Рэй Брэдбери - ...И духов зла явилась рать
Ребята замерли, и им показалось, что дома слегка качнулись под холодным послеполуденным ветром. А может, и нет.
— Молниям, как и рекам, нужны русла, чтобы течь по ним. Один из этих чердаков — и есть такое высохшее русло, и оно испытывает непреодолимое желание разрешить молнии протечь по нему! Сегодня ночью!
— Сегодня ночью? — радостно удивился Джим и сел на траву.
— Непростая это будет гроза, — сказал торговец. — Это говорю вам я, Ури — неистовый, яростный — есть ли прекрасней имя для того, кто продает громоотводы? Сам ли я выбрал это имя? Нет. Подвигнуло ли это имя меня к моему делу? Да! Став взрослым, я вдруг увидел небесные огни, пронзающие мир, заставляющие людей бежать, спасая свою жизнь. И тогда я подумал: я буду составлять таблицы ураганов, вычерчивать карты бурь, а потом побегу впереди стихии, потрясая моими чудесными жезлами, этими железными защитниками! Я обезопасил уже сотню уютных домов с их богобоязненными хозяевами. И когда я говорю вам — вы в опасности, слушайте! Лезьте на крышу; прибейте этот штырь повыше и заземлите его хорошенько до наступления ночи!
— Но на каком доме, на котором? — спросил Уилл.
Торговец отвернулся, высморкался в огромный платок, затем медленно пошел через лужайку, словно приближаясь к мощной адской машине, которая неслышно отсчитывала время.
Он подошел к дому Уилла, прикоснулся к веранде, провел рукой по столбу, по доскам крыльца, потом закрыл глаза и прислонился к стене, как бы прислушиваясь к тому, что скажет ему дом.
Затем, поколебавшись, осторожно перешел к дому Джима.
Джим замер, наблюдая за ним. Торговец протянул руку, провел по старой краске чуткими пальцами.
— Этот, — сказал он наконец. — Этот дом.
Джим гордо оглянулся.
Не оборачиваясь, торговец спросил:
— Джим Найтшейд, это твой дом?
— Мой, — сказал Джим.
— Мне следовало бы знать это.
— Эй, а как насчет меня? — спросил Уилл.
Торговец вновь принюхался к дому Уилла.
— Нет, нет, разве что несколько искр прыгнут в водосточные трубы. Но настоящее представление разыграется здесь, у Найтшейдов! Так-то!
Торговец заторопился обратно через лужайку и взял свою огромную кожаную сумку.
— Пойду дальше. Буря близится. Не медли, Джим! Иначе — бам-тара-рам! И тебя уже не найдут. Твои пяти и десятицентовики расплавятся в электрическом пламени, пламя сотрет с них и индейские головы, и Эйба Линкольна, и мисс Колумбию. С четвертаков ощиплют орлов, все превратится в ртуть в карманах твоих джинсов. Больше того! Любой мальчишка, пораженный молнией, сохраняет в своих зрачках последнее, что он увидел. Ей-богу! Эта фотография получается благодаря огню небесному, огню, который спустился с неба, чтоб унести душу вверх по блистающей лестнице! Торопись, мальчик! Укрепи громоотвод высоко на крыше, иначе на рассвете ты умрешь!
Гремя сумкой, полной железных стержней, торговец зашагал прочь, с опаской поглядывая на небо, на крыши домов, на деревья, а потом, полузакрыв глаза, стал принюхиваться и бормотать: «Да, плохи дела; она идет сюда, чувствую это; путь далекий, но если бежать быстро…»
Надвинув на глаза шляпу, оттенком напоминавшую тучи, человек в одежде цвета бури ушел, а деревья шумели ему вслед, и небо показалось вдруг ребятам сморщенным и постаревшим. Они стояли, прислушиваясь к ветру, и словно чуяли запах электричества, устремившегося к громоотводу, лежавшему между ними.
— Джим, — сказал наконец Уилл, — что же ты? Он же сказал: твой дом. Ты собираешься ставить громоотвод или нет?
— Нет, — улыбнулся Джим, — стоит ли портить удовольствие?
— Удовольствие? Ты что, спятил? Я сейчас притащу лестницу! А ты неси молоток, гвозди и проволоку!
Но Джим не двигался. Уилл мигом сорвался с места, и вскоре вернулся с лестницей.
— Джим, подумай о своей маме. Ты что хочешь, чтоб она сгорела?
Уилл влез по лестнице, прислоненной к стене дома, и посмотрел вниз. Джим медленно подошел и начал подниматься следом.
Гром уже ворчал среди затянутых облаками холмов. На коньке крыши воздух был свежим и влажным. Поколебавшись, Джим тоже принялся за дело.
2
Лучше всего на свете книги о казнях, водолечении, о том, как выливают раскаленный свинец на головы незадачливых врагов. Так говорил Джим Найтшейд, который читал обо всем этом. Если в этих книгах не сообщается, как похитить первого гражданина государства, то там есть указания, как построить катапульту или запрятать черный пистолетище в потайном кармане костюма для карнавальной ночи.
Все эти замечательные сведения Джим выдохнул, не останавливаясь.
А Уилл вдохнул их и тотчас усвоил.
Уилл гордился громоотводом, приделанным к дому Джима. Джим, напротив, стыдился железного штыря, изуродовавшего крышу, считая, что тот свидетельствует об их трусости. День клонился к вечеру, с ужином было покончено, и они отправились в библиотеку, где бывали каждую неделю.
Как и все мальчишки, они никогда и нигде не ходили степенным шагом, а, назвав место финиша, неслись к нему так, что только пятки сверкали, да мелькали локти. Никто не победил. Никто и не старался победить. Так повелось в их дружбе — они всегда хотели просто бежать плечом к плечу. Их руки вместе хлопнули по двери библиотеки, они вместе разорвали финишную ленточку, их теннисные туфли оставили параллельные следы на газонах, между подстриженных кустов, под деревьями, облюбованными белкой. Ни один не отстал, оба вышли победителями и тем самым спасли свою дружбу до иных, более серьезных испытаний.
Итак, было уже восемь часов, вечер дышал теплом, но когда они добежали до центра городка и подставили ветру свои разгоряченные лица, на них повеяло прохладой. Разогревшись во время пробежки, мальчики неожиданно ощутили за спиной крылья, и сами не заметили, как погрузились в неведомые воздушные потоки, и прозрачная река осеннего воздуха стремительно выбросила их туда, где они и собирались очутиться.
Они бросились вверх по лестнице — три, шесть, девять, двенадцать ступенек! Хлоп! Ладони ударили в дверь библиотеки.
Джим и Уилл улыбнулись друг другу. Все было прекрасно — и тихое дыхание октябрьских ночей, и библиотека с ее книжной пылью и зеленоватым светом уютных абажуров.
Джим прислушался.
— Что это?
— Наверно, ветер?
— Похоже на музыку… — Джим посмотрел куда то вдаль.
— Ничего не слышу.
Джим покачал головой:
— Затихла. А может ее еще и не было… Идем!
Они толкнули дверь и вошли.
И остановились.
Глубины библиотеки ждали их.
Снаружи, в обыденном мире, ничего особенного не случалось. Но здесь, в стране, созданной из бумаги и кожи, здесь именно ночью всегда что-нибудь происходило. Прислушайтесь, и вы услышите — кричат десятки тысяч людей, однако крики их может уловить разве что чуткое собачье ухо. Миллионы солдат бегут, бросая пушки; где-то точат ножи гильотин; по четверо в ряд беспрестанно маршируют китайцы… Да, все они невидимы и молчаливы, однако Джим и Уилл умели видеть, слышать и понимать их. Здесь хранились пряности далеких стран. Здесь дремали запахи раскаленных пустынь. Впереди на возвышении находилась стойка, где прелестная пожилая леди, мисс Уотрисс, ставила фиолетовые штампы на ваши книги, но внизу, чуть поодаль, раскинулись Тибет, Антарктика, Конго… Там другая библиотекарша, мисс Уиллс, шествовала через Внешнюю Монголию, спокойно раскладывая по полкам Пекин, Иокогаму и остров Целебес. Там же, внизу, в третьем книжном коридоре, какой-то пожилой человек шаркал в полутьме щеткой, подметая рассыпанные пряности…
Уилл с удивлением смотрел на него.
Это всегда было неожиданно и удивительно — этот пожилой человек, его работа, его имя.
Это Чарльз Уильям Хэлоуэй, подумал Уилл, — не дедушка, не старый дядя, скитавшийся где-то в дальних краях, но, подумать только, это же… мой отец…
А разве сам Чарльз Хэлоуэй, смотревший из полутьмы коридора, не был поражен, увидев сына, посетившего этот мир, затерянный на глубине двадцати тысяч морских саженей? Он всегда казался несколько растерянным, когда Уилл неожиданно появлялся перед ним, словно они встречались в последний раз целую жизнь тому назад, и в то время как один из них старился и дряхлел, другой оставался молодым, и это стояло между ними…
Там, вдали, пожилой человек улыбался.
Они осторожно приблизились друг к другу.
— Это ты, Уилл? С утра ты вырос на добрый дюйм. — Чарльз Хэлоуэй оторвал взгляд от лица сына. — А, Джим! Глаза у тебя стали темнее, щеки бледнее. Ты сжигаешь себя с обеих концов, Джим?
— Как в пекле! — ответил Джим.
— Нет такого места — пекло. Но ад есть, вот здесь на полке, под буквой «А», начиная с Алигьери.
— Аллегории — это не для меня, — сказал Джим.
