Павел Семененко - Легенда о перекати-поле
Четыре года Саманта плавала с этим пиратским дьяволом, от погони до абордажа, пуская на дно испанские галеоны и сжигая голландские каравеллы, если на борту был хоть один ирландец. Смерть матери начисто испепелила её душу и требовала отмщения. Так думала Саманта, пока не узнала Стивена. Его вызволили из клетки в трюме, во время очередного грабежа. Оказалось, что Стив не подчинился приказу капитана и отказался зарезать двух беглых негров, отца и сына. Мюррей, расправившись с командой, предложил Стиву выбор: дать клятву пирата и присягнуть в верности новому капитану, либо пойти на дно вместе со старым, болтающимся на рее. Стив выбор сделал. Хотя, давая клятву, держал крестик на руке.
Саманта сторонилась новичка, но его весёлый нрав и неугомонная страсть к приключениям делали своё дело. С каждым днём она отчётливее понимала, что если не слышит его звонкого смеха, то сохнет от печали, словно морская звезда на солнцепёке. Кэп Мюррэй, переступивший через суеверие «женщина на корабле — к беде», считал Саманту своей собственностью. Едва не каждую ночь приходилось ублажать капитана, провонявшего табаком и примочками от геморроя за такую благосклонность. Раньше ей ничего не стоило полежать три-четыре минуты, раздвинув ноги, или получить оплеуху за то, что «второй капитан» никак не хотел подниматься на её мостик. Ей казалось, что жизнь прожита, а всё, что ждёт её впереди — кромешный ад. Стивен был первым отблеском, началом возрождения её души из пепла. Сейчас под её сердцем билось еще одно маленькое сердечко, и Стивен, только узнав об этом, поклялся на Библии обеспечить их семье достойное будущее.
Как же хорошо ей было в те редкие моменты, когда им удавалось спрятаться где-нибудь на побережье. Стив сооружал немудрёный шалаш и разводил костёр, а она тем временем рыбачила с берега. Выпотрошив и хорошенько просолив рыбу, её вдевали на прутики и втыкали над углями. Пожалуй, эти тёплые вечера, наполненные любовной страстью и вкусом запечённой, чуть подкопчённой рыбки, навсегда врезались в её память.
Саманта проложила курс, отложила буссоль и вышла на палубу. Она заметила, что в каком направлении бы она не правила — шхуна всё время плывёт к восходящему солнцу. Самого светила видно не было, но горизонт уже позолотился его приближением.
— Господи, Стивен, ты должен быть рядом… — Саманта закрыла лицо руками, а когда убрала их, то едва не вскрикнула от неожиданности. Перед ней стоял Стивен, улыбаясь во все зубы.
— Стив?! Где ты был?! Неужели я не заметила тебя? — она вскочила на ноги и повисла на его шее, прильнув всем телом.
— Ты не заметила меня… — ответил он, не теряя улыбки.
— Я так и думала… — Саманта немного отстранилась, чтобы присмотреться. Что-то в его облике казалось ей подозрительным.
— А где остальные? Остались на берегу?
— Остались на берегу, — сообщил улыбающийся Стив.
— Странно. Но почему? Мы ведь столько готовились…
— Готовились, — Стивен был неподвижен, с нестираемой улыбкой на загорелом лице.
Он выглядел так, будто явился сюда прямиком из царства мёртвых. Какая неведомая сила овладела им?
— Что с тобой, Стив? — нахмурилась Саманта.
— Ты моя жемчужина, — Стивен рассмеялся, как обычно это делал, и вновь застыл, будто чего-то ожидая.
— Стив, что происходит?!
— Ты моя жемчужина, — Стивен рассмеялся точно так же, как в первый раз.
— Кто ты?! — Саманта выхватила шпагу.
— Я, — ответил он, улыбаясь.
— Что происходит?! Я не понимаю! Стивен! — закричала она, бросила шпагу и зажала уши. Упав на колени, она попыталась встать, но крики и грохот не давали ей этого сделать.
Молниеносно налетел шторм. Шхуну подхватили могучие волны, играя и подкидывая её, словно скорлупку, понесли к берегу. Стивен по-прежнему улыбался. Дождь хлестал его со всех сторон, вода струилась по лицу. Его улыбка вспыхивала от молний и вселяла ужас. Саманта заметила, что на палубе царит полный кавардак. Мачта сломана, палуба по правому борту разбита в щепки. От качки туда-сюда скользит тело мистера Дика, опутанное верёвками.
Шторм и тьма, вода и обломки корабля — смешались воедино.
— Мы… налетели на рифы, уходя от пушек Душегуба… — вспомнила она.
— Ты где? Ты где? Ты где?
Я орёл, кружащий над горным хребтом Хамар-Дабан, истребляющий чумных крыс на подступах к маленькой горной деревушке. Я профессор Кудриков, открывший закон сжатия материи, но не пожелавший обнародовать его и сгоревший вместе со своей лабораторией. Я гроза ковбоев Билли Бой Младший, сдавший кровавую банду Слюнтяя Питти правосудию. Я девушка-флибустьер Саманта-София Каплан, отравившая изверга-капитана. Квоу, индеец из племени яхау. Гота, девушка из Лапландии. Медведь в таёжных недрах. Римлянин, грек, фин. Бак-Тэйв с планеты Илиар. Меня много… Но, в конце-концов, кто же я на самом деле?!
Я не ощущал ничего, кроме бесконечно доброго нежного света. Меня ласкала тишина, царящая вокруг. Мне хотелось делиться радостью и переполняющим меня светом с кем-то еще. Я вспомнил, что я монах Римпоче, добровольно замурованный в одной из горных пещер. Я достиг просветления и вспомнил все свои жизни, но… Но, стоя на пороге нирваны, я отказался раствориться в ней и вернулся, чтобы нести людям благо понимания. Значит, сейчас я не монах Римпоче. Кто же я такой?
— Дела плохи, Марио, — передо мной сидел Джузеппе, наёмник Пана.
— Я отдал Сальваторе всё, что у меня было…
Джузеппе ничего не ответил, лишь отвёл глаза. Я вляпался в плохую историю, занял и прогорел. Пан думает, что я спрятал какую-то часть кэша, но у меня нет ни цента, чёрт побери! Они покоятся на дне морском — внезапный шторм потопил рыбацкое судно, на котором я вёз виски. Лучше бы я потонул вместе с этим проклятым грузом.
— Марио, мой лучший друг во всей Америке, — меня втолкнули в комнату, где Пан и его подручные перекидывались в покер. — Наконец-то ты пришёл! Вот и отец твой заглянул на огонёк.
Я увидел сидящего в углу отца, трепавшего поношенную шляпу в почерневших от мазута руках. На фоне роскошного кабинета он в своём видавшем виды костюме смотрелся, как помойная дворняга на песцовой шкуре. Отец смотрел на меня исподлобья. Всю жизнь он вкалывал, как проклятый, и лишь к шестидесяти годам обзавёлся маленьким автосервисом. Я очень любил своего отца…
— Марио, твой отец любезно согласился отдать за тебя половину долга, но это только половина, — Пан, играя сигарой во рту, откинулся на стуле.
Обезумивший поляк Тадеуш Вуйцик по прозвищу Пан собрал весь сброд преисподней и провозгласил себя их Доном. На самом деле никакой он нахрен не Дон. Он нанимает ирландцев, итальянцев, русских и даже чернокожих. Всего год спустя ребята Дона Магна перережут всю его банду, как свиней, а его самого бросят в котёл с жидким свинцом.
— Дон Сальваторе, я отдал вам всё, что у меня было…
— Фенито, ступидо! Заткнись! — лицо Пана побелело от ярости.
Можно представить, что человек это палка, а жизнь это нож. Я понял, что сегодняшний тихий летний вечер навсегда останется глубокой зарубкой в моей душе.
— Марио-Марио-Марио, — Пан успокоившись, зажег спичку и вновь раскурил сигару. — Я дам тебе шанс. Я всегда даю шанс, даже тем, кто меня обманывает.
— Что мне нужно сделать? — с готовностью проговорил я, глядя на отца.
— Совершить кругосветное путешествие на воздушном шаре, — усмехнулся Пан, и все его разномастные псы разгоготались.
Их смех был подобен грязи, которая лилась на меня со всех сторон, а мне было нечем прикрыться.
— Всё гораздо проще, Марио, — Пан, посмеявшись, глянул на меня, как на распоследнюю гадину на земле. — Ты сейчас возьмёшь лопату, достанешь долбаную карту сокровищ, мать её, или что у тебя там, выкопаешь мои деньги и принесёшь их мне! Капиш?! Тони тебе поможет.
Чтобы как-то выиграть время, я кивнул и поднялся на ноги.
— А что бы тебе легче копалось, твой отец составит нам компанию до тех пор, пока ты не вернёшься.
— Дон Сальваторе, — я сглотнул подкативший к горлу ком. — Я клянусь, я не взял ни цента…
— Хорошо! — Пан хлопнул в ладоши. — Хорошо. Ты мне должен пятьдесят штук. Денег нет. Значит, мы поступим так. У твоего отца десять пальцев на руках — каждый я оцениваю в пять кусков. Тони! — Пан кивнул громиле в сторону отца.
Тони, глянув на меня, пожал плечами, бросил карты и взял со стола гильотину для сигар.
Шестеро парней держали моего старика. Я набросился на них, сыпля страшными проклятиями, я готов был разбить руки в кровь об их лощёные рожи, рвать зубами их бульдожьи щёки, но меня оглушили и быстро повалили на пол. Пан сидел на стуле, закинув ногу на колено, и смотрел на происходящее, попыхивая сигарой. Его мерзкие тонкие усики искривились от притворного отвращения при виде крови. И я вырубился.
