, когда тот напивался до состояния сентиментального ступора. Подростком Майе не раз доводилось вызвать гнев Сетериса, и ему до конца своих дней суждено было носить на плече уродливый шрам, оставленный ударом замысловатой и сложно изогнутой кочерги, обычно красовавшейся у камина в главном зале Эдономеи.
Справедливости ради, надо заметить, что Сетерис сам пришел в ужас от совершенного, и после этого инцидента, который так или иначе оживил ничем не примечательную пятнадцатую зиму жизни Майи, стал гораздо осмотрительнее с физическими наказаниями. Но это не сделало их отношения теплее, и Майя знал, что никогда не сможет полностью простить двоюродного брата.
Стюардесса шагнула в кабину и плотно закрыла за собой дверь. Она откашлялась, вероятно от волнения, так как не было никакой необходимости просить внимания пассажиров в мертвой тишине салона, и сказала:
— Ваше Высочество, капитан принял штурвал, мы готовимся к отправлению.
Локоть Сетериса незаметно ткнулся в бок Майи, и он ответил:
— Спасибо.
Стюардесса поклонилась, немного расслабила напряженные плечи и прошла в переднюю часть салона к переговорной трубке, которая сообщалась с кабиной пилотов. В распоряжении Майи была всего одна минута, чтобы спросить себя, сможет ли он сохранить самообладание, когда «Сияние Карадо» отчалит от мачты; затем корпус вздрогнул от легкого толчка, и дирижабль поднялся в рассветное небо.
Полет до Унтеленейса займет два часа, покрыв расстояние в четыре дня пути по земле, да и то при хорошей погоде и удачной переправе через Истандаарту. Он не должен был говорить об этом с Сетерисом, но не мог не задаваться вопросом, каковы были последние минуты на борту «Мудрости Чохаро». «Мудрость» с императором Эльфланда на борту находилась в воздухе чуть меньше часа. Осталось ли у него время осознать происходящее, или смерть обрушилась на него внезапно, как меч палача? Майя попытался представить отца кричащим, плачущим или хотя бы испуганным, но не смог. В его памяти Император Варенечибел IV оставался таким, каким он видел его единственный раз в жизни — высоким и отстраненным, с ледяными глазами и белым, как мрамор, лицом. И таким же холодным. Он помнил жесткие от вышивки белые одежды, лунные камни на пальцах и запястьях, белоснежные косы, свисающие над ушами. И еще узкую черную ленту, единственный знак траура, который Император соизволил надеть ради своей четвертой жены, как короткий мазок краски, запятнавший его безупречную белизну. Он вспомнил горькую складку в углах рта и гладкий, как шелк, голос: «Проклятый щенок точная копия своей матери».
